Память Небытия - Федоров Виктор Александрович "переводчик"

– Не нужно. Лучше развейте мысль про «лояльность Фароту». Сложно поверить в ее отсутствие, когда ведешь диалог с человеком, который буквально является олицетворением городской власти. Той ее части, что обернута в белую рясу.

– А быть может, белая ряса и привела меня туда, где я сейчас? – Байрон поднял брови. – Даже спустя столько лет я с трепетом отношусь к нашей общей вере и в той же степени люблю город, в котором вырос. И за который когда-то взял ответственность. А потому происходящее радует меня не больше, чем вас, поверьте. Церковь должна вершить куда более великие дела, нежели нападать на ближайшего соседа, пусть и… Не самого приятного. Я прекрасно помню, что, помимо Вильгельма и его соратников, в Аргенте проживают толпы обычных людей, разделяющих те же ценности, что и мы с вами.

– Допустим, я верю. – Райя положила руки на колени, чтобы унять дрожь. Лихорадка это или волнение? – Если бы не верила, то не согласилась бы лезть в эти проклятые подвалы.

– Отмечу, что мои догадки оказались верны: Осфетид и правда инициировал встречу с конкретной целью. Жаль лишь, что мы не успели раскрыть его план ранее.

– Да, стоило сделать это до того, как мой отец попал прямо ему в руки.

Горькие слова сорвались с языка быстрее, чем Райя успела проглотить их. Плохо, очень плохо. Чужую боль всегда можно использовать как оружие. Пусть Байрон и на ее стороне, она не хотела выглядеть слабой. Точнее, еще более слабой.

Святой отец отреагировал несколько неожиданно. При упоминании Гидеона он улыбнулся уголками губ и доверительно наклонился вперед.

– Тут я немного вас подбодрю, чтобы заложить фундамент для последующего диалога. В ваших рассуждениях вы упомянули о своих переживаниях, довольно резонных: жив ли главный дипломат Аргента или же он заточен в камере?

Байрон прищурил глаза, словно проверяя, насколько внимательно она слушает. Почти благоговейно, но четко выговаривая каждое слово, сказал:

– Не то и не другое. Ваш отец более не присутствует в обители.

Глава 6. Хозяин выгребной ямы

Потрепанная шеренга не сводила глаз со стражника. Взгляды разнились: от сокровенного ужаса до робкой надежды. Вояка, в последний раз с насмешкой взглянув на него, двинулся дальше, оценивая стоящих перед ним оборванцев. Покрутив головой, Гилберт оценил построение в несколько десятков человек. Впрочем, людьми эту компанию можно было назвать с натяжкой.

Все какие-то кособокие, побитые, как кулаками, так и жизнью. Одежка – как будто с чужого плеча в лучшем случае. В худшем – просто какие-то лохмотья. Самое убогое войско в истории, несомненно, – костлявые, сутулые, беззубые. Опустив взгляд к земле и осмотрев себя, Гилберт осознал, что вписывается идеально. Все они были словно выходцы из одного свинарника.

Чуть продрав глаза, он попытался собрать мысли в кучу, украдкой оглянулся. Судя по обстановке, их построили на выходе из внешнего гарнизона, палатки на горизонте тянулись рядами, примыкая к городской стене вплотную. Местные болтали, что вроде как стянувшиеся к городу вояки Осфетида зачистили местный базар и встали лагерем практически сразу, как вход в город закрыли. Подробностями он так и не поинтересовался. А может, и стоило бы.

Над временным гарнизоном повисло дымное зарево, шум, издаваемый сотнями стражников, бил по ушам. Временным Гилберт его назвал только с чужих слов, на деле все вокруг выглядело так, словно вояки надумали брать собственный город штурмом – расквартировались они основательно. Но это же бред? Верно? Какая война, с кем? Гилберт умел отражать только удары судьбы и до недавнего времени неплохо справлялся.

Он вновь украдкой огляделся вокруг. Почему его вообще не прикончили? Без сомнений, Клару, так неудачно подвернувшуюся под руку, нашли в тот же час. Проклятое невезение. Еще бы половинку часа, и он бы сейчас прогуливался в компании звонких монет где-нибудь подальше отсюда, а не томился среди каких-то бродяг по горло в дерьме.

