Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий

В гостиной, игравшей и роль столовой, ему накрыли лечебный завтрак – хотя время было почти обеденное, но так предписали врачи, и он возражать не стал: не важно, как называть трапезу, важно, что и сколько лежит на тарелках. На тарелках Арехина были постные щи, паровые тефтели, немножко зернистой икры и, как водится, зелень. Отдельно в запотевшем графине стояла водка, которую врачи не рекомендовали, но допускали в виде исключения. Для успокоения расшатанных в тяжелейших трудах нервов.

Водку Арехин отставил до лучших времён, обошёлся травяным чаем. Поблагодарил ведущую палаты (звание, заменившее прежнюю горничную), полюбовался на пейзаж «Шат‑Гора» кисти генерала (сам Эльбрус, увы, из окон виллы виден не был) и перешёл во вторую комнату, которую назвали «темновой». Новая метода лечения переутомления, по методе французского доктора Луи Жапризо, во всяком случае, Арехин назвал именно это имя, пришедшее на ум, быть может, и неспроста. Стены и пол – в коврах, у дверей портьеры, а окна закрыты ставнями и занавешены тяжелыми римскими шторами. При всём этом система вентиляции оставляла воздух прохладным и свежим даже в полдень.

Он прикрыл дверь.

Полной, абсолютной темноты не было, да ему полной и не нужно. Достаточно и такой. Будто в безлунную ночь стоишь в чистом поле, за десять вёрст окрест ни огонька, и только звёзды небесные освещают путь.

По звёздам он и пошёл. Разделся, лег в свежезастеленую (как иностранцу, ему перестилали ежедневно) постель и начал сооружать замок – со стенами, рвами, башнями и прочими полагающимися укреплениями и ловушками. Щупальца, совсем недавно бесцеремонно пытающиеся проскользнуть в мозг, заволновались, почуяв потоки кипятка и смолы, и с первой же бочкой вара спрятались за горизонтом. Впрочем, горизонт был близок, на расстоянии полёта стрелы, и его лучники время от времени посылали эти стрелы во всякие подозрительные тени. Иногда тени охали, иногда нет.

Оставив на постах сержантов, сам он удалился в донжон, где на самой верхотуре размещался штабной зал. Хотя по размерам зал был невелик, чай, не балы задавать, в уголке за ширмой стояла походная кровать, в которую он и улёгся, предварительно с высоты оглядев, не подбирается ли оврагами подлый враг.

Враг готовил новые козни, но пока не подбирался. По крайней мере, крупными силами. Щупальца – цветочки, а дойдет черёд до ягод, нет – видно будет.

Он ушёл в привычный полусон. В детстве брат Алексей

выучился плавать по‑собачьи, от деревенских мальчишек, и потом отцу пришлось положить немало сил, чтобы он плавал стильно – брассом и кролем. А он, Александр, после болезни стал по‑собачьи спать, даже учиться не пришлось. Так и по сей день спит – вполглаза, вполуха, вполголовы. Всегда начеку. Есть, правда, и минусы: полностью отдохнувшим он чувствует себя не после семи часов сна, как все остальные, а после десяти. Зато эти десять часов можно добирать частями, по часу, а то и по пять минут, а на пару‑тройку дней – и впрок. Или в долг. С какого конца зайти. Впрок, конечно, лучше. Вот и сейчас он, раздав за время отдыха сну долги, собирает силы на будущее. Точнее – на настоящее.

7

Пробудился он в половину восьмого. Надел очки, отодвинул шторы, распахнул ставни.

Вечерело. Время работать. Артисты готовятся к выходу на сцену, шахматисты делают дебютные ходы, астрономы‑наблюдатели проверяют ход механизмов слежения. Он тоже не промах – умылся, побрился, опять умылся, оделся, как подобает французскому представителю коминтерна средней руки, то есть по курортным меркам скромно, но с заграничным шиком.

В восемь ровно он покинул виллу, сказав охраннику, что вернётся поздно.

За воротами стоял автомобиль, пилот и старший милиционер.

– Давно стоите? Лопаты взяли?

– Лопаты взяли. Стоим час.

– Тогда поехали.

– Куда? – спросил Баранович.

– Пункт назначения – Колоннада.

К Колоннаде, двигаясь неспешным, прогулочным ходом, согласно пожеланию Арехина, они пристали через десять минут.

