Дочь Темных вод - Лонг Х. М.

– Думаю, это пригодится.

Я взял ее, пальцы скользнули по кожаному переплету со скрипом, который был отчетливо слышен в тишине комнаты. Так же громко прозвучал шелест страниц, когда я открыл ее. Мне потребовалась минута, чтобы перевести название, но когда я это сделал, глаза расширились.

«Собрание знаний о Гистингах и Благословенных, о тех, кто связан со Вторым миром и Силой его».

– Полагаю, вам это нужно больше, чем мне, – сказал мереец. – Но никому не говорите, где взяли ее. Моя страна хранит свои тайны. Слишком ревностно, я бы сказал. Но мы же в Устии.

Он пожал плечами, и я почувствовал, что за его натянутой улыбкой скрывается какая-то история. Но он больше ничего не сказал, а я не спрашивал.

Мои пальцы только крепче сжали фолиант. Мне никогда не попадалось ничего похожего, тем более книг о мерейской магии. Я вытащил из кармана деньги, но остановился и вздохнул. Такая книга явно стоила куда больше, чем я мог предложить.

Я неловко поморщился:

– Боюсь, мне не хватит денег, чтобы заплатить за нее.

– Это подарок, – сказал мереец и махнул в сторону двери. – Ступайте.

Я хотел возразить, но книга была такой объемной – и такой нужной.

– Спасибо.

– Не за что. – Мужчина одарил меня улыбкой. – Вспомните мою доброту, когда в следующий раз окажетесь на войне, развязанной против моих детей.

Двадцать пятая глава

Лакей госпожи Фиры

Моя рука в перчатке опиралась о руку Чарльза, пока мы шли по улицам Гестена, следуя указаниям Димери. Мы покинули скопление деревянных и кирпичных зданий дока Нокса и направились на запад. Потом вышли на широкую улицу под названием бульвар Божественного. К востоку от канала между двумя островками стало ясно, откуда такое название: вокруг располагались бордели и храмы, где вам могли погадать или отпустить любой грех. Все они были закрыты в это время суток, но местные жители с покрасневшими от мороза щеками и закутанные до самых носов сновали туда-сюда.

Мой блуждающий взгляд скользил по закрытым ставням, пока не остановился на вывеске в переулке. На ней не было ничего написано, зато красовалось непристойное и, безусловно, поучительное изображение нескольких человек, крайне увлеченных своим занятием.

– А ты покраснела, – негромко сказал Грант.

Я оторвала взгляд от вывески:

– Ну и чего в этом плохого?

Он пожал плечами:

– Ничего, я полагаю. Но не советую смотреть на второй балкон дома через дорогу от нас.

Я тут же взглянула вверх и поперхнулась. Там за прозрачными стеклянными дверями стоял совершенно голый мускулистый мужчина, он курил трубку и наблюдал за прохожими.

Чарльз махнул треуголкой, мужчина поднял трубку в знак приветствия, а я перевела взгляд обратно на дорогу.

– Чарльз!

– Мэри! – тут же передразнил он меня и вернул треуголку на голову. – Ну же, не притворяйся, будто никогда не видела обнаженного мужчину.

Я продолжала смотреть вперед, сохраняя невозмутимое выражение лица.

Глаза Чарльза удивленно расширились.

– Не видела, значит, – ошеломленно сказал он. – Мисс Ферт, я потрясен. Вы не кажетесь настолько невинной… И юной.

Я перешагнула через кучу навоза и ускорила шаг, заставив его сделать то же самое. Я не горела желанием обсуждать эту тему, особенно учитывая то, как меня растревожила наша утренняя встреча. К тому же он меня раздражал.

– А ты не кажешься знатоком невинных и юных женщин.

Он не ответил, и я исподлобья посмотрела на него. Во взгляде Гранта промелькнула неловкость, но он улыбнулся и зашагал дальше.

