— Рад слышать, что моя причастность к этим событиям наименее вероятна, — перебил я Глотова. — Мне больше нечего добавить к своим словам, мсье. Где находятся двери в этом доме вы уже знаете.
Несколько мгновений Глотов пристально меня разглядывал, потом усмехнулся и покачал головой. Сгреб со стола свою перевязь, взял со стула плащ со шляпой, которые я ранее не заметил, и последовал к выходу. В дом в ту же минуту ворвался Гаврила с пистолетом в руке. Резко остановился и вскинул оружие, направив его на следователя. Но тот даже не замедлил шага, словно бы и не заметил препятствия на своем пути. И, наверное, он сшиб бы Гаврилу с ног мимоходом, если бы тот не успел отскочить в сторону.
— Мне его пристрелить? — запоздало спросил Гаврила, когда Глотов уже шагнул за порог. Но тут же разочарованно махнул ему вслед пистолетом. — А-а-а, опоздал уже… Как же он проник в дом интересно?
— Думаю, мы забыли запереть двери. Калитка, кстати, тоже была открыта.
— Может, работница запереть забыла? — предположил Гаврила.
— Какая еще работница?
— Баба с соседней улицы, которую я за пятак нанял за лошадьми на конюшне ухаживать, покуда нас дома нет. Кота опять же кормить полагается. Совсем он у нас одичал, Пенициллин наш. Руку мне давеча оцарапал, да за палец укусил… Так мне его догнать, барин? Мне недолго. А коли нет, так и пуля догонит.
В ответ я зажмурился, потрясая головой.
— Это следователь из Тайной канцелярии, вопросы про государыню задавал. Ищут, кто же ее похитить мог.
Гаврила перекрестился и сунул пистолет за пояс. Нынче ему самолично пришлось рыть могилу и укладывать в нее обескровленную голову государыни, так что любое упоминание о ней вызывало у него вполне понятный трепет.
Императрицу мы похоронил в дальнем углу нашего сада, прямиком в том месте, где ее голова с частью плеча упала наземь, отделенная от остального тела захлопнувшимся проходом «тайной тропы». Даже гроб изготавливать не пришлось. Матушка выделила для этой цели красивый сундучок, в котором собирала приданное для Санечки, а Гаврила выстелил его красной тканью, на которую и уложили голову государыни. Все вещи, взятые Марией Николаевной с собой в дорогу, мы уместили тут же, под головой.
Пока проделывали все эти процедуры, камер-фрейлина Голицына несколько раз теряла сознание. На нее больно было смотреть. Она словно бы высохла, и лицом была даже не бледной, а скорее какой-то серой. Небольшой холмик обложили дерном, воткнули деревянный крест, постояли немного молча тесным кругом.
— Позже я построю на этом месте часовню, — с влажной хрипотцой в голосе сообщила матушка. — Это будет часовня мученицы Марии.
У камер-фрейлины снова задрожали губы, быстро-быстро. Она попыталась что-то сказать в ответ на матушкины слова, но так и не смогла произнести ни слова, лишь протяжный стон вырвался из нее. Мне показалось, что она вот-вот в очередной раз упадет в обморок, покачнулась даже. Наверное, и Кристофу показалось то же самое, потому что он предусмотрительно придержал Екатерину Дмитриевну под локоть. Перестав качаться, она безвольно уронила голову на грудь.
— Я хочу домой, — произнесла она наконец, совсем тихо, на грани слышимости. — Я хочу домой…
— Домой вам сейчас никак нельзя, Екатерина Дмитриевна, — ответил я. — Вас немедленно арестуют и будут допрашивать с пристрастием, и тогда мы все окажемся под угрозой. Вместе с мсье Завадским и мадмуазель Фике вы отправитесь в Огнёву заимку, в охотничий домик моего батюшки. Условия там, конечно, далеки от императорских, но какое-то время провести придется, тем более что все необходимое для жизни имеется. И еще там спокойно и надежно, никто посторонний не шастает. У вас будет время и возможность прийти в себя, собраться с мыслями и успокоиться. Обещаю, что найду выход из сложившейся ситуации. И как только сделаю это, то сразу же дам вам знать.
