Попаданец. Чужая империя (СИ) - Грошев Григорий

— Это кто? — спросил я.

— Как кто? — удивился товарищ по несчастью. — Ты совсем никого не узнаёшь?

— Ну хватит, — буркнул я. — Говорю же тебе, вообще ни черта не помню. Ни свалку. Ни Толика. Ни этих бомжей…

— Что за слово такое? — изумился Тима. — Красиво как звучит — бомж. Как колокол церковный. Господи, спаси.

— Что это за мужик с нами говорил? — продолжал я. — И куда исчезают голодранцы?

— Так это Баба, — ответил он, сделав ударение на второй слог. — Баба тут старожил. Уже лет пять крутится на свалке.

— А мы с тобой?

— Ну, ты где-то год назад появился, а я чуть раньше, — ответил Тима. — Всё, давай собирать.

Нам выделили огромную площадку недалеко от контейнеров. Копать мусор лопатой было жутко неудобно. У Тимофея было какое-то приспособление, похожее на серп. Им он лихо разгребал мусор, доставая из-под грунта всё ценное. К сожалению, ничего интересного мы не нашли. Улов полагалось относить к контейнерам, где уже стоял Толик и всё записывал.

— Слушай, — предложил я. — У тебя ж нога болит. Давай ты будешь вёдра наполнять, а я — носить. Так и наберём больше.

— Толик не оценит, — засомневался Тимофей.

— Я ему объясню целесообразность.

— Чего? Ох, зря мы с тобой тормозуху пили…

Опытный мусорщик действительно наполнял вёдра очень быстро. Я носил по две штуки, и к каждому возвращению ещё два были забиты доверху. Пластика было мало, что странно. Зато железа и стекла — огромное количество. Уже на втором заходе я начал мечтать о тачке или хотя бы о тележке с колёсами.

— Господин бригадир! — сказал я, обращаясь к Толику.

— Чего тебе, обосрыш? — спросил он. — Близко не подходи, смердишь, аки обезьяна.

— У нас с Тимофеем будет общий счёт, — объяснил я, пропуская колкости мимо ушей. — У него нога болит, он копает. А я — ношу. Потом весь улов разделим пополам.

— О как ты заговорил, — буркнул бригадир. — Ты ж обычно даже имя своё не мог сказать без мата.

— Вчера головой приложился, — зачем-то сказал я. — Маты все забыл. И курить бросил.

Толик рассмеялся. В уголках его колючих глаз даже появились приятные морщинки. Он посмотрел на меня уже без злости — так мне показалось.

— Ладно, — буркнул он. — Рационализаторы хреновы. Носи, потом разделим.

Глава 4. Происшествие

День казался бесконечным. Руки отрывались под тяжестью вёдер. С меня сошло уже семь потов, пить хотелось жутко. Мне стало интересно, откуда брал воду Толик? Вряд ли он пил из рассадника бацилл. Потом я увидел невероятное. Возле одной из бытовок стоял целый ящик стеклянных бутылок. Я дождался, пока никого не было рядом, и подошёл.

Взял одну бутылку, положил за пазуху. Беспалевно пошёл на поле. Никто не окликнул. Кажется, остальным бомжам до меня не было никакого дело. И всё равно, украдкой, я открыл стеклянную бутылку, свинтив крышку, и залпом выпил почти всю воду. Потом вспомнил про Тиму и мне стало стыдно. Подошёл к нему и протянул бутылку.

— Вот, — сказал. — Попей.

Он удивился, но воду выпил. Бутылку мы тут же положили в одно ведро, а металлическую крышку — в другое. Как быстро я привык к раздельному сбору мусора! До этого за четыре года в Москве успехи были примерно нулевыми.

— Так реально быстрее, — сказал Тимофей. — Ты уже отнёс сто пятнадцать вёдер. Хрена себе! Я обычно за день пятьдесят-шестьдесят делал.

— Так то на двоих, — возразил я.

— Так ещё работать и работать! — буркнул он. — Солнце вон, как высоко.

— Слушай, а какой сейчас месяц?

В который раз Тимофей посмотрел на меня с удивлением. Но, видимо, он уже решил, что я безнадёжен.

— Август, — ответил он. — Пятнадцатое или семнадцатое… Ты вообще того, да?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Если мы норму уже почти выполнили, то ты вёдра не так активно наполняй. А я буду ходить медленнее. А то скоро ноги протяну.

— И то верно! — обрадовался он. — Ну ты голова! Соображаешь.

