Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

Настороженный взгляд Оливии изучал мою фигуру. Наконец она хлопнула в ладоши и проговорила:

— Великолепно. Тогда, Такуми, помоги Верберу убрать тела, как мы и договаривались.

Тут я понял, какая именно деталь выделяла её на фоне других обитателей Мельтинского архипелага. Она была ниже меня. Первый более-менее взрослый человек (или как минимум мой ровесник), при разговоре с которым не требовалось задирать подбородок, чтобы держать зрительный контакт. Спорное достижение, однако, как ни странно, именно её невысокий рост заставил слегка расслабиться. Оказывается, всё это время на меня тайно давила высота аборигенов. Тяжело быть карликом в мире великанов.

— Безусловно.

— Тогда, господин Такуми… — начал спутник баронессы, убрав руку от оружия.

— Прошу, простого Такуми будет с лихвой.

Если уж взялся стирать барьеры, делай это качественно. Пусть фамильярность, но при удачном раскладе она поспособствует сближению. Впрочем, переноска мертвецов времени на жеманство вообще даёт не слишком-то много. Усач заколебался, не готовый наводить мосты с оруженосцем тёмного рыцаря, однако, видимо, пришёл к тем же выводам, что и я, так что с неохотой кивнул.

— Тогда и вы зовите меня Вербером. Предлагаю вам нести за ноги, я буду держать плечи.

— Сначала Донну! — вставила Оливия. Её грудь часто вздымалась.

— Как прикажете, — Вербер нырнул в карету. Я последовал за ним. Из-за занавесок, прикрывавших окно, внутри царил полумрак, и зрение не сразу подстроилось к нему. Наконец я проморгался. Увиденное заставило кишки перекрутиться так сильно, что меня согнуло вдвое. Впустую содрогнулся желудок, в котором и желчи-то почти не осталось.

— Айемсия всемилостивая, — прошептал ошеломлённый Вербер, — госпожа лежала рядом с?..

На одном из сидений распластался труп. Он принадлежал девушке, если судить по простому платью, разодранному в области груди. Лицо девушки представляло собой в один сплошной сгусток кровоподтёков, синяков и порезов, за которыми терялись черты, из свёрнутого носа прочертились две кровавые дорожки. В приоткрытом рту неровно зияли зубы, на месте некоторых была пустота. Выдранные из головы волосы клоками валялись на платье, один локон прилип к тёмному пятну на полу. Правая рука несчастной неестественно выгнулась в локте. Скрюченные пальцы крепко обхватывали маленький кинжал. Горло Донны уродливой чернотой прорезала щель, из которой на бархат сидения натекла большая лужа.

— Животные, — выдохнул Вербер, — чтоб дерьмо, которое они считали своими душами, разодрала тьма. Ни одна смерть не была бы достаточно жестокой, чтобы искупить её страдания.

В памяти всплыло, как Вероника разделывает очередного оборванца. Она вспорола ему живот, и он упал на дорогу, подгребая к себе выпавшие кишки.

Чем заслужила девушка такую участь? Если на свете существует высшая справедливость, раны Донны закроются, и бедняжка оживёт.

Никто не ответил на горячую мольбу.

— Я за плечи, вы за лодыжки, — изменившимся голосом сказал Вербер, и я нервно кивнул, забыв, что он стоит впереди и не может увидеть движения. Однако ему не потребовался мой ответ. Он взял Донну под мышки, приподнял, и голова девушки откинулась. С телом её связывало несколько лоскутов кожи. Практически спилили. В груди родился исторический хохот, вышедший наружу невнятным бульканьем. Какой придурок додумался до сумасшедшей идеи: современный человек в средневековье? Поставить бы его рядом со мной… а лучше вместо меня. В прочитанных ранобэ про попадания ничего не говорилось об ужасных убийствах беззащитных и о том, как омерзительно выглядят мертвецы.

— Тихо, тихо, — Вербер придержал голову и мотнул подбородком в мою сторону. Я схватился за начинавшие коченеть ноги и спустился по приступке к Оливии. Когда баронесса разглядела состояние своей служанки при пасмурном свете дня, из её глаз хлынули слёзы. Она резко отвернулась. Плечи девушки задрожали от сдерживаемых рыданий. В какой-то мере эта реакция успокаивала. Мир ещё не сошёл окончательно с ума. Путешествие с Вероникой, которую язык не поворачивался назвать сторонником гуманистических идей, и постоянные встречи с отпетыми мерзавцами понемногу начинали убеждать в том, что на свете мало осталось тех, кто сохранил человечность.

