Расколотый надвое - Майорова Жанна

Другие факультеты ещё больше ожесточились против Слизерина. Хотя это, наверное, ещё больше сплотило змеи. По крайней мере, они как ползали повсюду за Малфоем, преданно заглядывая в глаза, так и продолжает это делать.

В нём всегда было много яда, который он щедро расплёскивал в её сторону, в сторону Гарри и Рона. Особенно – в сторону Гарри.

Но сейчас это стало таким дежурным. Усталая ненависть старых врагов.

Он ненавидел её. Определенно. Наверное, встреться они на поле боя во время войны, он без колебаний убил бы её. Но сейчас он был мальчишкой, почти подростком, пережившим войну, видящим новые ужасы. И ему, совершенно точно было паршиво.

Даже если их отношения с Люциусом были далеки от… Мерлин, да даже от нормальных!… вряд ли его сын радуется тому, что отца упекли в магическую тюрьму, где дементоры день за днём сводят его с ума.

Она видела, что ему нелегко. Но её привычная злость и обида на постоянные нападки и колкости перекрывала многочисленные попытки постараться понять его.

Годрик, на самом деле она ведь даже толком не знала, какая судьба постигла их после войны. Его семью.

Они выступили с Гарри на суде. Потому что это было правильно. Так поступают те, кто сражается за добро.

И Нарциссу с Драко помиловали. Но, скорее всего, сейчас миссис Малфой находилась в поместье в состоянии чего-то вроде домашнего ареста. И, возможно, депрессии.

Вряд ли им разрешили вести тот же образ жизни, что был у них до войны. Определённо –никаких приёмов. Да и кому их посещать? Чистокровные семьи, кого не убили или не посадили, сидят по своим поместьям тише воды ниже травы. Что касается богатства Малфоев… Вряд ли Министерство забрало все их деньги в качестве платы за материальный ущерб. Возможно, их счета были арестованы.

Если Драко являлся наследником поместья и состояния семьи, то он, вероятно, уже вступил в свои права. Для Гермионы это выглядело как огромный геморрой. Не то, чтобы она сомневалась, что справилась бы со всей этой бюрократией, но… Никто никогда не бывает к этому готов. Когда твои родители внезапно перестают выполнять свои роли, и все их взрослые дела обрушиваются на тебя камнепадом. Это она могла понять. Когда ты в один миг остается один в мире. Сам по себе. Взрослых нет. Дальше сам.

…

И вот она плелась вслед за ним по тёмным коридорам.

Малфой лишь выдохнул после упоминания отца и замолчал, не стал развивать тему, не стал продолжать оскорблять ее. Больше нападал. Поднявшись, направился к портрету.

Новый, честно говоря, нравился Гермионе гораздо больше. Дама на коне была неизменно позитивной. Она всегда улыбалась им ей и отвешивала какой-нибудь несуразный, комплимент, в который часто было завернуто оскорбление, но не особенно обидное.

Кое-кто умел лучше.

– О, дорогая, ты чудесно выглядишь, твои волосы сегодня похожи не на гнездо, а на новенькую метлу, очень тебе идет! – радостно сообщила она ей.

Малфой фыркнул, а девушка только промычала что-то нечленораздельное. Она не хотела ругаться с портретом, поскольку в противном случае они рисковали остаться вообще без такового. Остальные оказались, блин, слишком впечатлительными, чтобы торчать недалеко от места убийства. Хотя, казалось бы, портреты в Хогвартсе чего только не видели.

Это одно сплошное место убийства.

Малфой шёл вперёд, не оборачиваясь, держа перед собой палочку и подсвечивая дорогу Люмосом. Гермиона свою доставать не стала, и так достаточно хорошо было видно дорогу. Но она больше не столько оглядывалась по сторонам, сколько угрюмо смотрела себе под ноги. Иногда взгляд против воли скользил на ноги коллеги-старосты, чтоб его гиппогриф потоптал. Снова.

В своих кедах с тонкими подошвами он двигался абсолютно бесшумно. Ей казалось, что стоит выпустить его из вида, как он исчезнет, а его Люмос растворится в темноте коридора.

Почему его спина все такая же прямая, а шаг уверенный?

Теперь, когда он лишился поддержки отца, способного решить любую его проблему. Почему он по-прежнему ведёт себя так высокомерно?

Возможно, это просто инерция.

Он не умеет по-другому. Держится за привычные модели поведения.

Внезапно Гермиона злится.

Вот ведь ублюдок.