Я от скуки принялся смотреть по сторонам. На кучи свежего мусора прилетали сотни птиц. Если закрыть глаза и нос, прислушаться к крикам чаек, можно подумать, что ты в Крыму, у Чёрного моря. А не в каком-то странном мире, где я — бомж, обитатель социального дна. После свежей и вкусной воды жутко захотелось есть. Желудок буквально сворачивался в трубочку.

— Пожрать бы, — сказал Тимофею.

— Ну так терпи, — ответил он. — Ужин будет, расчёт. И чарочку нальют.

Последние слова он произнёс с такой нежностью, будто речь шла о первых шагах ребёнка. Тимофей — законченный алкоголик. Но ничего, он старался держаться, работал вот. Я начал думать, насколько я теперь в этом мире. Если надолго, то нужно что-то делать. Мне было хорошо известно, как опасно долго находиться на свалке.

Здесь сотни отравляющих веществ. Недаром в Японии весь мусор перерабатывают, до последней бумажечки. Это не только эстетика. Это ещё и забота о здоровье. Ядовитые вещества могут быть и в почве, и в воздухе, попадать в воду. Пыль, асбест проникают в лёгкие. По уму здесь без респиратора нельзя так долго ходить.

— Ты чего стоишь? — спросил Толик после того, как я выкинул вёдра и остановился, чтобы отдышаться.

— Жду, пока запишете, господин бригадир, — ответил я.

— Да всё записано! — возмутился толстый мужик. — Ты чего, проверять меня удумал?

— Нет. Просто во всём порядок должен быть.

— Пошёл вон, — буркнул бригадир. — Без сопливых разберёмся.

Время от времени раздавался мощный звук. Будто гром или взрыв — понять трудно. Причём никто, совсем никто из обитателей свалки на него внимания не обращал. А я первый раз прямо подскочил на своём месте! Звук этот был одновременно и тревожным, и мощным. Когда я спросил у Тимы, что это, он ответил уклончиво:

— Аристарх развлекается.

И больше ничего объяснять не стал. К концу дня я и сам перестал обращать внимание на залпы. Все звуки слились в один фон. Крики чаек, рокот моторов мусоровозов, шелест грызунов. Свалка — отвратительное место. На меня давило положение в новом мире, а ещё — беспокоила антисанитария. За весь день я, пардоньте, ни разу в туалет не сходил.

Так, незаметно, день подошёл к закату. Голод стал невыносимым. А если бы не трофейная бутылка воды в обед, я бы уже давным-давно рухнул на землю Я закрыл глаза, представляя фонтан на Арбате - как подставлю лицо под ледяные струи, как вода смоет эту адскую копоть... Но открыв глаза, видел лишь бесконечную свалку. Наконец, раздался сигнал — удар чего-то металлического.

Я понял, что это и есть конец рабочего дня. Взяв вёдра и лопаты, мы поплелись к бытовке. Я еле ноги волочил. А Тимофей, напротив, перестал хромать. Он был перевозбуждён нашими успехами на ниве сортировки мусора.

— Двести пять вёдер! — сокрушался он. — Двести пять! Да это рекорд, как его… Олимпийский!

— И сколько нам заплатят? — зачем-то спросил я. В душе мне было понятно, что нас ждут гроши. Никак не оправдывавшие трудозатраты. Просто взыграл какой-то спортивный интерес, что ли.

— Терпение, — ответил он. — Сначала — ужин. И чарочка.

И вновь — неподдельная нежность. Когда Тимофей говорил о спиртном, глаза его загорались. Мы подошли ко всё той же бытовке. На этот раз решётка отсутствовала. Каждому голодранцу выдавали бумажный свёрток, а ещё — маленькую стеклянную бутылочку со спиртным и металлическую кружку с чаем.

— Кружку вернуть! — рявкнула тётка из глубины бытовки.

На раздатчице был респиратор. И руки у неё — в перчатках. Значит, есть какая-то охрана труда! Хоть я и старался носить вёдра аккуратно, на ладонях всё равно появились мозоли. О слое грязи, что налипала на кожу, я старался не думать. Как и об отвратительном запахе. Быть может, вырученных копеек хватит на баню? И на какую-нибудь дешёвую одежду?

— А где руки помыть? — спросил я тётку.

— Пусть твой дружбан на них поссыт, — съязвила она. — Заодно и дезинфекция.

Да, дружелюбие — «сильная» сторона здешних ребят. В металлической кружке оказался горячий чай. В свёртке — бутерброды, но на этот раз не с сыром, а с неким подобием ветчины. После долгого физического труда — отличная еда. Я старался кушать аккуратно, чтобы ненароком не коснуться грязными руками пищи.