Попаданец. Чужая империя (СИ) - Грошев Григорий

На следующий день синий столбик восстановился достаточно, чтобы я мог попытаться продолжить самолечение. Но тут возник интересный нюанс. Призвать энергию просто так, из воздуха, я не мог. Нужно было сосредоточиться. Представить какого-то пациента с тяжёлой травмой. И тогда потоки начинали стекаться к моим ладоням.

Увы, вылечить можно было лишь то, до чего я дотягивался рукой. Самые сильные повреждения, как я предполагал, оказались на задней стороне грудной клетки. Прикладывая к ним ладони, мне удалось добиться определённого облегчения. Но о полном заживлении, по всей вероятности, речи не шло.

Иваныч не обманул. За всё воскресенье окошко не открылось ни разу. Живот урчал от голода. Когда я утратил терпение, принялся бить по железной двери. Смотровое окошко открылось далеко не сразу. В него незнакомый мне полицейский сунул деревянную палку, и я еле успел отпрянуть.

— Покушать бы! — попросил я. — Попить.

— Не полагается, — ответил он.

— Ну пожалуйста! — взмолился я. — Со вчерашнего дня не ел!

— Не полагается, — буркнул полицейский. — А ежели будете выламывать дверь, сопроводим в экзекуторскую.

Угроза оказалась действенной. Уж лучше немного поголодать, чем опять оказаться на столе у садиста. До чего же несправедлив мир! Всякий мир, в котором бы я ни оказался… Так, в плену, меня продержали остаток субботы и всё воскресенье. А в понедельник я даже перестал замечать цепь на своей ноге. Да уж, чертовски быстро человек ко всему привыкает: и к хорошему, и к плохому… И от этого даже немного страшно становится.

Вот только к голоду и жажде привыкнуть невозможно…

Глава 34. Новый допрос

В понедельник я проснулся с ощущением жуткой жажды и голода. Сутки без еды! В это трудно поверить, но ради куска хлеба я был уже готов на многое. Вчера за целый день никто меня не проверил. Никаких прогулок, никаких звонков. Ни душа, ни даже банальной гигиены полости рта.

Я был готов умолять, ползать на коленях — лишь бы покормили. Теперь перспектива опять оказаться в экзекуторской пугала не так сильно. Сколько ещё меня тут продержат? Принялся молотить в дверь. Прошло несколько минут, прежде чем с той стороны отворилось окошко.

— Чего ещё? — рявкнул новый полицейский.

— Поесть бы! — попросил я. — Попить бы!

— Не велено, — ответил он и принялся закрывать окошко. Но я придержал ладонью полку.

— Имейте совесть, я два дня не ел! — воскликнул я. — И не пил!

— А не след было зайцем бегать! — ответил коп надменным тоном. — Жди своей участи, шельмец!

Он приложил чуть больше усилий, и окошко закрылось. Вот дела! В этой камере не было даже раковины и крана. Пить хотелось жутко. Я с ужасом подумал, что бы стало со мной, если бы не тот сердобольный полицейский. Иваныч. Они, выходит, собирались меня голодом морить? Я подумал, что мой союзник работает сутки через трое.

Значит, ещё минимум день нужно продержаться. Как медик я знал, что два дня без еды не убьют, но черт возьми, как же это мучительно! Психологически переносить такую пытку тяжело… В тюрьмах специально объявляют голодовки, чтобы отстоять свои права. А в этой России, выходит, даже объявлять не нужно…

Многие ошибочно думают, что при голоде надо лежать пластом. Не двигаться и не шевелиться. Нет, сидеть на одном месте нельзя, но важно избегать чрезмерных нагрузок. У организма — колоссальные ресурсы. Важно расходовать их правильно. Поэтому я старался не накручивать себя, а просто отвлечься от жажды и голода. Спустя три часа ожидания, когда я уже приготовился к долгому голоду, дверь камеры внезапно распахнулась.

— На выход, — буркнул полицейский с большими чёрными усами. — Быстро, нас ждут!

— И рад бы, — ответил я, показывая на свою ногу. — Да цепь не пускает.

— Фу ты, точно! — ответил он и закрыл дверь.

Прошло ещё несколько минут. Усатый полицейский явился с огромной связкой ключей и принялся подбирать нужный. Это длилось целую вечность. Коп чертыхался, фыркал и пыхтел в усы. Это могло бы показаться смешным, кабы не обстоятельства. Особенно веселили его нелепые выговоры каждому ключу, который не подошёл.

