Катерина отчего-то хрюкнула — во всяком случае звук у нее получился очень похожий.
— Ты это сейчас к чему, Сумароков? — спросила она с кривой улыбкой, которая сделала ее только милее. — Поцеловать меня хочешь, что ли?
— Если это поможет вам проснуться, то отчего же не поцеловать? Чай не жаба какая-нибудь.
Катерина вздохнула.
— Теперь я понимаю, почему у тебя до сих пор жены нет, — сказала она. — Ладно, целуй. Вдруг и правда поможет…
От неожиданности такой я слегка опешил. И потому спросил отупело:
— А как?
— Что — как? — не поняла Катерина.
— Как целовать-то?
— Ты что — девушек никогда не целовал что ли?
Я несколько смутился.
— Отчего же не целовал — целовал, конечно.
— В губы хоть целовал-то?
— И в губы тоже… Только как-то не по душе мне с вами беседы такие вести, сударыня! Ведь вы не Ванька Ботов, и не Мишка Гогенфельзен, чтобы такие разговоры разговаривать…
Понятно дело, с дружками мы были не прочь языком почесать про девиц и похождения любовные. Особенно с Гришкой Потемкиным, который вообще имел репутацию порядочного волокиты. Мы с Ванюшей Ботовым в этом деле ему и в подметки не годились. А, впрочем, такого стремления у нас и не водилось…
Тут Катерина вдруг глубоко вздохнула, протянула к моему лицу свою белую ручку и пальчиками взяла за подбородок. Но совсем не так, как давеча это сделал магистр Амосов, а очень нежно, а потом подвинулась ближе и сама поцеловала меня. Губы ее были мягкие и влажные. Вкусные такие губы.
Оторвавшись от меня, она облизнулась и покачала головой.
— Нет, не просыпаюсь, — заметила она. — Должно быть и впрямь все это на самом деле…
Я не особо понимал, что там за мысли бродят в ее голове, и тоже облизнул губы, все еще чувствуя на них ее вкус. В этой ситуации нужно было что-то сказать, и я начал без особой уверенности:
— Э-э… Должен вас уверить, сударыня, что я ни в коем разе не имею намерений как-то воспользоваться…
— Сумароков! — резко оборвала меня Катерина.
— Что?
— Не начинай.
— Но так ведь…
— Заткнись!
— Хорошо, хорошо…
Мы оба замолчали, и дальше ехали молча, раскачиваясь из стороны в сторону. Катерина снова придремала, пристроила голову мне на плечо. Волосы ее пахли чем-то незнакомым и приятным, и лишь немного отдавали дорожной пылью. Иногда на особо крупных кочках девица подпрыгивала на скамье, и голова ее билась мне о плечо, но она не просыпалась, а только что-то невнятно бормотала, не открывая глаз, и устраивалась поудобнее.
Пару раз мне пришлось давать указания извозчику, но дело свое он знал, и некоторое время спустя мы подъехали к моему дому в два высоких этажа. Экипаж остановился у ограды. Катерина и не думала просыпаться, пришлось потрепать ее по плечу:
— Сударыня… Катерина, просыпайтесь! Сударыня, будь вы неладны!
Пришлось изрядно ее встряхнуть, и она, вздрогнув, открыла глаза. Растерянно осмотрелась. Выглядела она при этом столь беззащитно, что у меня даже в груди защемило.
— Приехали, сударыня. Нужно идти.
Я помог ей сойти с повозки, открыл перед ней скрипучую калитку, и мы пошли по мощеной камнем дорожке, ведущей промеж кустов смородины к дому. В ночи было отчетливо слышно, как громыхают по дороге колеса отъезжающего экипажа.
— Это твой дом? — немного удивленно спросила Катерина, остановившись перед крыльцом, к которому вела белая сложенная полукругом лестница.
— Мой. Когда отец был жив, мы жили здесь все вместе: я, родители мои, сестры…
— У тебя и сестры есть?
— Три! — я показал ей три пальца.
— Ого!
— Вот вам и «ого»… Но как отца не стало, так матушка с сестрами отправились в имение под Новгородом, там и живут пока.
— А как же ты?
— А у меня служба государева! В сыскном приказе помощником генерал-полицмейстера Шепелева состою, всякого рода следственными делами по Петербургской губернии ведаю. Сыщик иначе говоря.
— Ого! — снова сказала Катерина. — Да ты большой человек, Сумароков, как я посмотрю!
— Да уж не маленький… — ответствовал я, довольный тем, что смог произвести на нее впечатление.