— Я хочу домой… — все так же тихо и упрямо повторила Голицына. — Мне очень страшно… Я хочу домой…
Но говорить что-то еще, или же пытаться объяснять я уже не стал. Наверняка она и без того все сама понимала. Ей просто было страшно и тоскливо. Она больше не видела своего будущего. Даже будучи в бегах, но бок о бок с государыней, у нее оставалась надежда на благополучный исход всех наших планов — на рождение наследника, на законное регентство Марии Николаевны при малолетнем отпрыске. И на свое привычное место подле государыни.
Теперь же будущее ее стало размытым, туманным, неясным. Из камер-фрейлины императрицы российской она в одночасье превратилась в беглую преступницу, и вся ее дальнейшая жизнь зависела от решений каких-то посторонних людей.
Впрочем, когда ты вращаешься вокруг престола, ты всегда находишься в центре интриг и подковерных игр, так что я рассчитывал, что уже скоро Екатерина Дмитриевна совладает с истерикой, возьмет себя в руки и начнет сражаться за свое место под солнцем.
Но пока что это место находилось в Огнёвой заимке…
Глава 2
«Преображенский наш!», новые способности и немного о душе
На ночь мы устраивались недолго. Настю поселили в комнате Лизаньки, перед сном испили чаю с сладкими сухарями и легли спать, я лишь дал указание Гавриле завтра с рассветом готовить экипаж к отъезду.
Само собой, быстро уснуть мне не удалось — из головы не шли мысли о предстоящей аудиенции у светлейшего.
Что ему от меня понадобилось, интересно? Какие такие вопросы собирается обсудить со мной? Вряд ли речь идет об обычном аресте по обвинению в похищении государыни. Ежели дело было бы только в этом, то ничто не мешало арестовать меня прямо сейчас. Это с легкость мог сделать и следователь Глотов. А если бы мне пришло в голову оказать сопротивление, то где-то неподалеку наверняка дежурили несколько его людей, вооруженных до зубов.
Выходит, дело вовсе не в желании меня арестовать. К тому же кабинет светлейшего князя для этого не самое подходящее место. Аресты не производят в высоких кабинетах. Высокие кабинеты созданы для того, чтобы вести в них переговоры, строить далеко идущие планы, проводить политику. Для арестов есть места попроще и кабинеты поменьше.
Однако же, о чем тогда собирается говорить со мной светлейший князь Черкасский? О моем визите в дом лейб-медика Монсея и схватке с Батуром? Признать меня кривоглазый мог, ведь я сам сказал, что являюсь сыщиком сыскного приказа, так что ему оставалась самая малость, чтобы установить мою личность. Если бы он пожелал делать это, конечно.
Но с этой стороны вопросов ко мне быть не может — я явился в дом Якова Фомича по служебным обязанностям и даже спас его самого и его супругу от страшного убийцы. Не-ет, тут светлейшему мне предъявить нечего, я бы на его месте об этом даже не заикался. Тут что-то другое.
Неужели речь пойдет все-таки о моей недавней поездке в Сагар? Вести о тех событиях уже определенно дошли до светлейшего и вполне могли бы вызвать некоторые вопросы. О похищении невесты Великого князя Ульриха, например. Это хороший повод, чтобы быть мной недовольным. Подобные поступки способны влиять на политическую ситуацию между государствами, а учитывая нынешнее и без того напряженное положение на границах, осложнение отношений с Великим княжеством Сагарским вообще не входит в планы светлейшего.
Впрочем, и по этому поводу у светлейшего тоже вряд ли найдется что мне предъявить. Не я крутил шашни с принцессой, и не мне нести за это ответ. А что касается Кристофа, то князю Черкасскому его сейчас не достать, поскольку скрывается он на Огнёвой заимке, в тех местах, о каких князь и слыхом не слыхивал. И мне ничто не помешает сделать вид, что и я сам ничего не ведаю о дальнейшей судьбе Кристофа с его, мать ее, принцессой.
А по поводу моего сопровождения кареты с Ангальт-Цербстскими подданными от границы до самого Сагаринуса, так то было сделано по просьбе самой герцогини Иоханны и офицера Глаппа. Дальнейшей судьбе которого не позавидуешь. Как дворянин я обязан был сделать это, и никто не посмеет меня в том винить…
