Юсупов. Тьма Внутри (СИ) - Пучков Дмитрий Юрьевич "Гоблин"

Я замер. А он вдруг остановился. Медленно повернулся в мою сторону, словно почувствовал, что его видят. И я ощутил его взгляд из-под капюшона. И мгновенно разорвал плетение.

Комната исчезла, звук погас. Остался только кабинет, тишина и гул крови в ушах.

Я тяжело вздохнул, глядя на пациента. Парень сидел чуть сгорбившись, руки лежали на коленях, как у школьника, которого только что вывели к доске. В его взгляде было всё — и усталость, и облегчение, и страх, что всё это вдруг не закончилось. Я знал этот взгляд.

— Помните что-нибудь? — спросил я тихо, не торопя.

Он покачал головой:

— Только смутные образы. Будто всё через плотную ткань. Цвета, звуки… лица. Почти…

Я кивнул, немного откинулся на спинку кресла, давая себе и ему минуту осесть.

— Эмоции, которые вы тогда переживали, — сказал я спокойно, — они ещё какое-то время будут с вами. Это нормально. Такие вещи не уходят сразу. Они цепляются, как запах дыма на одежде.

Он молчал, но кивнул. В знак того, что услышал и теперь старается понять.

— Вам потребуется курс терапии, — продолжил я. — Это поможет окончательно избавиться от последствий «Оскала Мертвеца». А сейчас — самое главное: отдых.

Я взял бланк, аккуратно заполнил его.

— Я пропишу вам рецепт одного простого отвара. Пить дважды в день — утром и вечером, не позже девяти. Через три дня — приходите на повторный приём.

Он кивнул. А потом медленно поднялся. Как будто только что сбросил с плеч не просто тяжесть, а целый материк. Двигался осторожно, будто не до конца верил, что снова в теле. Но держался увереннее.

— Спасибо… — произнёс он, хрипло, и посмотрел на меня почти с удивлением, будто не ожидал, что всё ещё может говорить.

— До встречи, — мягко ответил я, не делая лишних акцентов.

— До встречи… — повторил он растерянно. И направился к выходу, стараясь не споткнуться.

Когда он вышел, я на мгновение задержался взглядом на прикрытой двери. Потом выдохнул, чуть опустил плечи и сел обратно за стол.

Снова активировал плетение «Астрального двойника», чтобы проверить себя. Передо мной появилось слабое, ровное свечение моего силуэта. Без искажений. Всё было в пределах нормы.

Я разорвал плетение, открыл карту пациента. Быстро заполнил ее, поставил галочку, аккуратно вложил формуляр в папку.

И тихо, почти шепотом, сказал:

— Кто ты такой, паразит в фиолетовой рясе?

Разумеется, ответа не последовало. Только лёгкое эхо моих собственных слов, растворившееся в тишине кабинета.

Я откинулся на спинку стула. Очень надеялся, что ментальная блокада сработала. Что отголосок чужого существа остался запечатан в глубине памяти пациента. Что ему не удастся взломать барьер, пролезть через щель, выбраться.

Но уверенности не было.

В дверь мягко постучали.

— Следующий пациент уже ожидает, — донёсся спокойный голос Ниночки.

Я кивнул, не глядя, и ответил:

— Пригласите.

Дверь за последним пациентом мягко закрылась, когда на часах был полдень. Щелчок ручки будто подвёл черту. Я устало вздохнул, медленно откинулся в кресле, положив руки на подлокотники. Плечи тянуло вниз, глаза резало от света.

Открыл нижний ящик стола, нащупал знакомую упаковку, вынул батончик энергона. Распаковал с привычной ловкостью, откусил. Жевал торопливо, не ради вкуса, а просто чтобы дать телу хоть немного ресурса. В голове было ощущение, как после долгого плавания всё внутри звенело тихо, с эхом.

Работа сегодня отняла много сил. Хотя почти всё шло по схеме, отработанной на первом пациенте. У всех были одни и те же симптомы. Манящие голоса. Неестественная тяга к удовольствиям, которые проходили мимо совести, минуя даже инстинкт самосохранения. Те, кто попадал в этот круг, словно теряли ощущение границ.

Я на минуту прикрыл глаза. Внутри всплыл образ человека в фиолетовой рясе — и с ним странное чувство, будто я не просто видел его в воспоминании, а находился рядом, как гость, которого не ждали, но заметили.

