Пепел на губах (СИ) - Вязовский Алексей

— Канцлер, вы остаетесь в Вертане. Ваша задача — поддерживать порядок, следить за запасами, и, если вдруг придут те самые подкрепления, — я усмехнулся, — направить их следом за нами.

Вильям опустил глаза, понимая, что его протесты бесполезны.

— Фридрих, — обратился я к дядюшке, — твои люди пойдут в авангарде. Элдорн, твои эльфы — фланги, разведка. Наши воины, Велес, Первес, Харт, — центр. Мы должны двигаться быстро.

На рассвете следующего дня, когда первые бледные лучи солнца едва коснулись заснеженных крыш Вертана, наша армия вышла из ворот. Всего тридцать тысяч человек, против вдвое, а то и втрое больших сил Аша. Но мы несли в себе дух победы, которая только что вырвали у демона. Городские ворота, до этого бывшие символом осады, теперь распахнулись, словно давая нам благословение на этот отчаянный марш.

Нас провожало все население столицы. Люди стояли вдоль улиц, махалли нам руками. Лица были полны надежд. Осада снята, Фридрих привез с собой продовольствие… Немного, но это лучше, чем ничего. Чего бы не радоваться?

Увы, зимняя дорога оказалась куда более суровой, чем мы ожидали. Снег, выпавший накануне, был глубоким, достигал колен, а местами, в низинах, доходил до пояса. Лошади с трудом пробивались сквозь снежные завалы, их дыхание вырывалось клубами пара, а копыта скользили по обледенелым тропам. Наши люди, многие из которых не имели хорошей теплой одежды, кутались в тонкие плащи, их лица синели от холода, а пальцы и уши быстро обмораживались. Целители Марты работали без устали, но даже их сил не хватало, чтобы спасти всех. Каждый день мы теряли людей от обморожений, простуд и болезней, которые, казалось, цеплялись за каждого ослабленного воина.

Земли, через которые мы шли, были разорены. Пустые, обгорелые деревни — дома и овины были сожжены Ашем еще до осады Вертана. Поля, покрытые черным пеплом, теперь были занесены снегом, скрывая под собой мертвую, бесплодную землю. Еды снова не хватало. Мы шли на скудных пайках, делили каждую крошку, но голод был нашим постоянным спутником. Лошади, не выдерживая тягот пути, падали. Их мясо шло на пропитание, но даже этого было недостаточно.

Эльфы, привыкшие к лесной жизни, двигались быстрее. Их легкие тела, казалось, не чувствовали снега, шаги были бесшумными. Они шли впереди, разведывая путь. Их стрелы, казалось, никогда не летели мимо, сбивая с деревьев редких птиц, мясо которых было для нас настоящим пиром. Но даже они, казалось, страдали от холода, их обычно невозмутимые лица были напряженными, а глаза — сосредоточенными.

Аш оставил за собой «хвост». Мелкие, но коварные засады Темных нападали на нас из-за каждого сугроба, из-за каждого поворота дороги. Это были небольшие отряды Пепельных Рыцарей, иногда сопровождаемые Чревоглотцами, которые, казалось, не чувствовали холода. Они нападали внезапно, стараясь нанести максимально быстрый и болезненный удар, а затем исчезнуть в снежной мгле, растворяясь в белом безмолвии.

Мы сражались. Короткие, яростные стычки, в которых мы теряли людей, но не сдавались. Мой Ас-Урум пел свою песнь смерти, прорубая путь через обугленные доспехи, сквозь ледяной ветер, сквозь нарастающую усталость. Я знал, что это только начало. Что Аш, скорее всего, ведет нас в ловушку, к Озеру Скорби, туда, где его силы могут восстановиться. Но выбора не было. Мы должны были идти вперед.

Я шел впереди, чувствуя, как холод проникает в мои кости, как легкие горят от каждого вдоха. Вокруг меня было лишь белое безмолвие, нарушаемое скрипом снега под ногами, звоном оружия и редкими, хриплыми криками. Где-то впереди, за заснеженными холмами, ждало Озеро Скорби, и я знал, что там нас ждет новая битва. Битва, которая может стать последней.

Глава 14

Лагерь, разбитый на заснеженной равнине, был лишь временным убежищем от неумолимого холода и подступающего мрака. Каждая стоянка сливалась с предыдущей в однообразную череду изнурительных переходов. Каждая ночь была лишь коротким перерывом перед очередным броском сквозь снег и ледяной ветер. Воздух, хотя и очищенный теперь от удушающего пепла благодаря неустанным порывам зимних вихрей, все еще сохранял отголоски едкого, металлического запаха горелой земли. Я лежал на своем походном ложе, прикрытый мехами, которые едва ли спасали от пронизывающего холода, просачивавшегося сквозь тонкое дно в самую суть костей. Снаружи, мерный хруст сапог часового по снегу служил единственным монотонным аккомпанементом к далекому, заунывному вою волка. Кто знает, может быть, то был лишь ветер, имитирующий хищный клич.

