Дочь Темных вод - Лонг Х. М.

– И в нем живет гистинг, – заключила я с благоговением в голосе. – Гарпия?

Я увидела, как мама нервно сглотнула.

– Да, – призналась она, встретив мой взгляд с нежной грустью.

Я подумала о своем отце, с которым она познакомилась на борту корабля Бреттона.

– А папа? Он…

– Почему-то с ним это не сработало, – ответила Энн. – То же самое произошло с несколькими членами экипажа. Если в нем и живет гистинг, то он спит. Так что твой отец – по-прежнему человек. Более или менее.

Человек, которого она любила, но который отказался от нее и снова женился. Я посмотрела на ее безымянный палец. Она знала, что отец бросил нас? Или Лирр заставил ее снять кольцо? Но сейчас было неподходящее время для таких расспросов.

– Лирр привязал всю команду. Но в моем теле уже жили две души, Мэри. Я была беременна тобой, но не знала об этом. Гистинг не смог полностью пробудиться во мне, а когда я сбежала от Лирра и ты родилась, я почувствовала, как призрак ушел вместе с тобой. Он жил в тебе, стал частью тебя в момент рождения.

Тепло костра согревало щеки, но я почти не замечала этого.

– После того как у Лирра закончились сосуды для гистингов, мы поплыли на нашем новом корабле на юг. И капитаном уже был Сильванус. К тому времени я поняла, что ты у меня в животе. Мы с твоим отцом сбежали при первой же возможности. Но не прошло и двух недель, как нас обоих схватила команда флотских. Они понятия не имели, что я штормовичка, и я скрывала это до последнего. Война тогда шла плохо, и мерейский флот захватил остров Якорный, принадлежавший Аэдину. После трех недель пути военные корабли Мерея настигли нас. Наш штормовик словил пушечное ядро прямо в грудь, и я пришла на помощь.

– Я думала, это и есть судьба хуже смерти.

– Если не о ком заботиться. А у меня уже была ты, – ответила мама твердым голосом. Огонь потрескивал, и в его свете я увидела ту женщину, которую знала раньше. Непоколебимая. Уверенная. Бескомпромиссная.

Слезы застряли у меня в горле. Я отвела взгляд.

– Наш капитан была хорошей женщиной – двое ее детей остались на берегу. Когда произошла битва при Сунджи, я разбила мерейский флот, и был заключен Семилетний мир. Ты должна понять, Мэри: Тейн – существо из Иного, глубоко связанное с тем миром. Своего рода проводник. Даже когда она покинула меня, след ее пребывания остался. С ней внутри моя сила штормовика была огромной – как, должно быть, и твоя.

Я с сомнением нахмурилась:

– Может, станет со временем. Мне еще многому надо научиться.

– Со временем, – согласилась мама и продолжила рассказ: – Когда война закончилась, я была уже на позднем сроке. Мне не хотелось растить тебя среди пушек, и капитан отправила меня на берег по крайней мере до тех пор, пока война не начнется снова.

– И папу тоже?

Энн кивнула:

– После заключения мира с флота отпустили многих моряков – все равно платить им было нечем. Но у нас с твоим отцом были деньги, добытые у Бреттона, поэтому мы купили гостиницу с трактиром и поселились там.

– В Пустоши, – закончила я.

И в голове сразу пронеслись воспоминания, как мама пообещала спрятать меня среди гистингов. Как Россер говорил, что носовые фигуры на складе помешают Лирру выследить меня в Гестене. И настойчивое желание Димери поселить меня в гостинице в Десятине, городе, полном гистингов, тоже вдруг обрело смысл.

– И гистинги прятали нас.

Энн кивнула:

– Да. И, как я уже говорила, когда я родила, Тейн ушла с тобой.

Я судорожно сглотнула:

– И что это значит?

– Не знаю, дитя. – В голосе звучала искренность. – Но ты родилась здоровой, сильной и счастливой, так что мне было все равно. Ты – это она. Она – это ты. Я никогда не пыталась понять, где пролегает граница между ней и тобой – моей дочерью.

Все, что я знала раньше и узнала сейчас, смешалось в голове. Я пыталась найти подтверждение ее словам, вспоминая детство. Да, всякое случалось, и странного тоже хватало, особенно в последнее время, но я всегда оставалась собой.

И все же это не до конца было так. Мне захотелось провалиться сквозь землю, укрыться ото всех в приступе паники. А еще я невыносимо устала.

