В этот раз голос набирает силу. Со страха я коверкаю слова, так что вместо певучего плавного звучания получается чуть ли ни воронье карканье. Еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать. Сейчас я не имею на это права.
Вспоминаю всех ведьм, которых знаю по фильмам и книгам, – отвратительных озлобленных чудовищ, с которыми сражаются доблестные протагонисты.
Они не плакали. И чтобы убедить одноклассниц в том, что я одна из этих опасных могущественных тварей, тоже не должна разрыдаться.
Дальше мне везет. Ветер с противным скрежетом начинает гнуть ветки. Где-то вдалеке слышится грохот, не могу точно определить его происхождение, возможно, кто-то выкинул с балкона старый диван или шкаф. Девочки ошарашенно переглядываются, пятятся от той, кого еще минуту назад считали своей жертвой.
– Что за фокусы? – голос Кати дрожит. – Вы что, испугались? Да она просто морочит нам голову.
Но они уже бегут прочь от самопровозглашенной колдуньи.
Несколько секунд Катя злобно буравит меня взглядом. Затем бормочет что-то невразумительное и срывается следом.
С трудом поднимаюсь и тщательно себя осматриваю. Жива. Не избита, только разодрала коленку, когда упала. Победила?
Рано радоваться, я слишком хорошо знаю Катю. Мои беды так просто не кончатся. Проблемы только начинаются.
Пока плетусь до дома, вспоминаю всех изгоев, чью жизнь отравила Катя. Как-то раз нам рассказали о том, что в Древнем Риме рабам делали короткие стрижки, и вскоре одну девочку ради забавы заперли в раздевалке и обрезали ей волосы.
Другую девочку (кажется, она отказалась дать Кате списать домашку) пристегнули наручниками из секс-шопа к батарее в спортзале и оставили так на два урока.
Волосы отросли, да и наручников на руках одноклассницы больше нет, но насмешки в их адрес звучат до сих пор.
Мне удалось пополнить число Катиных врагов. Но не хотелось становиться изгоем.
В тот день я не пошла в школу. Сказала маме, что заболела. От волнения у меня действительно поднялась температура, но дело было не в этом. Я боялась того, что она может устроить, боялась так, что при мысли о том, чтобы выйти на улицу, где я могла бы столкнуться с Катей, тело начинало бить мелкой дрожью.
А когда мама ушла на работу, у меня созрел план.
Я до последнего не была уверена в том, что удастся его осуществить, поэтому отключила эмоции и действовала как робот. Вспомнила, где живет Екатерина. Когда-то давно, в четвертом классе, когда она еще сохраняла остатки адекватности, я была у нее в гостях на детском празднике.
Иду к подъезду. Нахожу почтовый ящик и запихиваю туда всякий мусор: комья земли (взяла с ближайшей к Катиному дому грядки), темные нитки, старую куклу с воткнутыми в нее иголками.
Потом все же заставляю себя пойти в школу, пусть и к третьему уроку. Извиняюсь перед учителями за отсутствие, даже не пытаясь быть оригинальной. Голова заболела, простите.
На переменке, при свидетелях, ласково и нарочито дружелюбно улыбаясь, подхожу к Кате. Она дергается, но остается на месте – понимает, зараза: если сбежит, авторитет не вернуть. Все вокруг станут считать Катьку трусихой.
Протягиваю вафельный тортик, купленный в «Пятерочке».
– Кать, давай мириться, – громко говорю я. Потом задорно подмигиваю и, понизив голос до интимного шепота, добавляю: – А то я на тебя проклятье наложила. В почтовом ящике подклад. Если хоть раз что-нибудь мне сделаешь, порча активируется.
– И что тогда будет? – нагловато улыбаясь, спрашивает она. Только в уголках губ улыбка чуть заметно жалко подрагивает.
«М-да, это я еще я не придумала!»
– Там кладбищенская землица да мертвая водица. Не хочу тебя пугать. Но если программа начнет действовать… я такой судьбы и врагу не пожелаю! – говорю загробным голосом, страшно сверкая на противницу глазами.
Что за бред?
Я ни секунды не верю, что она купится. Скорее цепляюсь за единственную соломинку.
Но, кажется, угроза срабатывает. Катя бледнеет, сбивчиво извиняется и обещает больше меня не трогать.
