Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

От помещения разило бедностью. Голые деревянные стены, косоногий стол с подсвечником да пара длинных скамей — вот и всё убранство. На полу подо мной растекалась лужа — обеспокоенный, я свёл колени и убедился, что это всего лишь растаявший снег.

— Кинжал евойный, отче, а больше ничего. Гол как сокол.

Я разлепил спёкшиеся губы, чтобы сообщить священнику — никем иным облачённый в сутану быть не мог — о том, что солдатская сволочь украла мой кошелёк, но не успел. Скрипнула дверь позади:

— Отец Томас! Почему никто не говорит мне, что оруженосец проклятого рыцаря у нас? Ах, отпусти его! Отпусти, приказываю!

Дуболом озадаченно крякнул, но спорить не стал и разжал хватку на волосах. Сползти на пол мне не дали, подхватили и осторожно прижали. Дохнуло слабым ароматом духов. Девушка — судя по голосу, молодая — приникла к моей шее, буквально уткнувшись в неё, и втянула носом воздух. На меня обрушился водопад каштановых волос. Томас скривился, словно проглотил целый лимон:

— И что это должно значить?

Ему не ответили, и странный обыск продолжился. Я попробовал вырваться, однако руки девушки держали меня мягко, но крепко. Когда же она наигралась со мной сполна, то осторожно опустила на землю и воскликнула:

— Он! Это он-он-он, — и засмеялась чистым смехом девочки, которая нашла спрятанную родителями сладость, — узнаю его!

— На нём нет печати тьмы. С чего ты решила?..

— Путь перворождённого видит только он и Векхцвайн, Айемсия, Сехт, — Наконец я увидел таинственную извращенку. Она была облачена в такую же сутану, что и священник, но в остальном между ними лежала пропасть. Она двигалась с пластичностью кошки, в целом правильные черты лица нарушались пухловатой нижней губой, придававшей ей игривый вид. Янтарные глаза мечтательно разглядывали потолок. Заострённые уши выглядывали из шёлка распущенных волос. Рядом с ней неказистость Томаса становилась ещё более очевидной.

— Снова отшучиваешься… — устало вздохнул Томас.

— Греющий сердце своё смехом да напьётся вдоволь из чаши жизни, и ложен тот мудрец, что не знает веселья, — сверкнула улыбкой девушка. На мгновение показались два клыка, — Так говорит Векхцвайн, и разве есть у тебя повод не доверять ему?

— Я не доверяю Кернскому Трёхкнижию. Преподобный Афоний слишком часто выдавал свои изречения за слова богов. Пандора, сосредоточься хоть раз на том, что происходит перед тобой.

— Зануда. Потому-то даже наставники не любят обсуждать с тобой теологию, — нарочито зевнула Пандора, — А ведь теперь я и остальные можем возвращаться! Со мной путеводная нить. Но если желаешь проверить… я как раз в настроении перекусить. Ты, да, ты, — обратилась она к одному из пленителей, который держал мой кинжал, — дай-ка сюда эту острую железку, а то порежешься. И найди вина.

— С каких пор тебя привлекает алкоголь? — прищурившись, спросил Томас.

— Алкоголь? Нет-нет, это людская причуда. Но признаю, лучше пусть в рот попадёт он, чем многодневные пот и грязь. Посмотри на его шею, она же чёрная!

— Ты собираешься… — отчего-то Томас выглядел ошарашенным, — Уверена? Ради него?..

Пандора приняла кинжал и чашку, в которой плескалась жидкость. Клинок она положила на стол.

— Ради тебя, дорогой отец Томас, ради твоего спокойствия. Может быть, удастся узнать всё, что нужно, без утомительных допросов.

Девушка присела и вылила на ладонь немного вина.

— Ты же не обижаешься, что я брезгую есть так? — участливо спросила она, — Уж поверь, вид у тебя такой, что не всякий медведь позарится. А теперь наклонись, сполосну тебя.

В этот момент мозг наконец вышел из ступора, навеянного теплом и близким женским присутствием. Передо мной сидела, отведя взор так, чтобы я не смог посмотреть ей в глаза, вампирша. И она, улыбчивая и чуточку насмешливая, хотела выпить меня.

