И сразу вспомнился свой собственный, а следом перед глазами возник образ Лоран. Сложить Лоттирану, которую она видела лишь на рисунке, и эту «светлую» ведьму с ненавистью в душе похлеще, чем у какой темной ведьмой, было слишком сложно. Но ведьмочка узнала её, да Лоран назвала имя Чжан… Так что ошибка исключена.
Брат, сестра, мать и где-то там отец – целая семья, а ведь раньше Тэруми всегда считала, что одна во всем мире. Из всего этого многообразия родственной крови судьбу она благодарила только за Лайю.
В желании скрыться из-под надзора Фенриса, Тэруми зашла в тот самый большой дом, который ведьмочка предложила ей и Чону. Опустевшая комната, в углу которой был огромный камин, идеально подходила под настроение и сложившуюся ситуацию. Семейный очаг, который никогда не горел.
Тэруми села перед камином, поджала ноги, обняла колени и пристроила на них подбородок. Слез не было. Она выплакала их давно, ещё год назад. Было просто грустно.
Спины и плеч осторожно коснулись. Потом прикосновение стало смелее и сильнее. Кыт и Кат окружили её, нависая и впитывая её грусть, словно разделяя чувства и желая успокоить. В какой-то момент блуждающие монстры стали нервно менять форму. Тэруми догадалась, что это Фенрис спустился со стены и ищет её – скорее всего, та тень у окна, это и есть эльф. Монстры встрепенулись, опасаясь исходящей от эльфа ауры, но никуда не ушли, продолжали быть рядом.
Глазам стало больно. Тэруми несколько раз моргнула, стараясь не дать волю слезам.
– Вот это и есть семья, – тихо проговорила Тэруми вслух, – когда страшно, когда хочется убежать, но продолжаешь быть рядом, потому что ты нужен родному человеку. – Слезы всё-таки побежали по её лицу. Монстры прикоснулись к щекам, оставляя после себя сильное, тяжелое давление. Но Тэруми лишь улыбнулась. – Вы теперь тоже моя семья…
***
Лоран поднялась на стену и подошла к Лайе. Девушка лишь взглядом отметила, что видит её, и продолжила смотреть вдаль. Где-то там за этим полем и полосой мертвого леса находится полупрозрачная стена, а за ней прежняя жизнь, опасная, но понятная и привычная. Хотела ли Лайя туда вернуться и никогда не знать, что на этой стороне? Да. Однозначно.
– Как Аларик? – спросила Лайя у матери, не поворачивая к ней голову.
– Ненавидит меня.
– А есть за что? – Она не хотела язвить, но интонации выровнять не успела.
– Не знаю, – честно ответила Лоран.
Лайя свыклась жить с мыслью, что её мать умерла, поэтому теперь, когда это оказалось не так, не знала, что делать. Раньше она думала, что если судьба подарит им счастье снова встретиться, то Лайя будет самой счастливой, ведь она сможет снова обнять мать, а сейчас… Лоттирана, теперь Лоран, стояла рядом, но то немногое расстояние между ними казалось слишком большим, и Лайя не понимала, как его преодолеть, а главное, стоит ли? Произошедшее в Изиме перекрывало теплые воспоминания прошлого. Лоран собиралась бросить Фенриса за стеной, его же и хотела использовать, чтобы отомстить эльфам. И непременно попыталась бы, если б не Аларик.
– Мы с Чжаном прожили вместе счастливые пять лет, из которых три были уже с Тэруми, – тихо и спокойно сказала Лоран, тоже смотря только вперед на поле. – Я любила его, любила обоих, и даже искренне верила, что смогу быть счастливой… А потом Инквизитор возобновил охоту на ведьм и, конечно, основная цель – Верховная. – Лоран посмотрела на дочь, в волнении взяла её за руку, но Лайя не обратила на это внимание, так и осталась стоять безучастной. – Я чувствовала, как одна за другой умирают мои сестры, и знала, что скоро придут и за мной. Тэруми была наполовину азурианкой, и я надеялась, что кровь отца окажется сильнее. Я создала медальон, сдерживающий магию, и молилась, чтобы этого оказалось достаточно. Я ушла… – Лоран сильнее сжала руку, вынуждая Лайю повернуться и посмотреть на неё. В глазах застыла мольба. – Я должна была уйти… Они не должны были умирать вместе со мной. Это было бы слишком эгоистично.
Обида хлестко ударила, оставляя на душе след, но Лайя не заглушала в себе эти чувства, она жадно их впитывала, надеясь через боль стать сильнее, чтобы эта женщина утратила над ней власть.
