Огоньки на торце камеры завертелись хороводом, раздался тихий треск и шипение. Космолётчики только сейчас заметили, что камера тоже стоит у стены отдельно от остальных, окружённая невысоким валиком, и выглядит чуть больше, чем соседние «надгробия». Мало того, её овевает прохладная воздушная струя, насыщенная озоном.
– Вяленая бастурма! – проговорил Добужанский, отступая.
– Говорил же – не трогай ничего руками! – возмутился Коля.
Крышка камеры начала подниматься, поддерживаемая суставчатым рычагом. Из недр «надгробия» вылетел клуб голубоватого тумана. Запахло аммиаком. Несколько секунд ничего больше не происходило. Крышка встала вертикально и замерла. А потом над краем камеры показалась голова человека с прядкой синих волос над ухом. Затем он мягко встал и посмотрел на замерших в безмерном удивлении космолётчиков.
– Савостьян! – пробормотал Добужанский изумлённо.
– Полковник! – в тон ему отозвался Коля Грин.
Это и в самом деле был полковник Савостьян Серёгин, пропавший два часа назад и до сих пор разыскиваемый спецназовцами Шмелёва. Шлем на его «кексе» был свёрнут, турель «универсала» смотрела в потолок.
– Сава, как ты здесь оказался?! – очнулся Добужанский.
Серёгин не ответил, сбросил ладонью остатки белой пены с головы и плеч, покосился на задранный ствол своего излучателя, выпрыгнул из камеры.
Добужанский хотел было подойти к нему, но остановился, увидев почерневшие, буквально обугленные глаза контрразведчика.
– Савостьян?! Что молчишь? Мы ищем тебя уже больше двух часов!
По-прежнему не говоря ни слова, Серёгин дотронулся до турели с оружием, замер на мгновение, и турель развернула ствол к экспертам.
– Сава, ты что?! – пробормотал Добужанский. – Не шути!
С дула «универсала» слетела струя нагретого – с виду – воздуха, вонзилась в грудь ксенолога, и удар гравитонного солитона унёс его через весь зал к выходу.
Грин вскрикнул.
Ствол излучателя повернулся к формеху ксенолога, начавшему подавать признаки жизни, и разряд поля швырнул «мартышку» вдоль прохода, превращая в своеобразный футбольный мяч.
Ствол глянул на Грина.
Однако Коля уже действовал, проявив неплохую реакцию.
Антиграв кинул его вверх, как миномёт – мину, и гравитонный разряд пролетел под ним. Очевидно, Серёгин стрелял в ручном режиме, не используя комплекс компьютерного целеуказания, иначе «универсал» не промазал бы. Правда, ответить тем же Коля не догадался, не обладая необходимым опытом такого рода противодействий. Участвовать в боях с коллегами ему ещё не приходилось. Поэтому, не думая о сопротивлении, забыв о судьбе Добужанского, он поманеврировал по залу, прячась за «шоколадными конфетами», надеясь выбраться из помещения, и разряд ему достался всего один – когда он рванулся к проёму люка. Гравитонный всплеск буквально вынес его в коридор как ветер пушинку, где он сбил с ног приближавшихся к залу космолётчиков.
Упавший на пол Шмелёв жестом приказал идущему рядом лейтенанту Карпичу на люк, бросаясь к Грину:
– Коля, очнись!
– Там… Серёгин… – прошептал ксенолог сквозь кровавую пену на губах, теряя сознание.
Карпич в этот момент подскочил к люку, собираясь прыгнуть в него, но крик полковника его остановил:
– Дима, ВВУ!
Лейтенант отреагировал моментально, зарастив шлем и включая комплекс защиты «кекса». Шмелёв сделал то же самое.
Однако прошло несколько секунд, из зала никто не появился, и контрразведчики, общаясь мысленно, используя навыки оперативных связок и подстраховывая друг друга, проскочили в зал.
Их встретили тишина и отсутствие какого-либо движения.
Добужанский лежал не шевелясь слева, у стены зала. В момент гравитационного разряда его защитный контур был отключён, и мощный удар сродни удару копра по свае едва не сплющил ксенолога в лепёшку. Лицо Ашота напоминало кровавую маску.
Но Серёгина в зале уже не было.
