Движение видели на третьем. Значит, с него и следует начать. А там враги либо подтянутся, либо начнут разбегаться. И будет проще.
Еще два пролета, и мы на третьем. Двери здесь были стеклянными, так что мы встали по разные стороны от них. Я заглянул внутрь, и увидел, что по коридору прочь от нас шел человек. И в руках он держал винтовку. Какую конкретно, я не разглядел, только увидел деревянное ложе. Наверное, какое‑то старье.
– Работаем? – спросил Шмель и облизал губы.
– Работаем, – кивнул я, схватился за ручку двери и потянул на себя: по правилам пожарной безопасности они открывались наружу.
Шмель вскинулся и выпустил короткую очередь в спину мужчины, тот даже обернуться не успел. Тело упало на пол, а мы ворвались внутрь и побежали по коридору. Со всех сторон послышались крики, и я отметил, что среди них различил еще и детский плач.
Дверь впереди распахнулась, и наружу выскочила женщина. Я отреагировал машинально: не целясь, от бедра, высадил ей в грудь две короткие очереди. Пули толкнули бабу назад, она врезалась в створку и сползла по ней, оставляя кровавые следы.
Отметил, что оружия у нее в руках не было. Но и черт с ней, если честно, нечего вот так вот бросаться. К тому же они тут не гражданские, они – бандиты и пособники бандитов.
Открылась еще одна дверь, в дальней стороне коридора. Из нее выскочил мужчина, вооруженный автоматом, но выстрелить мы не успели: но вдруг споткнулся и упал, брызнув кровью на стену. Только секунду спустя до нас донесся хлесткий винтовочный выстрел. Степаныч контролирует, все нормально.
Мы двинулись дальше, заглядывая в комнаты одну за другой. Чисто, тоже чисто. Ванных тут к счастью нет, они, наверное, одни в коридоре, как в каком‑нибудь общежитии, так что и лишнего времени на зачистку тратить не приходится.
Причем, судя по всему, во всех комнатах жили: где‑то постель не застелена, где‑то лежат вещи, где‑то даже какие‑то консервные банки валяются или стоит недопитая бутылка водки.
Когда мы подошли к следующей двери, она вдруг резко взорвалась, прямо через створку полетел поток свинца. В последний момент я успел схватить Шмеля за эвакуировочную петлю разгрузки и дернуть на себя. Только потом послышались выстрелы, заполошная длинная очередь на весь магазин.
Отчетливо расслышав, как щелкнул боек, я рванулся вперед и высадил несколько коротких очередей на уровни груди стоящего человека. А потом резким ударом ноги смял то, что осталось от дверного полотна. Створка слетела с петель и опрокинулась на землю, и я увидел, как у разбитого окна лежит еще один мужчина.
Чуть в стороне, возле кровати что‑то дернулось. Я навел точку коллиматорного прицела туда, и увидел, как из‑за тумбы выглянула девочка лет четырнадцати. На ее лице был ужас. Ну еще бы, похоже, что я только что убил ее отца.
Несколько секунд мы переглядывались, а потом она вдруг резко рванула вперед и подхватила автомат, который выпал из рук мужчины. Я знал, что в нем нет патронов, но тело сработало само собой, палец утопил спусковой крючок.
Короткая очередь швырнула подростка на стену, и она сползла по ней. Быстро углядев номер, я убедился, что в нем больше никого нет. Обернулся, кивнул, и мы двинулись дальше.
С улицы снова послышался выстрел. Потом еще один.
– Двое попытались из административного выйти, – пояснил Степаныч через рацию. – Оба готовы.
Я открыл следующую дверь, внутрь заглянул Шмель. Дважды грохотнула короткая очередь, он кивнул, мол, все нормально. Я даже проверять не стал, что там внутри, просто пошел мимо.
Еще одна… Черт, сколько ж тут номеров? А снаружи санаторий далеко не кажется таким большим, как внутри.
Приоткрыл, и увидел женщину в углу, которая сидела, прижимая к себе мальчишку лет семи. Взгляд у нее был затравленный, полный ужаса. Я навел на них метку коллиматорного прицела. Нет, это не цели. Не гражданские, конечно, но убивать их… Оружия не видно, так что…
Но оставлять их за спиной нельзя. Там по коридору куча оружия валяется, сейчас выйдет, схватится и даст очередь в спину.
