— И Ягурда подливала масла в огонь, — кивнула я, — это она устроила ссору между Богами. Она поработила Великую Мать и хотела заставить Ее страдать еще больше.
Го и Ли на мгновение замолчали, заставляя меня почувствовать себя неловко. Но я была слишком взволнованна услышанным, чтобы промолчать.
— Ягурда? — переспросил Го. — Это та самая бывшая Верховная жрица, о которой ты говоришь?
Я кивнула…
— Как интересно, — свела брови к переносице Ли. — На нашем языке есть слово, которое редко употребляется в миру, слишком чужое оно для нашего языка, но очень часто в храме… Я Гу Ррада… И переводится оно, как небесное зло, которое притворяется добром… главная доблесть жреца уметь различать настоящее добро, от зла, которое притворяется добром.
— Это правда, — кивнул Го. — И как раз та легенда, которую мы хотели тебе рассказать, — неосознанно или сознательно князь попенял мне за то, что я перебила их с женой, — говорит о том, что Боги ошиблись, и приняли зло, притворившееся добром, за добро. Они захотели защитить людей от Их гнева. Ведь однажды из-за Их несдержанности уже погибли тысячи человек… И с помощью магов создали три Крепости, способные удержать их буйство внутри и не выпустить наружу. А чтобы люди не страдали без помощи Богов, вручили им свои Дары…
— Они не знали, что маги той школы перевернули щит, и вместо того, чтобы удерживать гнев Богов внутри, заклинание спокойно выпускало его в мир, но защищало от вторжения снаружи… Возможно, именно про эти опыты говорила бывшая Верховная жрица. И маги и использовали жизненную силу людей, отдавая Божественные дары не просто так…
— Я Гу Ррада… — произнес Го. — То, что казалось добром, обернулось против людей. Но сами Цитадели не были самой большой бедой. Хуже, что Боги, засев внутри Цитаделей, перестали слышать тех, кто остался за стенами их крепостей. И больше и больше отдалялись от тех, кого хотели оберегать.
Глава 34
После визита к Славскому князю я решила проведать Хелейну. Во-первых, мне самой очень хотелось увидеть юную амазонку и убедиться, что все не так плохо, как рисовало мое встревоженное воображение. А, во-вторых, титул ее матери, госпожи Олайны, был ничуть не ниже герцога Форента. Конечно, по этикету лучше перенести встречу на следующий день, но я не могла так долго ждать.
Землянка, в которой жили госпожа Олайна и ее дочь, оказалась почти в центре, рядом с шатром, который Фиодор использовал как тронный зал, зал Совета, королевскую приемную и королевскую же канцелярию, но с другой стороны от землянки, в которой мы с братом теперь жили вдвоем.
Едва я приблизилась ко входу, которого почти не было видно, как из-за кустов, пугая до полусмерти, выскочил, радостно вопя во все горло, Веним:
— Ваше величество! — Монах обхватил меня своими ручищами и бесцеремонно прижал к широкой груди, — это на самом деле вы!
— Ну, конечно, я, — проворчала, старательно пряча улыбку. Оказывается я так соскучилась по этому толстяку! — А что же еще это может быть?
— Ну, мало ли, — расплылся в широкой улыбке маг. — Это же пустошь, здесь полно дикой магии и ни в чем нельзя быть уверенным. Я, вообще, — шепотом добавил он, — иногда думаю, что это всего лишь, навеянные дикой магией видения, ничего этого нет на самом деле.
Я рассмеялась, жизнерадостный и болтливый Веним совсем не изменился. И это вселяло надежду, что все не так плохо…
— Как Хелейна? — спросила я. — Я могу ее навестить?
Монах изменился в лице, помрачнел и кивнул:
— Конечно, ваше величество. А Хелейна, — он вздохнул и подхватил меня под руку, потянув ко входу. — Ну, вы и сами все увидите. Идемте… Там еще ее мать… Премилая, надо сказать женщина, — Веним физически не мог долго грустить, — даже не вериться, что мы скоро породнимся, — хохотнул он. — Идор сказал, что женится на девочке сразу после родов. И признает ее сына своим. Представляете? Я скоро стану дедом!
— Это прекрасно, — улыбнулась я, заражаясь оптимизмом от мага.