Человек в маске говорил, что это не просто астральный двойник. Это существо. Паразит. То, что пожрало настоящую проекцию и теперь живёт за счёт других. Питается извращённым наслаждением, как хищник, научившийся говорить голосами своих жертв.

Скорее всего, именно его шёпот звучал в головах тех, кто принимал зелье. Тот самый голос, что предлагал забыть о правилах, о реальности, о себе. Подбивал. Провоцировал. От него и исходила та сладкая, болезненная тень, которую я ощущал, касаясь их памяти.

Я снова открыл глаза, посмотрел на пустую папку перед собой. Потом перевел взгляд на ладони. Медленно сжал пальцы в кулак. Надо было отдохнуть. Но голова уже работала дальше.

Потому что если это существо действительно стало центром секты — значит, игра только начинается.

Стук в дверь мягко прервал ход моих мыслей. Я чуть вздрогнул, словно вынырнул из глубины, и устало произнёс:

— Войдите.

Створка тихо отворилась, и на пороге появилась Ниночка.

— Это был последний из этих… — начала она, но на полуслове замялась, словно подбирала слова, подходящие и профессионально, и по-человечески. — Из реабилитационного крыла.

Я кивнул:

— Спасибо. Я заполнил карточки, написал пояснения. Дельвиг просил передать бумаги лично ему.

Нина шагнула в кабинет, аккуратно взяла из моих рук аккуратно сложенные папки. Не торопилась уходить. Постояла с бумагами в руках, будто собираясь с чем-то внутренне. Потом тихо сказала:

— Они странные.

Я поднял взгляд:

— Что вы имеете в виду?

Она чуть повела плечами, будто ей и самой было неловко это формулировать:

— Они будто дети. Такие, которые натворили что-то, получили за это… но так и не поняли, за что. Сидят, смотрят, слушают. Извиняются даже. Но не осознают. Ни масштаба, ни сути того, что натворили. Знаю, что звучит странно, но…

— Вы правы, — сказал я после небольшой паузы.

Сказал не чтобы её утешить, а потому что понял, что она уловила главное. Самую суть.

— Эти молодые люди не видят разницы между хорошим и дурным. Не потому что глупы или слабы. Не потому что им кто-то «промыл мозги». Нет. Они с самого начала искали… чего-то. Приключений, остроты, ощущения своей избранности. А нашли беду. Ту, что входит не сразу — на мягких лапах. Но с когтями.

Нина молча кивнула. Потом она развернулась и вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь.

Я встал из-за стола и потянулся, медленно, почти неохотно. Тело отзывалось тягучей усталостью. Лопатки заныли, как бывает после долгого сидения в одной позе.

Сдернул с себя халат — лёгким, знакомым движением, и повесил его на спинку кресла. Он мягко свис, как будто сам устал. Подошёл к вешалке у двери, снял с крючка пиджак, надел, пригладил рукой лацканы.

Я оглянулся, лениво окинув взглядом кабинет. Всё было на своих местах. Часы тикали, папки ровно лежали в лотке, свет из окна заливал подоконник блеклым дневным светом. Обычное, знакомое пространство.

И всё же… что-то было не так.

Краем глаза — именно краем, в самом углу поля зрения — мне показалось, будто кто-то стоит у стены. Человек в тёмной рясе. Невыразительный силуэт, без деталей.

Я резко тряхнул головой, прогоняя видение. Сделал шаг вперёд — тень исчезла. Просто игра света, усталость, перенапряжение. Или…

Нет, думать об этом сейчас не хотелось.

Я открыл дверь и вышел из кабинета. Закрыв её за собой чуть тише, чем обычно.

Муромцевой в приёмной не было. Это удивило. Я на мгновение замер, огляделся, машинально потянулся в карман за телефоном — хотел набрать, уточнить, всё ли в порядке.

Но в этот момент за спиной раздался знакомый голос:

— Виктория Ильинична отбыла по срочным делам, Василий Михайлович.

Я обернулся.

У дверей стоял Круглов — как всегда в своей серой куртке, невозмутимый, будто пришёл по делу, которое его совершенно не касается. Он стоял спокойно, чуть покачиваясь на пятках, и, заметив, что я на него смотрю, криво усмехнулся: