Страж Ордена 2 (СИ) - Семин Никита

Затем я обращаюсь к капитану, командовавшему гвардейцами:

— Прекратить огонь! Они уже не опасны. Оставшихся — рассеять прикладами!

Солдаты, повинуясь приказам, опускают ружья.

Я смотрю на фанатиков, и в этот момент, как ни странно, в моей голове вспыхивает яркая картина: я, танцующий «Комаринского» в тронном зале. Унижение, которому подверг меня Голицын, теперь должно обернуться против моих врагов.

«Они видят во мне чудовище? Отлично. Я дам им чудовище, которое можно и нужно бояться. Моя сила — это не только молния, но и пиар».

Я делаю несколько шагов к оцеплению, становясь перед солдатами. Толпа, увидев меня, замолкает, переключая весь свой гнев с гвардейцев на мою фигуру.

— Взгляните на него! Вот он, слуга Антихриста! — кричит кто-то из толпы.

Я не говорю ни слова, но делаю одну вещь: я намеренно выпускаю на волю часть той чужой, Големовской энергии, которую только что впитал из башни. Это не моя, не Молниева аура. Это чистая, первозданная мощь Грани.

В тот же миг воздух вокруг меня уплотняется. Мои глаза, кажется, светятся в темноте, а вокруг головы на мгновение вспыхивает разряд статического электричества.

Толпа инстинктивно пятится. Они видят не человека, а нечто потустороннее. Что-то, что дышит тем же огнём, что и твари.

— Убирайтесь, — говорю я, и мой голос, усиленный резонансом, звучит глухо, тяжело, как раскат грома. — Ваш пророк лжёт. Он продаёт ваши души, чтобы развязать войну, о которой вы не имеете понятия. Я спас этот город. Я убил ту тварь. А теперь — убирайтесь.

Мой расчет верен. На них действует не сила убеждения, а первобытный страх. Они видели моё сражение. Они видели, как развалилась на части стальная махина. И они видят, что я стою над ней — живой и неповреждённый.

Толпа, наконец, ломается. Оставшиеся в живых фанатики подхватывают своих раненых и, бормоча проклятия, начинают нестройно отступать. Хаос, который они устроили, сменяется тяжёлым, полным ненависти отступлением.

Шувалов подходит ко мне. На лице его — смесь облегчения и явного, нескрываемого восхищения.

— Это было… впечатляюще, Михаил, — произносит он, и в его голосе слышится новое, почтительное уважение. — Та тварь выглядела невероятно опасной! И, в довершение всего, вы усмирили смуту.

— Это была всего лишь демонстрация силы, граф. Против толпы она работает лучше, чем десять полков, — пожимаю я плечами.

Я знаю, что это событие не пройдёт даром. Смерти, моё «чудесное» появление, испепеление Голема — всё это станет легендой. Легендой, которую Иоанн не сможет игнорировать.

«Пусть пишут. Пусть боятся. У меня наконец появился рычаг давления».

На следующий день газеты в столице выходят с сенсационными заголовками. О «чудовище из подвала», о «чудесном инженере», который «в одиночку остановил легион Тьмы» и «возвысил голос против ереси».

Моя слава взлетает рывком, перекрывая славу Иоанна, и сам я становлюсь центральной фигурой столичных сплетен. Я — Антихрист для фанатиков, но для дворянства, для Императора, я становлюсь спасителем.

Солнце ещё не успело сесть, а слухи о событиях у башни уже наполнили город. В тайном убежище, предоставленном Иоанну одним из последних лояльных сторонников, священник требовал от своих последователей подробностей. Он сидел в углу, на самодельном стуле, а глаза горели лихорадочным огнём.

— Рассказывайте! Всё! Каждое слово! — приказывал он, обращаясь к перепуганным, измотанным сторонникам, которые только что избежали ареста на Обводном.

Они говорили сбивчиво, перебивая друг друга.

— … Сперва он заставил огонь вырваться из земли! Чудо, отче! — говорил один.

— Нет! Это было дьявольское волшебство! Из его рук били синие кнуты! Он… он сражался с Тварью! — кричал другой. — А потом прельщал народ, похвалялся победой над Зверем и хулил твоих сторонников!

Иоанн слушал, и в его душе росло холодное, омерзительное осознание проигрыша. Не прямого, а за умы горожан.