Тем временем мы спустились по короткой лесенке из трех ступенек в подземное жилище. На первый взгляд здесь все было так же, как во всех остальных землянках: одна комната, две узкие кровати-топчаны и стол, но в то же время с первых мгновений ощущалась что-то особенное. Так бывает, когда приходишь в дом, в котором лежит безнадежно больной человек. И как бы все не улыбались, подспудно ты чувствуешь всю тяжесть его состояния.
— Ваше величество, — Олайна встретила меня поклоном. Она явно ждала меня и была рада визиту, хотя изо всех сил старалась скрыть свои эмоции, — приветствую вас в нашем скромном жилище…
Она говорила еще что-то, но я не слушала. Я смотрела на лежащую в постели Хелейну. Бледное осунувшееся лицо, похожее скорее на обтянутый кожей череп, чем на пухлое личико молодой красивой девушки. Седые, похожие на старую паклю, волосы, тщательно расчесанные и заплетенные в косу, уложенную поверх одеяла. Тонкие, старческие руки с выпуклыми нитями вен. И огромный живот… Он казался чужеродным, неестественным и даже каким-то неправильным…
— Боги, — прошептала, не сумев отвести взгляд от Хелейны, и забыв о том, что должна ответить на приветствие. Забыв обо всем, кроме невольно скользнувшего по спине ужаса. — Что с ней?
Госпожа Олайна отвернулась. Ее плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Воины не должны плакать. Но матери… матери не могут сдержать слез, когда с их детьми происходит что-то плохое.
— Магия, — вместо госпожи Олайны мне ответил Веним. Он подошел к Хелейне и осторожно убрал с лица прядь выбившихся волос и погладил девочку по щеке. — Дикая магия пустоши…
Он тяжело вздохнул и присел на низкий табурет у ног Хелейны. Только сейчас я заметила, что их было два. Рядом с умирающей воительницей Веним и госпожа Олайна сидели вместе.
— Присаживайтесь, ваше величество, — кинул он на свободный стул. — Вы, госпожа Олайна, идите пока, прогуляйтесь. Вы уже два дня не выходили из землянки, вам нужно развеяться… А я пока сам расскажу об всем ее величеству… Из первых рук, так сказать, — вздохнул он.
Госпожа Олайна не стала спорить. И вышла на улицу… Вряд ли для того, чтобы развеяться, скорее для того, чтобы сбежать от людей и тайком выплакаться. И, как мать, я ее понимала, хотя мне никогда не доводилось быть на ее месте. Мои дети, к счастью, никогда не болели… Благодаря древней крови, даже детские простуды обходили их стороной.
Мы с Венимом остались одни. Мягко потрескивал огонек на толстой часовой свече. Где-то под кроватью шуршала мышь. А я никак не могла заставить себя снова взглянуть на Хелейну и смотрела только на Венима, ожидая, когда он начнет говорить…
— В том бою, прошлой зимой, — начал он рассказ сразу, как только шаги госпожи Олайны стихли, — измененные твари лезли на нас со всех сторон. Идор был без сознания, и мы прятались в шатре… Ну, вы же помните?
Я кивнула. Помню. Такое невозможно забыть.
— Илайя и амазонки держали оборону. Поначалу все было хорошо. Они отлично справлялись, и Хелейна только ворчала, что ее место там, где ее сестры бьются с тварями, а вместо этого она сидит с нами. Но потом появились живые мертвецы… Обычно они не выходят из Сердца Пустоши, но в тот день почему-то пришли к нам.
Монах говорил медленно. И хотя слова звучали заученно, а иногда и вовсе принадлежали другим людям, потому что сам Веним так никогда не говорил, но боль в его голосе была самой настоящей, его собственной. Он будто бы снова переживал те самые страшные мгновения своей жизни.
Я не перебивала, хотя и мне было что добавить к истории. Я же знала, мертвецов поднял Михась. И отправил их на наш лагерь, чтобы они схватили меня и притащили ему. А еще он говорил, что если я сдамся, то перестанет поддерживать их магией. И они оставят моих людей в покое. Выходит соврал…
— Убить живых мертвецов гораздо сложнее, стрелы не останавливают их. Мертвые продолжают идти вперед даже если сделать в них десяток выстрелов. К такому мы не были готовы. Амазонок и так было слишком мало и только помощь Богов помогла Илайе выстроить оборону, — продолжал Веним, — поэтому, когда живые мертвецы добрались до обоза, мы сразу поняли что, что-то не так. Поначалу амазонки стали пропускать измененных тварей. И Хелейна уложила двух или трех…