– Ты перепутала дочерей, – холодно ответила ей Лайя, всё-таки оборачиваясь. – Это нужно было рассказать Тэруми, а не мне.
– Ты была с нами в тот последний ковен! – воскликнула Лоран, часто и нервно гла́дя предплечья дочери. – Видела, что сделала Инквизиция с нашими сестрами! И помнишь, как мы бежали! Ты помнишь каждую минуту того страшного времени! Я точно знаю, ведь после ты уже не могла нормально спать, тебя мучили кошмары! Ты должна меня понять! Я не могла поступить по-другому!
Лоран цеплялась за её взгляд, за одежду, жаждала прощения, а Лайя смотрела на неё и не понимала… почему?
– Теперь, когда ты знаешь, кто я, ты стоишь и рассказываешь мне о Тэ, – отстраненно проговорила Лайя. – Требуешь понять? Ты серьезно думаешь, что это то, что я хотела бы услышать? Нет, правда? Спустя столько лет это всё, что ты хочешь мне сказать? Не как дела, Ровена? Не «как ты жила, всё это время?» Не «сколько ты всего потеряла?» Не «я люблю тебя, Ровена!» Не «как скучала и жалела, что не забрала тебя с собой?!»
– Я ни одного дня не жалела, – с уверенностью ответила Лоран, заставляя себя отойти от дочери. – Я поступила правильно. Я дала вам шанс жить дальше. Со мной у вас такого не было.
Лоран отвернулась и снова стала смотреть на поле, а Лайя впитывала взглядом силуэт матери и чувствовала безмерную усталость. Интересно, а у разочарования есть какой-нибудь предел? Есть точка невозврата, когда больше ничего уже не тронет душу?
– Единственное, о чем я жалею, – продолжила Лоран, – это о решении пересечь барьер. Это была моя идея, и она убила Ролена. Твой отец умер на том поле, прямо у меня на руках. И если бы не Аларик, которого я носила уже тогда под сердцем, я бы осталась на том поле вместе с ним. У тебя такая же связь с Фенрисом – ты поймешь.
– Как ты могла не узнать меня? – всё же спросила Лайя, втайне надеясь услышать хоть что-то, что возродит светлые чувства к этой женщине.
– У порога дома Элеоноры я оставила милую и нежную девочку, которая мечтала когда-то спасти жизнь олененку и которая злилась на меня за отказ, которая никогда бы не пустила тьму в душу. А в Изиму пришла сильная и взрослая женщина, темная ведьма, под другим именем. В какой момент я должна была понять, что ты Ровена?
Это не было обвинением или попыткой оправдаться. Лоран была честна, Лайя знала, но всё-таки… у разочарования есть какой-нибудь предел?
– Я не стала темной, мой свет всё ещё со мной, – отрешенно сказала Лайя.
– И это удивительно, – голос Лоран тоже стал ровнее и спокойнее.
Они обе негласно решили отстраниться от всего, что было, как будто… ничего и не было. Так проще. У Лоран в памяти сохранился образ её милой дочери, а у Лайи – любящей и ласковой матери. А эти две женщины, что сейчас стоят рядом на стене, чужие друг другу.
– Магия у Тэруми проявилась, – сказала Лайя. – Она темная ведьма.
Лоран эту новость восприняла с горьким вздохом сожаления, а потом пояснила:
– Я догадывалась, чувствовала, что не просто так вы смогли провести двух азуров через территорию блуждающих монстров. Невозможно обезопасить сразу двух людей. И что с Фенрисом что-то не то, тоже понимала, но что именно осознала, только когда увидела, как он сражается с наргсами, тогда, за стеной, один. Ни один маг не обладает такой силой, а исходящая от него аура? Подобной больше нет. А я встречала достаточно магов. Но это настолько древнее, что моя собственная магия трусливо желает скрыться.
Лайя поежилась от слов Лоран, так точно передающих собственные ощущения, какие возникают порой от Фенриса.
– Он верит, что может договориться с эльфами и закончить бессмысленную войну, а я верю ему, – тихо сказала Лайя, вкладывая между строк другой смысл.
– Я уже сказала в лечебнице и слов своих не изменю. Я не буду мстить эльфам, не такой ценой. Должна же я побыть хоть раз «нормальной» матерью, – говоря последнее, она грустно усмехнулась. А потом предложила: – У нас есть три ведьмы. Вполне можно созвать ковен. При Верховной ведьме по призванию мы станем в разы сильнее.
