Дочь Темных вод - Лонг Х. М.

Корабль Бенедикта несся перед нами, я едва мог расслышать пение погодного мага. Им оказалась старая и худая аэдинка, чей голос совершенно не соответствовал внешности. Он звучал молодо и богато, а пение больше походило на речитатив. Но, судя по всему, Штормовой Вал не думал ей подчиняться.

– Не получается! – крикнул один из рулевых Фишер, которая стояла у лееров на квартердеке и следила за ходом корабля. Она походила на генерала на поле боя: ноги широко расставлены, руки упираются в поручень.

Огромные мускулы рулевого напряглись, они с товарищем из последних сил сражались со штурвалом.

– Капитан!

– Держитесь! – крикнула Фишер.

Снежная стена обрушилась на измученное лицо рулевого, снежинки цеплялись за ресницы и не таяли. Он оглянулся на меня. В его взгляде звучал вопрос, тот же самый, что мучил весь экипаж с момента, как мы покинули Гестен: «Мы умрем? Ты знал это, видящий?»

– Держитесь курса, мистер Кеннеди! – скомандовал я.

Кеннеди это не успокоило, но он лишь молча повернулся к штурвалу.

«Гарпия» шла по правому борту, достаточно далеко, чтобы мы не столкнулись, и достаточно близко, чтобы использовать преимущества, которые предоставляла штормовичка капитана Эллас. На нашем корабле паруса были убраны, и мы полагались лишь на гистинга, надеясь, что Олень сохранит свое судно.

Позади, за завесой снега, виднелись спокойные воды Устии. Два королевских корабля наблюдали за тем, как мы входим в Штормовой Вал, готовые немедленно доложить Ее Величеству, если мужество покинет нас или одного его окажется недостаточно и мы потерпим крушение уже в самом начале пути.

Мужества оказалось достаточно. Лично мое болталось сейчас где-то между кишками, но я знал, что «Олень» не погибнет. Прошлой ночью, убедившись, что Фишер рядом, а мерейская монета лежит наготове, я заглянул в Иное.

Вскоре мы покинули безопасные воды. Штормовой Вал поглотил три наши судна, и мы двинулись на север.

Минуты превращались в часы. Лед стучал по корпусу корабля, дыхание оседало инеем на бороде и ресницах. Фишер, я и члены экипажа сменяли друг друга, чередуясь как можно чаще, чтобы дать рукам отогреться в тесноте кают под палубой. При такой качке и речи не шло о том, чтобы разжечь печь и приготовить что-нибудь горячее. Единственным источником света оставались фонари со стрекозами, а единственным утешением – возможность укрыться от ветра.

Я вернулся к Фишер на палубу после очередного небольшого отдыха. Она привязала меня линем к мачте, затянув узел рядом с таким же узлом, страховавшим ее саму.

– Стало полегче! – крикнула она прямо мне в ухо. В более спокойную погоду я бы оглох. – Штормовичка вполне справляется.

Я посмотрел в ту сторону, где должен был находиться «Вызов», но снег падал слишком большими хлопьями, чтобы что-то разглядеть. Ветер стал слабее, и песня теперь доносилась чуть отчетливее.

– Похоже на то.

– Как там команда?

– Кого тошнит, а кто обделался, – ответил я. – Но начинают верить, что мы выберемся.

От свежего порыва зимнего ветра перехватило дыхание, и Фишер лишь кивнула в ответ. Некоторое время мы стояли в молчании. Вокруг бушевал Штормовой Вал, погодный маг пел, а Олень окутывал охранным мерцанием наш корабль

Внезапно песня стала пронзительной. Снег вокруг нас развеялся одним неистовым порывом ветра, и мы с Фишер чуть не упали от рывка.

Прямо перед нами возник «Вызов», корабль накренился и остановился. Судно встало на мель у огромной глыбы льда, иссиня-черной, с всполохами индиго.

– Всем внимание! – закричала Фишер. – Правый борт вперед!

Рулевые навалились всем своим немалым весом на штурвал. «Олень» накренился, но было слишком поздно. Наше судно с оглушительным треском протаранило «Вызов». Стекла в окнах главной каюты разлетелись вдребезги, корабль издал зловещий стон, и с накренившейся палубы в море посыпались тела.