Глава 37

Я поступил так, как поступил бы любой человек, не утративший остатки разума. Иными словами, попытался вскочить и отпихнуть Пандору. В крови забурлил животный ужас; такой, должно быть, пробуждается у травоядных зверей, когда они замечают хищника. Инстинкты, о существовании которых я впервые узнал, повстречав Генриха, твердили: беги, беги, беги! И я рванул к двери — вот только подкосились израненные ноги, а миг спустя на спину опустилось колено одного из солдат.

— Боится, — с ноткой обиды сказала Пандора.

— Всё-таки он отродье тьмы… только они сторонятся поцелуя, несущего милость Триединых, — Воспалённый мозг дорисовал интонациям Томаса отголосок зависти. Этого, конечно же, быть не могло. Воспринимать себя как скот для кормления вампиров и находить в этом повод для гордости — у всякого безумия есть пределы.

— Или не желает делиться сведениями, — предположила Пандора. Её голос послышался справа. Она наклонилась ко мне и обмочила шею вином, затем стала протирать её какой-то тряпкой.

— Не переживай ты так, — сказала она с нарочитой серьёзностью, сквозь которую пробивалось веселье — словно ребёнок, который играет в доктора и просит пациента успокоиться перед «уколом».

— Едва ли повезёт наткнуться на что-нибудь путное. Последствия неизмеримо больше возможной выгоды.

— Оставь мою голову в покое, отец Томас, — фыркнула Пандора, убирая тряпку, — ветру в ней одиноко. Поставьте его на колени передо мной и придерживайте, — скомандовала она солдатам, и меня без церемоний подняли, чтобы повернуть к ней. Зафиксировали так, что я разве что пальцем мог пошевелить. Кошачьи глаза вампирши прошлись по моей шее.

Удовлетворённая результатом, она бросила тряпицу себе за спину, заслужив хмыканье Томаса. Внимания на недовольство священника она не обратила, подступив ко мне. Едва уловимый цветочный аромат, исходивший от неё, вдруг показался необычайно притягательным. Потупленный взор Пандоры, её прикушенная точно в нерешительности губа, складки на высоком лбу из-за насупленных бровей, чуть склонённая набок голова, из-за чего пара локонов лежала на скуле, то, как она задумчиво потирала подбородок и морщила изящный нос, — все эти мелочи неестественно очаровывали.

Пандора была красива странной красотой: фотография вампирши не попала бы на обложку журнала моды, но её манера себя вести, мелкая мимика, текучие движения — всё это гипнотизировало. В уплывающем сознании сверкнула мысль: вот как кровососы встроились в человеческое сообщество — свершили то, на что их сородичам на Земле, если они и существовали, не хватило ума или умения. Достаточно голой харизмы, чтобы за десять минут разговора собеседник разомлел и начал тебе полностью доверять. Зачем оставаться в тени и охотиться на опасную дичь, если можно пасти её?

Пандору, казалось, искренне беспокоил мой ужас. Они приникла ко мне и прошептала так, чтобы не услышали солдаты:

— Вообще-то, я делаю это ради тебя. Незачем так трястись. Неужели ты думаешь, что у меня получится вытянуть сведения, касающиеся вашей миссии? — тут она хихикнула — точно зазвенели серебряные колокольчики, — Поэтому не думай о ней. Не думай о своей наставнице. Не думай о том, куда хочешь добраться, — её вкрадчивый голос становился всё ближе.

В следующий миг на шее ярким цветком расцвела боль — расцвела и тут же исчезла, словно её никогда и не было. Пандора прижалась ко мне, и я почувствовал глухое биение её сердца — или то было моё, заходившееся в бешеном ритме? По шее стал разливаться холодок, пополз к мозгу, отчего зашевелились волосы на макушке. Странное онемение шло и вниз — и вместе с ним по телу прокатилась волна удовольствия. Она смыла многочисленные очаги боли, и я почувствовал чистую, ничем не замутнённую эйфорию, источником которой была Пандора.

Я засмеялся.

Мы объединились в одно существо, один разум, разнесённый по двум источникам. Моя кровь текла в ней, её слюна струилась по моим венам — от осознания этого я испытал блаженство, о котором раньше и мечтать не смел. Мне захотелось обнять Пандору, прижать покрепче к себе и не отпускать. Первое движение далось с трудом, зато потом пришла лёгкость — усталость последних дней, от которой я порой терял сознание, улетучилась. Солдаты меня больше не держали, и я приник к Пандоре, желая и не смея мечтать, чтобы она погрузилась в меня глубже.