Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

Нахмурившись, здоровяк потянулся к Айре, чтобы отпихнуть протянутую руку. Но в последний момент вмешался главарь.

— Почему бы и нет? — Он ухмыльнулся, продемонстрировав дырки на месте выбитых зубов, приблизился к Айре и коснулся кончиков её пальцев, — Рассчитываю на то, что ты очень способный чародей, сестрица.

Айра позволила униремам перекатиться в его ладонь.

— Подарок в честь знакомства, — сказала она, мысленно выдохнув. Теперь, когда волнение ушло, его место заняла тихая радость.

Айра любила детей. Любила помогать детям. То, что помощь продвинет её к собственной цели, она считала приятным бонусом. Получат беспризорники точно больше, чем они считали возможным вытянуть из неё.

«Мягкое сердце не доведёт до добра. Чтобы выжить, даже простым людям требуется быть жесткими, а чтобы выжить нам, нужно довести жесткость души до жестокости разума», — так говорил мастер Зохарий после того, как она отказалась вскрывать ещё живого селянина, похищенного для одного из ритуалов. Порой ей снились кошмары, связанные с тем наказанием, что он наложил на неё за непокорность. Но Айра не перестала верила, что её поступки способны изменить мир к лучшему.

По крайней мере, те, что не включали шпионаж и политические убийства.

— Если хочешь найти ночлег, не привлекая к себе внимания, лучше места, чем «Графская роза», не найти, — произнёс главарь, — Я Эдд.

Мгновение поколебавшись, Айра решила остановиться на настоящем имени — то есть том, которым она пользовалась дольше всего.

— Айра.

Название постоялого двора озадачило её. Эстидак был сердцем баронства, и графов тут отродясь не водилось. А даже если бы водились, требовалось определённое мужество, чтобы связать трактир с благородным сословием, не имея покровителя равного с именем ранга. Проезжающий мимо дворянин, будучи не в духе, вполне мог спалить двор дотла за непочтение к знати. Однако сильно вдаваться в местные обычаи Айра не желала. У неё и так было по уши дел. Она потянулась к кошельку и беззаботно спросила:

— Проводишь?

— Могу. Не трусишь патрулей, или лучше окружным?

— Разве клирики досматривают и жителей?

— Нет, — покачал головой Эдд, — в город монастырских так и не пустили, а местных ряс мало для шмона, да и кто им даст? Но все городские колотушки на взводе.

— Мне бояться нечего, — сказала Айра, — Но раз на взводе, то лучше пройти там, где их поменьше. Только не через дворы.

Её бросало в дрожь от одной мысли, что она попадётся святошам. Как выглядит сожжение человека, она представляла даже слишком хорошо: наблюдала в первых рядах. Следовало выжать из Эдда побольше информации о произошедшем. Ах да, и оставить весточку Мелу. Айра решила оставить этот вопрос до того, как они выйдут на улицу. Тогда можно будет попросить кого-то из банды направить Вихрастого к постоялому двору, когда он наконец попадёт в Эстидак. Пока же Айра стояла в тёмном переулке, окружённая сорванцами, которые совсем недавно не прочь были обчистить её донага. Говорить им, что её напарник томится за городскими стенами, было бы неразумно.

Не стоило забывать об осторожности только потому, что первые переговоры закончились успехом.

Глава 36

Ноги так и норовили соскользнуть с покатого валуна. Валун, взрезавший чуть ли не центр ручья, порядком обледенел, как и его младшие братья — цепочка камней помельче. Они образовывали условную тропку от берега к нему. Онемевшие, распухшие пальцы сомкнулись на рукояти кинжала так крепко, что я был не уверен, смогу ли позже разжать ладони.

Кончик кинжала следовал за путеводными отблесками солнечных лучей на поверхности речушки. Иногда в глубине мелькало движение, солнце отражалось от чешуи, и я замахивался для удара. Но рыба проплывала мимо, прежде чем я успевал среагировать.

Сознание мутнело от голода и недосыпа. Иногда я проваливался в дрёму наяву, и только чувство падения пробуждало меня в последний момент. Губы потрескались, дышать приходилось через рот — глотать морозный воздух, который выгонял из тела остатки тепла. Смёрзший комок соплей забил нос. Воспалённую кожу под ним чертовски щипало.

Очередная неудачная попытка поймать обед — неловкий взмах едва не лишил равновесия. Вымокшие сапоги поехали по скользкому камню. Покрытые волдырями, стёртые в кровь ноги взвыли болью, и я шлёпнулся на валун, в последний миг чуть не съехав в воду. Потерянным взглядом обвёл лесной пейзаж — и остановился на тёмной точке под сосной. Терзаемый голодом разум выцепил знакомый образ и со щелчком зафиксировался на нём.

Заяц. Настоящий, живой заяц. От одной мысли рот наполнился густой слюной. Если мне удастся добросить кинжал и чудом зацепить добычу, побегу за зайцем, пока он не выдохнется, и наконец-то поем. Впервые за пять дней поем нормальной пищи. Не погрызу ветки, не наберу пригоршню поздних ягод — мелких и до ужаса кислых. Не придётся жевать грибы, сравнимые по жёсткости с башмачной подошвой. Не придётся ковырять кору деревьев, чтобы добраться до съедобного слоя, который съедобен только при наличии богатого воображения.

Воспоминание о том, как я колебался, перед тем как убить приготовленную Вероникой жертву, казалось далёким и нереальным, точно болтавшийся на задворках памяти сон. Удивительно, насколько сильно несколько суток самостоятельной жизни способны изменить человека.

Заныла спина, когда я осторожно, чтобы не спугнуть зайца, поднялся. От волнения встрепенулась привычная головная боль. Её подгоняло колотящееся сердце.

Докину? Промахнусь? Нельзя узнать, если не попытаться. Я приготовился, оттянул руку… и движение вспугнуло зверя. Он суматошно подпрыгнул и понёсся вдаль — прочь от ручья, прочь от булыжников, прочь от меня. Я застонал от отчаяния и вскинул вслед моему неудавшемуся обеду руки, точно звал его вернуться и познать честь быть съеденным. Предательский валун не выбрал лучшего момента, чтобы подсунуть под пятку впадину, в которой притаился лёд. Тело повело, и с коротким полукриком-полувсхлипом я грохнулся на колени, воткнув в дно ручья кинжал, чтобы не свалиться в воду. Отчаяние и стыд столкнулись в душе с туповатым облегчением.

Могло быть хуже.

Поверхность речушки у клинка забурлила. Не смея поверить счастью, я вытащил клинок — и увидел пришпиленную плоскую рыбину, которая дёргалась и шевелила усами, не желая умирать. Постепенно её сопротивление сошло на нет. Я осторожно снял её с кинжала и вытащил перочинный нож. Пальцы по-прежнему ощущались дубовыми, но привалившая удача согревала изнутри.

Чешуя у добычи была мелкая и очень плотная, её покрывала густая слизь. Впепившись в рыбину так, что расцарапал кожу, я вспорол предполагаемому сому брюхо и вывалил внутренности в воду. Диковатое желание вгрызться в них подавить удалось не сразу. Кровь и багровый клубок кишок подхватило ленивое течение, понесло прочь. Вокруг собралась стайка других рыбёшек, которые с энтузиазмом облепили останки собрата.

Наверное, при других обстоятельствах это навело бы меня на какие-то размышления, однако прямо сейчас хотелось одного: добраться до лагеря и зажарить рыбину. Я принялся ковылять по камням, переваливаясь с боку на бок, как раненая утка. Оказавшись на берегу, я направился к стоянке, попутно счищая чешую и разок остановившись, чтобы укусить освобождённую от шкуры спинку. По подбородку потекла кровь. Странное чувство: так голоден, что аж тошнит. Или это от отвращения? Я едва не расхохотался, подумав об этом, и удержался лишь потому, что от смеха голова разболелась бы сильнее.

В лагере поджидало неприятное откровение: в обложенном камешками кострище потух огонь. Я взращивал его из трутов, относительно сухого мха и веточек не меньше пары часов, едва не сойдя с ума от предельной сосредоточенности. И вот все усилия пошли прахом. Я глубоко вздохнул и запрокинул голову, уставившись на тучу, подбиравшуюся к стоянке. Грязно-серая гора, клокочущий вулкан, подпиравший небеса, туча придавала округе мрачный вид. На нос опустилась одинокая снежинка.