– Вызывай борт! – мрачно приказал Шмелёв. – Протокол «кчмар»!
Дима Карпич исчез. Связаться с эскором можно было только из лагеря Шапиро, где стоял ВСП-передатчик, которому стены Замка помехой не являлись.
Илья, контролируя зал с помощью компьютера костюма, подлетел к Добужанскому, оглядел лежащего без сознания ксенолога, достал из ранца тампоны, набор пузырьков-пши-калок с медикаментами, протёр от крови лицо космолётчика. Но Добужанский не очнулся. На эскор его доставили через тридцать минут, когда за ним на катере прилетел Дамир. Бортовой эскулап диагностировал у Ашота разрыв селезёнки и множество разрывов сосудов. Ксенологу требовалась серьёзная операция и реанимаблок.
* * *
Статус тревоги формата ВВУ-БС (внезапно возникшая угроза, боевое столкновение, среди космолётчиков этот формат был известен под термином «кчмар», что выражало их неприятие подобного рода приказов) требовал от всех неукоснительного соблюдения инструкций СРАМ и программ ксеноконтактов. Не найдя Серёгина, Шмелёв собрал на борту «Салюта» короткое совещание и выслушал советы и предложения присутствующих. Оставляя в Замке только подразделение формехов, подчинённое искусственному интеллекту по имени Есаул, он не рассчитывал, что роботы найдут скрывшегося Серёгина, однако не рискнул возложить поиски на спецназовцев. Сначала надо было понять, что произошло, почему полковник оказался внутри «шоколадного» саркофага и вдруг открыл огонь по своим.
Зал визинга «Салюта» был небольшой, но уместились все, кроме экипажа и капитана Давлетьярова, который присутствовал на совещании удалённо, не покидая рубки эскора. Он первым и задал интересовавший его вопрос:
– Как получилось, что мы оказались в неведении относительно присутствия в Замке анабиозного комплекса? Его посещали многие эксперты, Шапиро и Вия тут жили два месяца, и даже Копун провёл в Замке не один день.
– Он и виноват, вместе с адмиралом Волковым, – начал было отвечать Весенин.
Но его перебил Шмелёв:
– Прошу прощения, Тим! Оставьте обвинения при себе. Да, все мы опирались на мнение Вестника, считая себя в безопасности в его присутствии. Но и он не господь бог и, скорее всего, просто не успел изучить Замок детально, увлёкшись походами в Мультиверс. Учтите, что в разных метавселенных Мультивселенной время течёт по-разному, а где-то намного медленнее, чем в знакомых нам пространствах. Что касается Волкова… – Илья покачал головой. – Да, адмирал ошибся, также заинтересовавшись возможностью запустить мультиход, но он исходил из того, что Шапиро прожил два месяца без каких-либо тревог, что и привело к драме.
– Я тут полистал дневник Всеволода, – признался Любищев. – Никогда не думал, что он может быть романтиком. Ещё при первом обследовании местных узорчатых ландшафтов он записал: «Каждый куст, каждая ветвь структурных композиций Тьмира представляет собой фрактальный узор невероятной гармонии!» Такое мог написать только настоящий поэт.
– Пока что эта поэзия не даёт нам ничего полезного, – покривил губы Весенин.
– Я имел в виду его отношение к миру. Поэты чаще в красоте и гармонии замечают тонкости физических законов. Далее он пишет: «Структуры Тьмира потому так красивы и многообразны, что материальная основа тёмной вселенной состоит не из кварков, протонов, нейтронов и электронов, а из их суперсимметричных партнёров, способных ткать изумительные фрактальные сети вместо звёздных скоплений и планет».
– Благодарю за комментарий, – остановил учёного Шмелёв, не желая терять время на выслушивание разглагольствований пожилого человека. – О поэтических способностях Всеволода мы ещё поговорим. Что вы можете сообщить применительно к ситуации?
– Если вы позволите мне пообщаться с компьютером Замка…
– Всеволод дал ему имя Танат.
– Только Танат знает, куда он послал наших товарищей.
– Вернёмся в Замок, и пообщаетесь. Но прежде нам следует найти Саву. Что случилось, как вы думаете? Почему он открыл стрельбу по своим?
– Без сомнения, Танат его перекодировал.
– Почему же он не перекодировал Всеволода и Вию?