Часть бульвара, относящаяся к Ноксу, заканчивалась у огромного каменного моста с фонарями, увешанного ароматными сосновыми гирляндами в честь приближающихся зимних праздников. Здесь, как на берегу, так и на самом мосту, был разбит оживленный рынок с тележками и лавками. Покупатели собирались вокруг больших жаровен, попивая кофе и горячий ликер, или ныряли в толпу, проплывавшую мимо. Рабочие убирали снег и навоз, женщины наполняли корзины, а лоточники всех национальностей нахваливали свои товары.

Мы выглядели привлекательной целью: хорошо одетые и явно не местные. Со всех сторон нам предлагали цветы, ткани, выпечку, конфеты, светящихся стрекоз, флаконы с чужеземным воздухом: «Оживите чувства дыханием Пассары!» Но, увидев висевшее на поясах оружие, никто не решался подойти слишком близко.

Я была только благодарна за это, ведь очень нервничала, а облегчение от того, что я наконец сошла на берег, оказалось подпорчено чем-то неуловимым, чему я не могла дать названия. Возможно, дело было в том, что все вокруг казалось чужим. И всюду толпы, куда больше людей, чем мне доводилось видеть раньше. А может, дело было в холоде, что кусал щеки и норовил забраться в рукава, или в том, что вокруг не росло ни единого дерева. К тому моменту, как мы пересекли мост и вышли на бульвар со стороны Шаши, что-то в моей груди окончательно заледенело.

Вместо лавок и забегаловок вокруг высились роскошные магазины и гостиницы, а фасады всех зданий украшали непрактичные крохотные балкончики и лепнина в устийском стиле. Куда ни брось взгляд, красовались арки, а дома были покрашены в изысканные оттенки бледно-красного, синего или желтого.

– Дом Фиранди, голубой, со стеклянной галереей, – процитировал Грант Димери и остановился перед подходившим под описание зданием. К дверям вела лестница, закрытая по обе стороны стеклянными стенками, по форме она напомнила мне спинные плавники моргоров. На дверях красовалась резьба в виде огромных щупалец, а сверху – надпись: «Дом Фиранди».

Я подняла руку в перчатке и дважды постучала. Грант занял место рядом, поправляя шейный платок и разминая челюсть: явно готовился поразить обитателей своей неотразимой улыбкой.

Дверь открылась, и перед нами предстал молодой человек с молочно-бледной кожей и абсолютно белыми бровями, что еще больше выделяло зеленый цвет глаз. На нем был костюм, похожий на те, что попадались мне на улицах: нечто среднее между сюртуком и халатом, подпоясанный объемным поясом. Его широкие на бедрах бриджи сужались у колен, дальше шли длинные темные чулки с красными подвязками и ботинки изящного кроя.

Чарльз расплылся в улыбке и удивил меня, заговорив на устийском. Я никогда раньше не слышала, чтобы он использовал его, так что с любопытством уставилась на него.

Бледный лакей критически оглядел нас, затем жестом пригласил внутрь и произнес на безупречном аэдинском:

– Мистер Грант, мисс Ферт, прошу сюда.

– Неужели все устийцы говорят на аэдинском? – шепнула я Гранту, когда мы проскользнули внутрь. Я действительно начала жалеть, что сама других языков не знаю. – Как думаешь, стоит мне выучить устийский?

– И да и нет, – шепнул Грант в ответ.

Озадаченная, я молчала, пока нас усаживали в приемной с жестким диваном и слишком большим количеством картин на стенах. Вскоре пришла служанка, поставила поднос с чаем и сухими медовыми лепешками, посыпанными корицей, а потом исчезла вслед за стюардом.

– Похоже, нам придется подождать, – сказал Грант, подходя к камину, над которым висел огромный портрет темноволосой устийки в охотничьем наряде с двумя большими, толстыми гончими, которых я сперва приняла за медведей.

– Научишь меня устийскому? – спросила я. Мысли витали вокруг моей постыдной необразованности и скорого появления госпожи Фиры, но я все равно с тоской смотрела на лепешки. Вежливо ли было просто… съесть их, и все?

– Если будет нечего делать, – ответил Грант, рассматривая портрет и другие картины, висевшие в комнате. – У госпожи Фиры есть вкус.

Я отложила в сторону моральные терзания и потянулась за лепешкой.