— Ты как мартовский кот — сам не свой! — говорил он железке. — Чтоб тебе щи без сметаны! А ты как шахматный конь — ходишь криво и не туда!

Усач долго упражнялся то ли в приличных ругательствах, то ли в поговорках, которые я слышал впервые в жизни. Наконец, он перебрал всю связку. Ни один ключ не привёл механизм в действие. Усач попробовал разжать его руками. Ожидаемо — без успеха. Полицейский подозрительно посмотрел на меня, будто нужный ключ я хранил под матрасом.

— Не они, — задумчиво сказал он. — А где подходящий?

— А мне почём знать! — ответил я. — Мне бы водички попить, товарищ полицейский. Да покушать.

— И никакой я тебе не товарищ, — возмутился усач. — Правильно говорить — господин. Ладно, стой здесь. Не ходи никуда.

С этими словами он покинул камеру. Можно подумать, у меня был выбор! Голод становился всё сильнее. Теперь у меня кружилась голова. Также не исключены слуховые галлюцинации и внезапные потери сознания. Попал, так попал! Корил себя за самонадеянность.

Надо было убегать из Москвы. Прятаться. Ещё я думал о том, что надо как-то связаться с Азадом или Вагиным. Быть может, они наймут мне адвоката? Или хотя бы передадут вещи? Прошло ещё несколько минут, которые показались мне вечностью, пока вновь не явился усатый коп.

— Разжимать будем, — пропыхтел он, демонстрируя какое-то диковинное приспособление. — Ты на меня дави, я — на тебя. Взяли!

По виду этот инструмент напоминал неправильные щипцы. По мере сжатия рукоятей рабочая часть расходилась в разные стороны. У меня возникло навязчивое желание выхватить прибор и огреть полицейского. Сдержался. В конце концов, третий побег мне точно не простят.

Тем более, в самом первом уходе из изолятора не было абсолютно никакой моей вины. Может, меня опят забросит в мой мир? Или в какой-нибудь другой? Я уже буду подготовленным и аккуратным… Дзинь! Одно из звеньев поддалось. Ручки сошлись, и мы больно стукнулись пальцами.

— Ай, растяпа! — крикнул коп. — Да я тебя сейчас…

— Если бы не ваши рассеянные товарищи, ничего бы не произошло! — возмутился я, отступая.

— И то верно, — согласился усач, потирая пальцы. — Так, снимай с ноги теперь.

Мы вдвоём принялись рассматривать некое подобие морского узла, которым Иваныч связал цепь. Ничего себе навыки! Усач выдал новую порцию смешных ругательств. После таких нагрузок голова уже кружилась основательно. На все мои просьбы предоставить мне питание и питьё я услышал стандартно:

— Не велено! Не дозволено!

Полицейский глянул на часы и ахнул:

— Чёрт, Фёдор Михайлович нас прибьёт!

— Это он не велел меня кормить? — спросил я. — И поить?

— Много будешь знать — вскоре представишься, — отрезал коп. — Так, руки назад. Браслеты надобно надеть. В господское отделение идёшь, как-никак.

Я убрал руки назад. После самолечения кожные покровы спины болели, но уже не так сильно. Мы вновь шли по длинным-длинным коридорам. Как ни странно, само движение уже вселяло в меня оптимизм. Кабы ещё не этот голод… Наконец, мы пришли к огромной металлической двери. Её я уже видел. Усач нажал на кнопку. Подождал. Снова нажал. Опять подождал. Наконец, принялся молотить по стали кулаком.

— Картина Репина — «Не ждали», — сказал полицейский. — Да чтоб вас!

Когда усач уже развернулся и сделал мне жест, мы услышали лязг замков. Дверь отворилась. Там — будто другой мир. На стенах — аккуратная отделка, что-то вроде атласных зелёных обоев с позолотой. Картины. Как я не обратил на это внимания в прошлый раз?

— Ваше благородие! — ответил усач, вытянувшись в струну.

— Чего молотишь? — спросил его полицейский. — Удел твой, Николенька — ждать. Господь терпел, и вам велел!

— Так ведь опасного преступника веду, ваше благородие! — продолжал усач. — А глядишь, вцепится, а?