— К лесу, — прохрипел Вербер. Подол платья мёртвой девушки то и дело норовил задрать ветер, и я придержал ткань.

Мы положили тело за зарослями кустарника, достаточно плотного, чтобы с дороги нельзя было заметить, что тут что-то есть. Д’Трувиа встал у неё, открыл рот, помолчал и закрыл его. Затем снова. Как будто не находил слов. Наконец он сказал:

— Твоя душа вернётся в свет, Донна. Всемогущий Векхцвайн не допустит, чтобы получилось иначе.

И он прочертил в воздухе над девушкой треугольник, словно скреплял этим слова. Потом он обернулся ко мне. Глаза лихорадочно горели на его враз осунувшемся лице, длинные усы обвисли.

— Идёмте. Время речей ещё не настало. Оно начнётся после похорон.

— Здесь?

Он с недоумением воззрился на меня, поджал губы и зло сказал:

— За павшими снарядят отряд, как только мы вернёмся в Эстидак. Никто не бросит своих людей гнить посреди леса.

Когда мы вернулись к карете, то обнаружили, что Оливия скрылась в карте и ожесточённо оттирала её от следов недавнего зверства. Вербер попробовал вразумить её, сказав, что не пристало баронессе лично заниматься уборкой и что он очистит сидения и пол, когда освободится. Девушка в ответ смерила его холодным взглядом, показавшимся мне до странности знакомым. Опухшие веки и раскрасневшиеся щёки почти не портили его величественной презрительности. Наверное, много тренировалась.

— Чрезмерная забота рождает слабость…

— А слабость правителя ведёт к несчастью его подданных, — закончил Вербер, — Пословицы не всегда нужно трактовать буквально.

— У меня нет настроения пререкаться. Чем раньше мы закончим, тем раньше уедем отсюда.

— Я бы так не торопился, ведь всё идёт к тому, что запрягать будут меня.

Шутливые слова Вербера повисли в воздухе. Он кашлянул и продолжил:

— Лошади разбежались или пали в драке. Бандиты метили по ним; и с чего бы этим скотам вздумалось убивать коней, за которых могли бы дать приличные деньги? Если у них, конечно, нашлись бы связи…

— Прошу прощения за то, что перебиваю вас, — вклинился я, почуяв, что сейчас самый подходящий момент, — однако наш конь выжил и в силах довезти экипаж до города. Мы готовы предоставить его вам.

Я махнул рукой в сторону ящероконя, который с кажущейся беспечностью стоял в отдалении. Казалось, он не сдвинулся с места с тех пор, как завершился бой.

— Один конь на двоих? — В голос усача вкралось недоумение. Настал мой черёд неловкого кашля.

— Верно. Поэтому, если вы примете предложение, мне и моей наставнице придётся воспользоваться каретой, если, конечно, госпожа Оливия не станет возражать против нашей компании. К тому же, ввиду известного положения госпожи Вероники в обществе и произошедших событий, было бы предпочтительно придать коню более… общий вид. Чтобы не смущать случайных путников на дороге и не вызвать переполоха среди стражи на воротах.

— Насколько общий? — спросила Оливия, но, оглядев ящероконя, ответила сама, — Спрятать хвост, накрыть гриву и натянуть что-нибудь на морду. Тогда, если не присматриваться, никто не заподозрит его… необычное происхождение.

Д’Трувиа пожал плечами.

— Лошадей поблизости в избытке, так что найти подходящие доспехи вполне реально.

Стоило ли радоваться тому, что они не потребовали объяснений, зачем скрывать облик скакуна? Потому что я вряд ли сумел бы внятно рассказать, для чего требуются столь изощрённые меры предосторожности. Вероятно, и Оливия, и Вербер обладали большей сообразительностью.

Как выяснилось, к переносу трупов привыкаешь с поразительной быстротой. Совсем недавно один вид убитого человека пробуждал в душе трепет, и вот уже тащишь очередного мертвеца с чёрствой небрежностью бывалого вояки. В какой-то момент я остановился, чтобы посетовать на боль в спине и в руках, вызванную тяжёлым грузом, и понял, что в живот убитого, лодыжки которого я держал, воткнута обломанная стрела. Её на древке виднелись отметины от ногтей. Меня повело, однако желудок пустовал, и к тому же умерший явно бы не обрадовался, если бы его заблевали.