Вояка все ходил туда-сюда, иногда отвешивая тычки и подзатыльники, некоторых бедолаг ноги держали еще хуже, чем Гилберта. Чуть в отдалении томились солдаты, лениво наблюдая за этим действом, их присутствие наводило на тревожные мысли. Так-то отсюда сбежать будет посложнее, чем из накрытого пологом сена каравана.

Наконец, убедившись, что все более-менее чинно (пусть и совсем не благородно), стражник отошел на пяток шагов, замер напротив своего нелепого воинства. Кивнул одному из братьев по оружию, тот сунулся в ближайшую палатку. Минутку все молча таращились друг на друга, затем по глазам ударило белизной. На свет вышел церковник в мантии столь ослепительной, что казалось, будто смотришь на висящее в зените солнце. На фоне коричнево-серой гаммы, которой переливался весь окружающий мир, он выглядел как прореха в мироздании. Кто-то в шеренге осенил лоб молитвой.

Священник оглядел стоящих перед ним людей. Поморщился.

– Вы – грешники.

«Бесспорно», – подумал Гилберт.

– Жизнь ваша – ничтожна.

«Я привык».

– В этом городе для воров, жуликов, богохульников, предателей и тех, кто поднял руку на ближнего своего, путь только один – в четыре каменные стены. Или на ту сторону. Взаперти большинство из вас уже побывало. Все вы стоите здесь, потому что решили свернуть не на ту дорожку. Но с уходом в небытие повременим.

«Какая радость».

– У всех вас, – церковник многозначительно обвел взглядом шеренгу, – есть чудесная возможность послужить Фароту. Искупить грех.

«Звучит плохо. Ой, как же плохо».

И все же на виселицу не хотелось. А других дорожек после всего произошедшего у него точно не осталось. Гилберт весь обратился в слух.

– Церковь гарантирует прощение всем, кто готов послужить на благо Фарота в эти непростые, однако, без сомнений, великие времена. Доступно изъясняюсь?

Гилберт оценил обстановку. Быть может, у кого-то во взоре и зажегся огонек энтузиазма, но, если по правде, над шеренгой царило приправленное страхом оцепенение. Похоже, святоша пришел к тем же выводам, вздохнул, прочистил горло. Нехорошо ухмыльнулся.

– Но в войско за уши тянуть – проблем не оберешься. Кто-то сам заявился, тут вопросов нет, всякое в жизни бывает. Для того и разносим вести по площадям, люди должны знать, что могут очистить свою душу. Кого-то сюда приволокли, уж не обессудьте. У каждого живого существа есть свобода выбора, но в вашем случае она только недавно обретенная. А потому все просто: если не чувствуете в себе должного усердия к служению великой цели – самое время сообщить.

«Какая, во имя изначальных, великая цель?»

– Насильно в поход никого не погоним, вернетесь туда, где вам самое место. И далее все как предначертано.

Разобраться, что городит обряженный в белое церковник, было тяжеловато, мысли путались и до того, как в уши начали лить эту чушь. Но одно Гилберт понял точно: либо стоишь, не рыпаешься, либо виселица. Тут никакие молитвы не помогут.

К тем же выводам, скорее всего, пришло большинство стоявших. Не ясно, что за психи заявились сюда добровольно (должно быть, бежали от проевшей плешь зазнобы), однако у большинства путь был под стать Гилберту – прямиком в петлю. Так-то, получается, выбор очевиден. Над колонной раздался тихий ропот и бубнеж, но звуки быстро стихли.

Церковник, посчитав свою миссию выполненной, кивнул вояке и, откинув полог, вновь скрылся в палатке. Глазам стало чуть легче. Из шеренги никто не вышел, стражник удовлетворенно сплюнул на землю. Снова приблизился, двинулся справа налево, иногда задавая какие-то вопросы, но большинство удостоилось лишь презрительной мины. Всмотревшись, Гилберт разглядел, что все же не все в шеренге были кривы и убоги. Те немногие, кто был хоть немного похож на человека, а не на живущего впроголодь бродягу, удостаивались благосклонного кивка. Гилберта не одарили даже презрением – похоже, с ним все всем было понятно с самого начала. Смиренно склонив голову, он уставился на свои руки, пытаясь понять: красное под ногтями – это его кровь или чужая? Бабу он пальцем не тронул, если можно так сказать… Инструмент сделал всю работу.