Он отпустил своих вернейших последователей и остался один, погружённый в мучительное раздумье. Победа Молниева была неоспорима. Аристократы, которых он считал своими союзниками, получили дармовую энергию и теперь смотрели на него с подозрением. Если бы они помогли, то башня пала бы уже этим вечером, как и сам Враг. Народ, который он вёл, видел, как этот колдун поразил страшного Зверя.

«Как мне вернуть их доверие? — думал он, сжимая кулаки. — Я не могу критиковать Власть — это лишь усиливает ее сопротивление мне. Льется лишняя кровь. Люди смущены произошедшим на площади. Их гнев пока еще силен, но ослабевает с каждым днем. Мне нужно, чтобы они стали еще сильнее ненавидеть Врага, а не боятся его».

И тут его осенило.

«Государь! Государь невиновен! Он — жертва! Он — его пленник!».

Всё сходилось: Император не отдавал приказа стрелять в народ. Он не выходил из дворца. Он был изолирован.

Иоанн поднялся. На его лице появилась новая, холодная маска смиренного пастыря и освободителя. Теперь он знал, что делать. Он должен отделить Империю от колдуна, провести между ними четкую линию, а не говорить как до этого, что они заодно. Использовать любовь народа к своему Царю.

В этот же вечер отец Иоанн, находящийся в тайном убежище, распространил новый слух. Он не критиковал власть, как советовали ему Строгановы. Он перевел стрелки.

И вскоре по столице разнесся слух: «Император, наш возлюбленный Государь, находится под колдовскими чарами уральского самозванца. Он — пленник злого волшебника, который окопался в столице, чтобы плести сети. А битва около башни — большая и искушенная ложь, дабы смутить умы христиан. Наш долг, воинов Света, крестовый поход на дворец, чтобы вызволить нашего Государя из лап Антихриста!»

Дело шло к решающей схватке.

Глава 20

В прохладной тишине Каменноостровского дворца, где через высокие окна в залитый солнцем кабинет Государя влетал свежий ветер, пахнущий липовым цветом, повисло напряжение. Спустя неделю после инцидента у башни, я стоял рядом с громоздким ящиком собранного нового варианта «Нейроспектрометра» — здоровенным аппаратом, упакованным в резной ящик бразильского дерева, укрывающий сложный механизм из тончайших проводов, кристаллов, реле, аккумуляторных батарей и полированного обсидиана. На его поверхности, словно глаз, горел единственный, пока ещё тусклый кристалл и рядом — шкала с уровнями от одного до десяти.

Император Александр Павлович, утомлённый, сидел за массивным столом с неизменным лорнетом в руках. Напротив меня, бледный и сдержанный, но с хищным огоньком в глазах, стоял князь Дмитрий Голицын. В этот час, когда решалась не только моя судьба, но и судьба его тайного дара, он не позволял себе и тени излишних эмоций.

— Итак, господин Молниев, — начал Император, опустив свой лорнет. — Вы утверждаете, что на этот раз сей прибор способен отличить свободную волю от порабощённой? И с его помощью можно видеть то, что доселе сокрыто от глаз смертных?

— Именно так, Ваше Императорское Величество, — ответил я, подходя к прибору. — Нейроспектрометр анализирует не просто электрические токи мозга, но и их частоту. Каждая воля, собственная или чужая, обладает уникальной сигнатурой, подобно отпечатку пальца. Прибор улавливает эти колебания и выводит их на индикаторный кристалл.

Я указал на прибор.

— Зелёный свет сигнализирует о нормальном, естественном фоне биотоков, которые завязаны на наше тело. Красный — о наличии агрессивного, контролирующего сигнала извне, когда естественный ход биотоков принудительно нарушен. А белый, Ваше Величество, — я сделал паузу, — это отметка присутствия сущности, которую я называю Лордом Света. Его присутствие — неоспоримый знак чужого владычества над душой.

Император кивнул, его взгляд стал серьёзнее. Голицын же, казалось, лишь усмехнулся, но я видел, как желваки ходят на его скулах.

— Превосходно, — произнёс Александр. — Проверим. Князь Голицын, — обратился он к Дмитрию. — Приступайте. Возьмите господина Молниева под свой… контроль. Но, умоляю, держите себя в рамках. Нам нужен эксперимент, а не дуэль. Обойдемся без «Комаринского».