Пока мы поднимались по ступеням, двери распахнулись, и на крыльцо выбежал Гаврила, держа над головой фонарь.
— Барин, ты ли это⁈ А я и не ждал тебя сегодня, думал ты не раньше завтрева вернешься… А это еще кто с тобой? Неужто Лизавета Федоровна надумала в гости приехать?
Лизавета — это моя сестра, старшая из всех, окромя меня, разумеется. Есть еще Олюшка, средняя, и Санечка — самая младшая, моя любимица. Хотя, она у всех любимица…
Гаврила даже в лице расплываться начал от радости, но я быстро привел его в чувство:
— Нет, Гаврила, не Лизка это. Катерина Романова, моя недавняя знакомица. Она останется ночевать у нас, так что подготовь для нее комнату.
Гаврила тут же стер улыбку и подсветил Катерине прямо в лицо.
— Не припомню что-то… — ворчливо проговорил он. — Это каких Романовых? Новгородских?
— Местных, Гаврила, питерских, — без тени смущения ответила Катерина за меня. — И вот еще что… Собери-ка ты нам, Гаврила, что-нибудь покушать, а то мы с барином твоим так проголодались — сил наших нет! Утиную грудку с брусничным соусом сделаешь?
Гаврила, как мне показалось, немного опешил от такого напора совершенно незнакомой ему барышни.
— Яишенки нажарить могу, — ответил он, почесывая рыжую шевелюру. — С салом поросячьим.
Катерина посмотрела на меня вопросительно. Мне оставалось только развести руками. Ну где я ей посреди ночи утку под брусничным соусом найду?
— Годится, — махнула рукой Катерина. — А долго мы еще на крыльце стоять-то будем? Мрамор у вас тут остыл совсем…
И она высунула из-под плаща босую ногу и пошевелила пальчиками. Гаврила глянул на них совсем уже обалдело и быстро отвел глаза. Молча сделал шаг назад и распахнул перед нами двери.
— Прошу… Только осторожно, там совсем темно. Сейчас я свечи зажгу.
Мы прошли в дом, и Катерина сразу остановилась, замерла в темноте гостиной. Я же, хорошо знакомый с обстановкой, немедля прошел к буфету. Достал оттуда графин, налил в чарку водки на треть и поднес Катерине. Гаврила уже суетился вокруг и зажигал свечи. Постепенно становилось все светлее.
— Выпейте, сударыня, а то вы продрогли совсем. Ночи не жаркие. Как бы дурного не вышло.
— Что это? — спросила Катерина, кивая на чарку. — Водка?
— Водка, — согласно кивнул я. — Ох и вкусная!
Она как-то не очень уверено взяла чарку, понюхала, поморщилась, но все же выпила. Да лихо так, одним глотком. Совсем как Гаврила это делает.
— Обещал утку с бургонским, — с хрипотцой сказала Катерина, понюхав себе кулак. — А сам водку с яичницей подаешь… Все вы мужики одинаковые…
Мужики? Что она имеет в виду? Или она про Гаврилу сейчас? Я порой совсем не понимаю, о чем она говорит! Вроде бы и слова все нашенские, но порой она употребляет их так странно… Да и акцент этот непонятный. Он почти незаметный, но будь я агентом Тайной канцелярии, непременно обратил бы на это внимание светлейшего. А вдруг как она шпиёнка? Английская, немецкая или еще какая-нибудь…
Катерина тем временем вернула мне пустую чарку.
— Алешенька, коль уж у тебя сразу три сестры имеется, так может найдется в доме какая женская одежда для меня? Не могу же я сидеть за столом голая? Боюсь, Гаврила меня не так поймет…
— Хорошо, я поищу.
Между тем Гаврила зажег все свечи, какие были в гостиной, поставил лампу на стол и подошел к Катерине.
— Извольте ваш плащ, сударыня…
Катерина отшатнулась.
— Ну уж нет!
Слуга удивленно перевел взгляд на меня, и я помотал головой.
— Подготовь Олюшкину комнату для барышни. А потом займись ужином — есть хочется, просто страх какой-то…
Гаврила понимающе кивнул и удалился наверх. Его шаги и скрип половиц отчетливо были слышны в ночной тишине.
Глава 8
Бургонское вино, странные письмена и кусочек сыра
Платье для Катерины я все-таки нашел, хотя в какой-то момент утратил на это всякую надежду. И даже туфельки отыскались в чулане, куда Гаврила снес все вещи, какие в хозяйстве сгодиться не могли, а выбросить он не посмел.