Волны снова растащили корабли в стороны. Мы с Фишер пошатнулись, и на мгновение мне показалось, что все обошлось. Однако через секунду наш корабль снова столкнулся с «Вызовом». И на этот раз мы врезались самой широкой частью борта. Когда палубы двух кораблей сошлись, я пригнулся и сквозь снег увидел, как Бенедикт пытается поднять на ноги женщину. Позади них высилась изрезанная стена айсберга. Женщина не шевелилась, и я узнал штормовичку.

Со звоном лопнул линь. Я поднял глаза и увидел, что мачты «Оленя» и «Вызова» сцепились друг с другом. Лонжероны разлетелись на куски, лини запутались и порвались. Матросы рассыпались в стороны, а кто-то исчез в ослепительном снежном вихре.

– Держитесь! – крикнула Фишер, я вторил ей. Наши взгляды были устремлены на мачты: или они разделятся, или оба корабля погибнут. И уже было неважно, что там с айсбергом.

Налетел новый порыв ветра, и еще одна огромная волна ударила в борт. «Олень» начал вырываться, но такелаж оказался безнадежно перепутанным. Палуба затрещала, отовсюду хлынула вода. Даже на квартердеке она поднялась по колено. В середине палубы матросы держались за лини и друг за друга, а море пыталось утащить их.

– Рубите канаты! – крикнул я команде одновременно с пронзительным свистком боцмана и приказом Фишер:

– Освободить корабль!

Палуба выровнялась, вода схлынула через шпигаты, и команда бросилась исполнять приказ. Матросы, как белки, вскарабкались на шпангоуты, проскочили вдоль бортов и принялись перерезать те канаты, которые уже нельзя было спасти, и бережно распутывать другие.

«Олень» вырвался на свободу как раз в тот момент, когда на него обрушилась очередная гигантская волна. Все вокруг поглотила ледяная вода. Сквозь толщу я скорее почувствовал, чем услышал, как с последним ужасным треском поддалась бизань-мачта.

Я прижался к леерам, полностью погрузившись в ледяную воду, от которой сдавило легкие. Инстинкты кричали, чтобы я оттолкнулся и поплыл, но вокруг царила путаница из канатов и парусов, верх и низ поменялись местами.

Я почувствовал, как что-то ударилось о поручень у меня под боком, и инстинктивно схватился за это. Плоть, мягкая и замерзшая, – Фишер? Нет, кто-то слишком крупный для Фишер… А потом вода отступила. У меня оказалось достаточно времени, чтобы набрать полные легкие воздуха, прежде чем она снова сомкнулась над нашими головами.

Время утратило значение, меня поглотило Иное. Нахлынули видения вперемешку с воспоминаниями, старыми и новыми. Я вспомнил тот день, когда увидел, что Фишер утонула во время шторма. Я мельком разглядел лицо Мэри, закрытое спутанными влажными волосами, она стояла перед Джоном Рэндальфом в темном коридоре. Я видел Лирра, поджигающего корабль, на фоне бесплодных скал и вихрей снега.

Когда «Оленю» все же удалось выровняться, вода схлынула с палубы. Задыхаясь, я прижался к рулевому Кеннеди, он походил на огромное чучело, набитое соломой. Небо над головой все еще было затянуто снежной дымкой, но волны успокоились, стали пологими. Наш корабль с упавшей мачтой каким-то чудом держался на плаву. Пока что.

Вокруг нас, насколько хватало глаз, простирались острова и участки толстого льда. Уже смеркалось, хотя мы вошли в Штормовой Вал на рассвете.

– Мы прорвались. – Я отпустил Кеннеди и сразу ощутил прилив слабости. Поискал глазами Фишер, потом наконец обратил внимание на моряка. – Мистер Кеннеди, вы в порядке?

– Да, сэр, – выдохнул он, откинувшись на спину и оглядывая корабль. – Спасибо, сэр.

– Не за что, – прохрипел я.

Поднявшись на ноги, я окинул палубу слезящимися от соли глазами. Второй рулевой вцепился в штурвал, борясь за жизнь, как и дюжина других матросов. Всего дюжина. На палубе должно быть две дюжины человек. И Фишер.

Паника на мгновение ослепила меня. Нет. Фишер не могла исчезнуть. Видение, как она тонет, не сбылось – я помешал в прошлый раз, я спас ее. Но это происходило в другой день и в другом месте.

– Капитан Фишер? – позвал я, все еще надеясь, что она появится из люка или из-за паутины спутанного такелажа. Но она не появилась.