Сон для меня давно уже стал редкой и неглубокой роскошью. Его скудные часы были наполнены тенями павших товарищей и нескончаемым бременем мира, балансирующего на краю гибели. Даже присутствие Марты, ее тепло и ровное дыхание служили лишь хрупким якорем в бушующем шторме отчаяния. Даже оно не приносило истинного покоя — особенно, когда девушка уходила на обход полевого госпиталя, что шел за нашей армии.

Тревоги полководца разъедали меня изнутри, лишая иллюзии мира. Я чувствовал себя измотанным, не только физически — от бесконечных переходов сквозь снежные заносы и промерзшие перевалы, — но и духовно, глубокой, костной усталостью от тяжести решений, горечи потерь и постоянного, грызущего страха перед неминуемым провалом.

Мои глаза были закрыты, но истинная тьма не наступала. Вместо нее перед внутренним взором мелькал калейдоскоп лиц: решительное, иссеченное ветром лицо Харта, тихая мощь Фридриха, тревожные, проницательные глаза Марция. Каждый из них нес на себе отпечаток этой войны, безмолвное свидетельство ее неимоверной цены. Моя собственная рука, покоившаяся на эфесе Ас-Урума, казалась необычайно тяжелой, почти чужой. Меч, обычно являющийся таким утешительным продолжением моей воли, теперь едва заметно пульсировал. Низкое вибрато намекало на глубокое беспокойство, резонирующее с чем-то незримым и зловещим. Я списал это на свои издерганные нервы, фантомные ощущения перенапряженных чувств.

Тлеющие угли в маленькой жаровне, установленной в центре шатра, отбрасывали пляшущие тени, которые вытягивались и сжимались, превращая обыденные предметы в чудовищные образы. Стопка карт становилась искореженным лицом, груда припасов — скрюченным зверем. Звуки снаружи были приглушены, но усиливались гнетущей тишиной ночи. Лошадь тихо фыркнула вдалеке, звук естественной тревоги, не сигнала опасности. Шорох полога палатки, смена караульного — все казалось обыденным.

Затем произошло едва уловимое изменение. Звук, который был совершенно необычным. Это был слабый, почти неслышный скрежет, слишком точный для ветра, слишком обдуманный для случайно упавшей ветки. Он был быстро заглушен, умело подавлен, но все же запечатлелся глубоко в сознании. Мои глаза резко распахнулись, и мир словно обострился, тени углубились, тишина стала тяжелее, напряженнее.

Моя рука инстинктивно сжалась на Ас-Уруме. Меч, словно отвечая на невысказанный приказ, снова пульсировал, сильнее, настойчивее. Он вибрировал в моей хватке, почти выскальзывая из ножен. Затем, с едва слышным, почти музыкальным *шшииинь*, он выпрыгнул из них, пронесся по воздуху и с обнадеживающей тяжестью лег в мою протянутую руку. Его серебристое лезвие, обычно тусклое в сумерках, теперь излучало слабое, эфирное сияние, достаточное, чтобы обрисовать вход в шатер, теперь слегка приоткрытый.

Тень отделилась от глубокой темноты за пологом шатра. Не просто силуэт, что-то инфернальное, адское. Она скользнула внутрь, двигаясь с пугающей плавностью, подобно жидкой тьме, принявшей очертания. Полог шатра бесшумно опустился на место. Это существо, кем бы оно ни было, было мастером бесшумного проникновения.

Мое дыхание перехватило, не от страха, но от чистой, тревожной чужеродности существа передо мной. Оно было высоким, неимоверно худощавым. Его силуэт вытянутым и угловатым, почти насекомоподобным в своих пропорциях. Мельчайшие, почти незаметные грани на его поверхности ловили и преломляли свечение жаровни, создавая иллюзию микроскопических, смещающихся темных чешуек. Его голова была маленькой, овальной, без видимого носа или ушей. Два глаза горели, как искорки расплавленного изумруда, холодные и абсолютно лишенные чего-либо, напоминающего тепло или человечность. За спиной, плотно сложенные, едва различимые на фоне темной фигуры, виднелись две пары тонких, перепончатых крыльев, подобных крыльям чудовищной летучей мыши, но я ощущал остаточное дрожание смещенного воздуха.