Если бы ему пришло в голову вести себя чуть более вежливо? Дружелюбно? Мило? Ну хотя бы чуть-чуть не по-малфоевски, предубеждения не окутывали бы его факультет таким плотным коконом. Но Малфой делал всё, чтобы его продолжали ненавидеть. Чтобы боялись и ненавидели ещё сильнее. Он будто бы очень старался, чтобы никто не забыл, кто он такой. И образ Пожирателя смерти прирос к нему. Маска стала его истинным лицом.

Снейп. Герой войны. Шпион ордена. И его оправдали. Он пользовался безграничным доверием Дамблдора, позволившего ему убить себя. Снейп не сомневался в Малфое. Значит ли это, что и Гермионе тоже не нужно? Или зельевар всё же может ошибаться…

По крайней мере Малфой не пытается притворяться, что война не оставила на нём шрамов, или, что он сражался за правое дело.

В его действиях всегда была доля принуждения. Он не мог пойти против своей семьи. Не мог предать её ради… да непонятно ради чего! Уж точно не ради сохранения жизней ненавистных ему грязнокровок. Таких как она.

– Тебе часто сняться кошмары?

Она выпалила это прежде, чем подумала. Ну что с тобой такое, Грейнджер?! Соберись.

Он резко остановился, и ровно ползущий вперед свет дрогнул от резкого движения. Когда он развернулся к ней.

Его глаза вблизи казались темнее. И – парадоксально – но будто подсвечивали немного. Растекающаяся ртуть.

– С чего ты взяла, что мне сняться кошмары?

Ладно, раз уж начала. Он нависал над ней так… гнетуще. Как коршун. Все равно теперь не отпустит, пока не выпотрошит.

– Я видела, как ты засыпал в гостиной. Резко. И затем ты… морщился, дергался, постанывал. А потом начал скрипеть зубами. Вряд ли это глисты, так что … Что тебе снилось?

Годрик, она загоняла себя в ловушку. Но любопытство было сильнее инстинкта самосохранения. Она вроде бы приняла это как факт еще с первого курса. Глупо сопротивляться своей природе.

– Ты же понимаешь, что лезешь не в свое дело, – напевно произнес он.

Обманчиво спокойно. Ее ему не обмануть.

– С тобой что-то происходит. Может, тебе нужно обратиться к Помфри…

– Это тебе понадобится обратиться к Помфри, если ты не заткнешься!

Он наступал на нее. Нависал. Занимал ее личное пространство.

Не приближайся. Не надо так. Тебя много. Тебя и так чертовски много в моей жизни. Отойди.

Конечно, он этого не сделает. Он никогда не сделает так, как она хочет. Будет делать назло.

– Просто я не хочу, чтобы ты превратился в конченого психопата!.. В смысле – больше, чем обычно…

Годрик. Слова скапливались комом в горле, путались и переплетались между собой.

Что она вообще хотела сказать? Что переживает за него? Или за себя боится? Что он от недосыпа и кошмаров окончательно съедет с катушек и уподобится… Может, это и происходило с Флинтом и Блетчли?

– Не смей делать из меня очередную бедную зверушку для себя! Эльфов тебе не хватает?! Защити себя, грязнокровка! Ты сейчас нуждаешься в этом гораздо больше меня.

– Я просто хотела…

– У тебя никогда ничего не просто! Ты вечно торчишь рядом и бесишь меня! Хлещешь свой вонючий кофе, причитаешь о судьбе несчастных девок, лезешь ко мне с какой-то хуйней старостата. Какие-то ебучие мероприятия, расписания, внеклассные занятия, будто все это имеет значение, когда у тебя…

Когда у тебя перед глазами постоянные зеленые вспышки убивающего, а на руке гниющая метка. Постоянно скалящаяся на тебя, издевающаяся.

Его руки подрагивают. Она видит это. Он хочет схватить ее. Он это сделает, Гермиона. Ты не должна говорить…

– Мне тоже тяжело, но нужно постараться вернуться к нормальной жизни. Ты только и делаешь, что топишь сам себя в прошлом. А там ничего хорошего…

– Опять делаешь вид, что понимаешь меня, – шипит он. – А знаешь, что Пожиратели обычно делают с такими понимающими грязнокровками? После использования по назначению… Ну всякому, знаешь. Кому что нравится. Кто-то ебет таких как ты. Есть любители. Кто-то просто пытает… потом их убивают и скидывают в какую-нибудь общую яму. И прикапывают, чтобы не воняло. Твое место там – закопать бы тебя, чтобы не вон…