Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

Оружие павших Вербер забирал и складывал в отсек экипажа для вещей, чтобы, как он объяснил, не позволить мародёрам забрать самое ценное. При этом бандитские палицы, копья и грубые мечи он не трогал. Когда мы шли к последнему охраннику экипажа, в дорожной пыли что-то сверкнуло. Я наклонился и подобрал перочинный нож, ставший спасением баронессы и её спутника и гибелью разбойников. Мысли устремились к служанке, подарившей его мне. Похвалила бы она меня за то, что я сделал при помощи её дара милосердия? Или она вручила его для защиты, а не для резни?

Что сделано, то сделано, и прошлого не изменить. Я вздохнул и, вытряхнув из кармана остатки смартфона, положил в него нож. Потенциал мобильника в другом мире так и не раскрылся. С другой стороны, может быть, он спас меня, приняв удар и не позволив осколку ребра вонзиться в лёгкое. Мы перенесли мертвеца и встали на обочине, окидывая безрадостную сцену взглядами.

— Теперь время искать доспехи для вашего скакуна, — сказал Вербер, и я поёжился. Мёртвые лошади выглядели тяжёлыми.

Тяжёлыми они и оказались.

Для того чтобы раздеть труп коня, его необходимо перевернуть, потому что иначе не добраться до некоторых застёжек. При этом туша животного успела окоченеть и на ощупь дьявольски неприятна, да и кроме того в некоторых случаях испачкана кровью. Грязная работа. К несчастью, чтобы собрать полный комплект, пришлось раздеть не одну лошадь. Но в конечном счёте мы стали гордыми и замызганными обладателями шанфрона, кринета и других частей конского снаряжения, названия которых вылетели из головы чуть ли не быстрее, чем попали в неё. Я и познакомился-то с ними только потому, что Вербер, обычно изо всех сил тянувший труп за какую-нибудь конечность, чтобы мне удобнее было снимать доспех, выплёвывал неизвестное слово.

— Краппер! — стонал он, и вены на его шее вздувались от напряжения, когда он приподнимал круп лошади. Я в это время судорожно прикидывал, что из многочисленных ремней и застёжек могло принадлежать крапперу и не являлся ли пресловутый краппер замысловатым ругательством.

Однако самый трудный соперник поджидал нас в конце. Ящероконь не намеревался терпеть людишек, которые вознамерились нацепить на него новое обмундирование. Это он ясно продемонстрировал, обнажив чересчур острые для мирного непарнокопытного зубы и угрожающе пригнув голову.

— Я разберусь, — сказал я Верберу, и тот, одобряюще улыбнувшись напоследок, поспешил отдалиться.

— Послушай, это не моя прихоть. Никто бы не стал вешать на тебя дополнительную амуницию, если бы не необходимость.

Если уж на то пошло, я бы вовсе не приближался к нему, если б мои желания значили хоть что-то.

— Нам нельзя, чтобы священники Триединых увидели, что ты с земель Владыки, понимаешь?

Я чувствовал себя полным идиотом, разговаривая с лошадью. Хуже было то, что в ответ ящероконь воинственно всхрапнул, будто понял мои слова и разом выразил своё отношение к церкви, светлым магам и прочим недругам Мадила.

— Думаешь, мне хочется наряжать тебя? Но так приказала Вероника. Вероника, слышишь?

При упоминании имени хозяйки ящероконь встрепенулся, повёл гривой и поднял голову. Невинность заступила на смену вместо воинственности, и он развернулся боком. Ему даже хватило дерзости призывно заржать, как будто он поторапливал нас. Я ощутил острое желание спрятать лицо в ладонях, но их покрывал толстый слой грязи.

Почему никто не говорил, что спасение жизней может так изматывать?

Глава 28

Закончив подтягивать ремни и совладав с последними застёжками, мы с Вербером переглянулись. Результат не внушал: ящероконь отличался от собратьев по копытам поджарым, высушенно-угловатым телосложением насекомого. Поэтому, как бы ни старались мы приладить амуницию, она свободно висела на нём и чуть бряцала, когда он недовольно перебирал копытами. Оставалось уповать на то, что подступившие сумерки и вороная масть жеребца скроют от зевак и городской стражи необычные детали.

Настал черёд бревна, рассёкшего дорогу надвое. Вербер сказал, что оно рухнуло на авангард, и действительно — под деревом в луже крови лежала лошадь с перебитым хребтом. Кое-как — с руганью сквозь стиснутые зубы, превозмогая боль в мышцах, — мы отпихнули бревно в сторону, достаточно для того, чтобы проехать. Полноценной расчисткой пускай занимается отряд солдат из Эстидака.