– Итак, товарищи милиционеры, нам необходимо провести важную операцию. Место операции – ресторан. До моей команды мы ведём себя, как советские люди на отдыхе – скромно, но с достоинством.

– Но шеф, мы же в форме, а там все расфуфыренные…

– Форма милиционера, уважаемый Казимир, есть лучшее свидетельство высоких человеческих качеств.

– Рестораном владеет двоюродный брат прокурора, тут на дармовщинку надежды нет. А у нас и денег‑то с собой – на чашку чая…

– Деньги для проведения операции выделены. Позиция такова: мы убедились, что никакого дела нет, Лачанов жив и здоров, по этому поводу и празднуем.

– Но у нас не принято, чтобы подчиненные гуляли на деньги начальника. Неправильно поймут.

– Хорошо. Товарищ старший милиционер, возьмите, деньги – Арехин протянул Аслюкаеву червонцы.

Тот взял, но с заминкой:

– Как‑то неловко получается.

– Вы не уяснили диспозицию: мы проводим операцию, а не просто гуляем. Нужно будет – бродягами переоденемся, вонючими и вшивыми бродягами. Но сегодня наша роль другая, так что наслаждайтесь моментом.

Они поднялись по широким ступеням. Снаружи смеркалось, а в ресторане, напротив, горели электрические огни.

К ним подошёл метрдотель:

– Александр Александрович! Наконец‑то! А то мы ждём‑ждём, ждём‑ждём…

– Предчувствие?

– Нам позвонил сам товарищ Варнавский! Сказал – ждите, непременно придёт.

– Товарищ Варнавский многое знает, – ответил Арехин, оглядывая зал. Занят процентов на шестьдесят, отсюда и энтузиазм, и ссылка на Варнавского, и стол на шестерых, что троим достался.

Через полчаса, однако, зал был полон и даже более того. Публика, курортники‑нэпманы, просто нэпманы и просто курортники, развлекались от души – ели, пили, слушали скрипичный квартет, исполнявший то грустные, то зажигательные мелодии, а больше всего говорили. Поесть‑то и дома можно, а вот поговорить с хорошим человеком лучше в ресторане, после третьего бокала вина.

Оба милиционера ресторан рассматривали исключительно как пункт питания, побыстрее бы поесть да и уйти, но Арехин разъяснил, что так в ресторане не принято, тут нужно отдыхать, а есть как бы между прочим. И пить тоже. Не сразу стакан кизлярки, а по рюмочке, по рюмочке. Закусывая и наслаждаясь беседой. Беседовать же можно о чём угодно. Да вот хоть о курортниках. Аслюкаев и Баранович, верно, всякого насмотрелись?

Аслюкаев и Баранович, поначалу скованные великолепием ресторана, после третьей рюмки кизлярки почувствовали свободу, но их разговоры о курортниках были специфическими – о кражах, побоях, убийствах и самоубийствах. Приедет какой‑нибудь растратчик в Кисловодск, погуляет недельку‑другую, а там вдруг решит уйти из жизни, понимая, что лучших дней у него не будет. Умереть на вершине счастья, так сказать. С жиру. В Кисловодске самоубийцы преимущественно вешались, в Пятигорске стрелялись, а в Ессентуках травились вероналом. Последнее хоть и безболезненно, однако не очень надёжно. Они, поди, и травились с тем расчётом, что их спасут, а потом и снисхождение сделают. Но это вряд ли. Если каждому, выпившему пять таблеток веронала, снисхождение делать, никакого веронала не хватит.

Познавательную беседу прервал метрдотель.

– Простите, но вот те граждане утверждают, что они ваши хорошие знакомые.

Арехин посмотрел в указанном направлении. У входа, который по неимению мест в зале перекрывал швейцар, стояли утренние знакомые. Журналисты «Гудка», многообещающая поросль отечественной словесности. Вид у них был одновременно и лихой, и смущённый.

– Да, это мои знакомые. Пригласите их к нашему столику, если они, разумеется, не против.

– Они не против, они очень даже не против, – сказал метрдотель и дал знак швейцару. Газетная троица, тут же ободрясь, ринулась в зал под завистливые взгляды оставшихся снаружи.

– Надеюсь, мы не стесним вас? – осведомился Михаил Афанасьевич.

– Нисколько, – ответил Арехин. – Напротив, я надеюсь, что вы привнесёте в наши разговоры столичный шик, остроумие, наконец, расскажете что‑нибудь интересное, вы ведь газетчики, встречаетесь со знаменитостями, прочим недоступными.