До конца учебного дня остаюсь собранной и спокойной. Но как только переступаю порог, валюсь на кровать. Маску самоуверенной колдуньи, которая может метнуть порчу в любого, кто посмел косо на нее взглянуть, смывают слезы. Они льются и льются, и, кажется, им нет конца.
В комнату входит мама. Она осторожно садится рядом, начинает, едва касаясь, гладить меня по спинке. Шепчет:
– Что случилась, маленькая? Тебя кто-то обидел?
А я понимаю, что впервые за всю жизнь не могу сказать ей правду. Обнимаю плюшевого медвежонка, этот рудимент уходящего детства, и тихо плачу.
Мой сон – не история об очередной школьной травле. Больше меня никто не травил: Катя предпочитала держаться на почтительном расстоянии и каждый раз старалась обходить «юную чернокнижницу» стороной.
Как и большинство учеников 10 «А» класса. Даже Андрей. На следующий день, когда я подошла поздороваться, несостоявшийся парень лишь отвернулся. И до сих пор старательно делает вид, что мы не знакомы.
Я просыпаюсь разбитой и подавленной. Лучше вовсе не спать, чем каждый раз, закрывая глаза, вновь и вновь проживать один и тот же кошмар.
Небрежно запихиваю в портфель учебники, пью обжигающий кофе, выхожу из дома.
Осень встречает неприветливо – ледяным дождем. Вижу парня в серой куртке, что шел за мной вчера до библиотеки. При виде меня он отворачивается и с деланым равнодушием ускоряет шаг.
По телу проходит холодок. Все-таки за мной следят? А вдруг он узнал, чем я занимаюсь в школе?
Алика, стоп! Не придумывай. Скорее всего, совпадение. Живем рядом, вот и ходим одним маршрутом. А то, что ты не замечала его раньше, так, может, просто не обращала внимания?
Делаю глубокий вдох и захожу в школу. Одноклассницы вежливо здороваются, никто больше не делает вид, что перед ними девушка-невидимка.
Одна девчонка, Лена, даже садится со мной за одну парту. Я бросаю на нее благодарный взгляд. Именно из-за Ленки я перестала быть «неприкасаемой».
Не знаю, что ею двигало: смелость, глупость или отчаяние. Но вскоре после истории с Катей девочка подошла ко мне в столовой и без обиняков спросила:
– Ты правда ведьма? Или это прикол?
Все зашло слишком далеко, чтобы сознаться в том, что весь мой «магический репертуар» заключается в умении страшно смотреть и бубнить один-единственный стишок на латыни.
Если это откроется, моя жизнь превратится в ад. Поэтому я «признаюсь ей по большому секрету»: да, мол, ведьма, а как же иначе? И ухмыляюсь, чтобы скрыть неуверенность.
Лена почему-то ужасно радуется этому факту и тут же посвящает меня в ситуацию, которая, по ее мнению, требует срочного магического вмешательства – без колдовства там никак не обойтись.
История не отличалась оригинальностью. Зайдите в любой школьный чат и вы увидите те же «проблемы». Мама не понимает и постоянно ругает за то, что Лена сидит в телефоне.
Парень то проявляет интерес, то исчезает на несколько дней, не пишет сам и не отвечает на сообщения. Говорит, «все в порядке», но Ленкино сердце чует беду – любимый закрылся и отстранился. Может, хочет ее, Лену, бросить?
Я попросила дать мне время. Сказала, что требуется «магическая диагностика», а колдовство не терпит суеты. Для пущей убедительности взяла фотографию Лены, ее мамы и мальчика.
Сама же побежала в библиотеку, чтобы штудировать книги по психологии. Сразу отбросила советы, которые посчитала неадекватными: я под дулом пистолета не буду рекомендовать девушке надевать декольте или заигрывать с другим, чтобы добиться внимания избранника.
Припудрила все магическим флером. Почему-то, если сказать не «мне подсказывает здравый смысл», а «я увидела на картах Таро», это произведет более сильное впечатление.
Шажок за шажком: осторожными разговорами, догадками, лаской Лена под моим руководством выпытала, почему парень ведет себя странно. Оказалось, он всего лишь ревнует к однокласснику, с которым девушка, как тому показалось, была слишком любезна.