Энн поняла это по моему лицу и махнула рукой в сторону кучи парусины и гамаков.

– Поспи. Хотя бы постарайся. Я посторожу.

– Не сейчас. – Я откинула волосы с лица. – Лирр сказал, что я ему нужна. И Тейн. Зачем? Почему она так важна?

– Она была привязана к материнскому дереву, – неохотно объяснила мама. – Центру своей Пустоши. И ее дерево до сих пор там, она оказалась достаточно сильной, чтобы самой покинуть его, – я уже говорила. Так что Лирру не пришлось его сжигать. Но когда Лирр поместил щепку материнского дерева в меня, каждый гистинг, обитавший рядом с ним, уснул. Их нельзя связать с командой Лирра и пленниками, пока Тейн не разбудит их. Тогда Лирр соберет по кусочку каждого дерева и превратит остальную Пустошь в пепел.

У меня пересохло во рту.

– А Тейн их разбудит? Я не могу утверждать, что понимаю все это до конца, но… Думаю, Готен был прав. Сама Тейн все еще спит. По крайней мере, по большей части.

Мать заглянула мне в глаза, словно искала в них кого-то еще:

– Лирр собирается ускорить этот процесс.

Липкие холодные мурашки побежали по моей спине.

– И как он это сделает?

Она посмотрела в сторону:

– Огнем. Лирр заставит Тейн выйти из тебя, и материнское дерево снова притянет ее. И Пустошь пробудится. Но мы не позволим этому случиться.

Танец пламени в нашей печке вдруг стал угрожающим, зловещим и полным дурных предвестий.

Несколько ударов сердца подряд я не могла говорить, потом медленно кивнула. Не то чтобы я смирилась с угрозой жизни, просто она была слишком огромной, слишком ужасной и странной, чтобы ее осознать.

– Понимаю.

– Мы поговорим об этом утром, – мягко произнесла мама. – У нас есть время, Мэри. Я больше не оставлю тебя. И Лирр не причинит тебе вреда. Ты будешь сражаться. Мы будем сражаться. Но сейчас нужно отдохнуть.

– Тебе тоже нужно поспать, – возразила я. В ее глазах читалась усталость. – Я могу разбудить тебя через несколько часов.

Мама улыбнулась, сдержанно, но успокаивающе и по-настоящему тепло.

– Нет. Может, ты и выросла, но я все еще твоя мать. Ты спишь первой.

Я открыла рот, чтобы возразить, но она протянула руку:

– Не спорь, Мэри. Я разбужу тебя через несколько часов.

Хотя я знала, что это ложь, я сдалась. Свернулась калачиком на подобии кровати из парусины, повернулась спиной к огню и стала вглядываться в холодную темноту. Я потерла щеки и прикрыла глаза, борясь с усталостью: мне хотелось осмыслить все, что узнала, и беспокойство за маму не покидало меня.

Тейн. Гистинги. Лирр, замышляющий мое убийство.

Наконец усталость взяла верх. Мама начала тихонько петь, и мир вокруг померк.

– Шторм не страшен, тоже спит, мирно дремлет в море кит.

Только морю не до сна, все баюкает тебя…

Штормовой Вал остался позади, наступили сумерки, и снежинки мягко ложились на мой плащ. Чистый морозный воздух обдувал лицо. Я остановилась: новый мир перед глазами все еще был укрыт снежной завесой.

– Вот и все, Мэри, – сказала мама.

Мы стояли рядом, закутанные во все плащи, шарфы и шапки, которые удалось найти на разбитом корабле, ставшем нам укрытием прошлой ночью. У нас были заплечные мешки, куда мы сложили фляги с талой водой, вяленое мясо, пережившее годы на морозе, и огниво. У мамы был еще топор, а у меня – нож, его я подобрала среди обломков корабля и теперь сжимала руками в рукавицах.

– Теперь идем быстро, не попадаемся никому на глаза и говорим как можно меньше.

Я кивнула. По крайней мере последний пункт было легко выполнить, мы почти не разговаривали с того момента, как я проснулась и обнаружила, что мама задремала у меня под боком. Огонь ярко горел, а топор лежал у нее на коленях, так что едва ли она заснула давно. У меня оставалось множество вопросов, но я и так откусила больше, чем могла прожевать. Под утро мне снилось, как Лирр сжигает меня заживо.