– Наружу! – заорал я. – Наружу, сука, быстро!
– Не надо! – панически закричала она. – Не надо, пожалуйста!
– Быстро, блядь!
Мне пришлось психически накрутить себя так, что я сам поверил, что если не подчинится, то выстрелю. И она это почувствовала, выскочила наружу. Я еще и приложил ее стволом между лопатками, заставив двигаться быстрее.
– Пошла! – заорал я. – Вперед!
Овод нахмурился. Ему, очевидно, идея пользоваться гражданскими, как живым щитом, не зашла. Но у нас других вариантов не было.
– Если еще кто есть, выходите лучше сразу! – крикнул я. – А то и этих покрошим!
– Не стреляйте! – послышался панический ломающийся подростковый голос из одной из комнат. – Мы выходим!
Дверь через одну из нас распахнулась, и наружу с поднятыми руками вышел мальчишка лет четырнадцати, а рядом с ним еще одна девчонка, лет семи.
Что ж. Они не врали. Тут действительно есть дети. Но жалости к ним какой‑то я не испытываю. Этих уебков ведь не смущало их присутствие, и они все равно грабили.
– Вперед! – заорал я. – Дальше по коридору!
– Ты что творишь? – спросил у меня Овод. – Мы же стрелять не сможем.
– Они тоже не смогут, – ответил я.
Мне это не впервой. Не в первый раз в жизни я беру заложников и прикрываюсь гражданскими, это точно. И вроде ничего особого не чувствую, хотя знаю, что росгвардейцы точно против. Ну и что нам с ними делать‑то? Расстрелять? За спиной оставлять их я определенно не хочу.
– Ну! – крикнул я. – Еще кто есть?
– Не стреляйте! – послышался мужской голос из следующей комнаты. – Я выхожу!
Дверь открылась, и наружу вышел интеллигентнейшего вида мужчина, вроде оставшегося в лагере росгвардейцев Игоря, только лет на пятнадцать младше. Он тоже держал руки наверху.
– Есть тут еще кто? – спросил я, наводя на него метку прицела. – Есть еще в здании?
– Нет, – ответил он. – Мы только на этом этаже жили. Было еще семеро, но они в засаду ушли на шоссе. Их ведь нет уже, верно?
С улицы снова послышался выстрел.
– Еще один, пытался по пожарной лестнице четвертого спуститься. Готов, – проговорила рация.
– Что, сука, врать мне будешь? – я подскочил к нему и врезал прикладом автомата в живот. Должно было получиться больно, даже несмотря на резиновый затыльник.
Женщина что‑то тихонько захныкала, дети завизжали. Мужик согнулся от удара, и я отчетливо услышал, как из него вышел воздух. Я оттолкнул его к стене, приставил ствол автомата ко лбу.
– Не трогай дядю! – послышался крик, дверь за моей спиной распахнулась, и в меня врезался какой‑то мальчишка, и заколотил кулаками. Не больно, конечно, но все равно неприятно.
Я ощутил покалывание в области виска там, где мою голову уродовал шрам. Визг детей, плач женщины, который перешел уже в вой. А потом меня накрыла дикая вспышка боли. Ощущение было такое, будто голова сейчас взорвется на хрен, перед глазами побежали картинки: какие‑то поля, перекопанный взрывами, лица людей, трупы.
Сам не знаю, как, но я заклинил палец на спусковом крючке, и башка этого мужика разлетелась во все стороны, забрызгав кровью все вокруг в том числе и меня. Труп осел, а я резким движением отбросил от себя пацана. Он влетел в стену, сполз по ней и завизжал совсем уж тонко.
И сквозь все это я услышал голос Степаныча, который, похоже, уже полминуты пытался достучаться до меня через рацию.
– Край, трое вышли, бегут. Мужик, баба и ребенок. Ствол только у мужика.
Несколько секунд, я не понимал, кто это ко мне обращается. Потом дошло.
– Край, ответь, – повторил он.
– Работай, – прохрипел я.
– По всем троим? – спросил он.
– Мужика отработай. Если попытаются забрать ствол – остальных тоже.
– Принято.
Послышался выстрел, и тут же следом громкий женский крик. Звук автоматной очереди, и еще один выстрел.
– Родители готовы, пацан бежит.
– Хорошо, – ответил я.