У кареты нас встретила Оливия. Она переоделась в груботканое зелёное платье, для неё явно великоватое, и нервно посматривала на нерушимый строй леса, точно опасалась повторения набега. В ответ на недоумённый взгляд рыжего усача баронесса поджала губы.

— Уж не рассчитывал ли ты на то, что я позову тебя зашнуровать спину?

— Ни в коей мере, госпожа. Всего лишь восхищаюсь вашей красотой, сияющей и в скромной одежде.

Оливия выгнула бровь.

— По-твоему, сейчас подходящее место для комплиментов? Бедная Донна вряд ли рассчитывала когда-нибудь надеть это тряпьё и сунула в самый низ ящика на крайний случай…

— Уверен, вы могли подобрать и более приличествующее вашему утончённому вкусу одеяние.

— Не надо издёвок. Я уже тысячу раз пожалела о том, что в моём походном гардеробе не нашлось вещей, которые возможно надеть без посторонней помощи. А у Донны… — Она прерывисто вздохнула, — Правителя не красит кровь его подданных.

— Если он не проливает её сам по необходимости.

— Чем древнее изрекаемая тобой мудрость, тем она тошнотворнее. Порой я удивляюсь, как отец догадался сделать тебя моим телохранителем. Жалости в тебе ни на йоту.

Вербер уселся на подножку кареты и извлёк из ножен меч. Придирчиво осмотрел лезвие, провёл у кромки и поморщился, отчего его усы встали дыбом. Он пошарил в маленькой сумке на поясе и извлёк из неё точильный камень, с режущим слух звуком провёл им по клинку.

— Я многое повидал до того, как попал на службу к его милости, и поле битвы нельзя назвать худшим из того, что мне пришлось пережить. Сражение — это лишь закономерный итог того, как человек вёл жизнь. Стечение обстоятельств, которое привело к насущности вогнать в грудь другого наточенную сталь, может быть куда страшнее. Мы должны быть готовы к внезапной смерти. Самобичевание не воскресит мертвецов. За то, что я делюсь с вами бесценным опытом, полученным в скитаниях молодости, его милость и платит мне деньги, пусть не подозревая, что я позволяю себе видеть в вас будущего владетеля Приама, — Щёки баронессы вспыхнули, левый уголок рта полез вверх в кривой обиженной ухмылке, однако Вербер этого не увидел и беспечно продолжал, — Обязанности по вашей охране идут бесплатно. И поверьте, отношусь я к ним со всей возможной серьёзностью.

— Значит, гибель Донны для тебя ничего не значит? Скольким беззащитным девушкам ты отрубил голову во времена буйной юности?

Лицо д’Трувиа окаменело. Рука, скользившая вдоль меча, замерла. Он поднял вмиг потяжелевший взгляд на Оливию и произнёс:

— Я дворянин, хоть и младший отпрыск безземельного рыцаря. Поднять руку на слабого — преступление против чести. А Донна… конечно, она не заслужила случившегося с ней. Но такова жизнь. Люди умирают, особенно если хватают оружие в драке без соображения, как им махать, и лучшее, что мы могли для неё сделать, — это отомстить. Её душа порадуется, глядя на муки ублюдков во тьме.

Точильный камень вновь заходил по лезвию. На секунду мне показалось, что Оливия извинится перед ним, но она лишь вздёрнула подбородок и напустила холодный вид. И всё-таки в глубине глаз девушки поблёскивало раскаяние, когда она сказала:

— Правитель, гонящий прочь друзей, рискует встретить торжествующих врагов в одиночестве.

— Главное — уметь отличать настоящую верность от ряженого предательства, готового воткнуть нож между лопаток, не так ли, госпожа?

— Или, если не хватает опыта отличать первое от второго, доверить прикрывать тыл тому, в ком уверена наиболее.

Чем больше я слушал их разговор, тем больше терялся в нём. С другой стороны, их диалог не предназначался для чужих ушей, поэтому внутри нарастало смущение, будто от вторжения в интимную область, где у посторонних нет права находиться. Чувствуя, как горят пятки от желания очутиться в другом месте, я отошёл подальше и сжал рукоять меча, извлекая из неё уверенность для себя. Но теперь спасённые люди представали передо мной бесконечно далёкими, пришельцами, с которыми на краткий период свела судьба, чтобы никогда не пересечься вновь.