Плацебо (#2) - Гранд Ксения

– Мы что же, здесь не останемся?

– Для этого дня у меня припасен козырь получше. Надеюсь, тебе нравится вкус адреналина?

– Только если он сочетается со сливочным латте.

Чем дальше мы идем по улице, тем сильнее до ушей доносятся возбужденные голоса, сливающиеся с шумом работающих механизмов. В вечернем воздухе возникает аромат жженого сахара и шоколада. Понимаю, что не ошиблась в догадках, когда за поворотом вырисовывается громадное колесо обозрения. Возле него в неистовом вихре закручивается чертова карусель, а рядом вздымается в небо аттракцион-катапульта. Судя по крикам посетителей, они уже жалеют, что решились на подобную авантюру. Парк аттракционов – так вот что он задумал! И как я сразу не догадалась по его наводящему вопросу!

Не успеваю и глазом моргнуть, как в руке Уилла оказывается билет на горки, вагончики которых уже открыли свои двери, подзывая новых любителей экстрима. Не нужно уговоров. Два слова, и я уже усаживаюсь в кресло, залпом допив остывший кофе. Уильям специально занял места впереди, чтобы до конца прочувствовать вкус мнимой смерти. И я безгранично ему за этой благодарна. Не за то, что переворачивает мою жизнь на сто восемьдесят градусов, подобно вагонетке в этой дьявольской петле. А за то, что пытается вдохнуть в нее хоть немного привычного.

После катания на маятнике и трех заездов на машинках, в которых Уилл не без труда одержал победу, мы отправляемся пощекотать нервы в комнату страха. Однако после всех приключений на Другой стороне местные манекены не вызывают у меня ничего, кроме хохота. Серьезно, фигура графа Дракулы в блестящем сатиновом плаще? Да вы бы попробовали бежать от диких сквозь вечную мглу мертвых земель. Вот где живет настоящий страх. А вот зал смеха с множеством кривых зеркал, наоборот, навевает мне не самые приятные чувства. Изуродованные формы, согнутые спины, перекошенные лица моих зеркальных близнецов… Такого не пожелаешь увидеть даже в самых страшных кошмарах. И кто решил, что это может быть смешным?

Заметив, как Уилл корчит рожицы своему двойнику, невольно ловлю себя на мысли о несуразности происходящего. С давних времен люди верили, что вампиры лишены души и, следовательно, не отражаются в зеркалах. Что они кровопийцы, нежить, живые мертвецы, покидающие свои могилы с наступлением темноты. Но они далеки от литературных канонов. Они не превращаются в летучих мышей, не вводят свою жертву в транс, не спят в каменных гробах и, как я прекрасно вижу, все же имеют собственное отражение. Они милые, смелые, добродушные. Готовые сражаться за свою коммуну, несмотря на тяготы болезни. Как бы ни была сложна эта борьба. Какой бы риск перед ними ни стоял. Подумать не могла, что когда-нибудь такое скажу, но некоторые «вампиры» лучше многих людей, с которыми я общалась. Интересно, что еще из древних предрассудков оказалось ложью?

– Что? – хмурится Уилл, заметив, что я не свожу с него глаз.

– Я думала, вампиры не ладят с зеркалами.

– Если бы у меня не было отражения, как бы появилась эта чудная прическа?

Улыбаюсь и направляюсь к выходу. Уильям следует за мной.

– Значит, это лишь выдумка, – продолжаю размышлять я. – Что насчет крестов?

– Ну, вообще-то раньше я был католиком, так что…

– Серебро?

Он мягко обхватывает висящий на моей шее медальон (помнится, на Другой стороне Блэквуд рассказывал мне, что он изготовлен из сплава серебра и ртути) и поглаживает лепестки геральдической лилии.

– Хм, вроде бы ожога нет.

– Полагаю, – аккуратно опускаю его ладонь я, – как и от дневного света.

Кивок в знак подтверждения.

– Тогда почему люди верили, что кровопийцы сгорают на солнце?

– О, это… довольно печальная история, – выдыхает он, выводя меня в зеленеющий сквер. – Об одной мужественной девушке по имени Мариэнн Стиль де Лир. В конце шестнадцатого века она была схвачена Святой инквизицией по обвинению в богохульстве и вампиризме. Они пытали ее несколько недель, намереваясь выяснить, где прячутся остальные сиринити, но она не предала свою общину. И тогда они решили устроить ловушку.

Перед глазами тут же возникает образ мраморной фигуры у въезда в поместье – девочка со спичкой в руке. Я так и знала, что с ней связано что-то важное.

– На рассвете, – продолжает Уилл, – они признали девушку невиновной и отпустили, зная, что она все равно выведет их на след остальных еретиков. Однако Мариэнн заметила слежку и тотчас поняла: Инквизиция не оставит ей шанса на спасение. Как только она приведет их к убежищу сиринити, погибнет не только она сама, но и вся коммуна. Избитая, голодная и совершенно обессиленная, она знала, что должна сделать выбор, от которого зависели жизни ее братьев и сестер. И она его сделала, решив сотрудничать с врагами.

– Что? Как так?

– Мариэнн знала, что Инквизиция не остановится, даже если она исчезнет. Поэтому, притворившись, будто ведет их к другим, она завела преследователей в старый погреб под домом отца. Там, среди деревянных перекрытий и бочек с легковоспламеняющимся льняным маслом, она подожгла единственную спичку, которая у нее осталась после холодных ночей.

Я затаила дыхание, чувствуя, как по телу пробегает дрожь.

– К сожалению, это не осталось незамеченным: яркий свет и крики привлекли жителей деревни. Был ранний рассвет, и солнечные лучи уже начинали пробиваться над горизонтом. Мариэнн чудом выбралась, не заметив тлеющий рукав. Когда она добежала до площади, ветер раздул возникшие искры, перекинув их на пропитанное маслом платье. В лучах поднимающегося солнца девушка сгорела заживо на глазах у потрясенного поселения, – Уилл останавливается напротив памятника неизвестному солдату, который склонил голову на колени. – Инквизиция поняла, что не сможет скрыть пожар, – но зато смогла использовать его. Они сочинили легенду о том, что так на темную силу влияет солнце. Что Бог поразил еретичку своим святым светом и выжег из ее грязного тела все грехи.

Чувствую, как в горле образуется ком. В воображении яркими пятнами расплывается картина: молодая девушка с пылающими волосами и в чернеющем фартуке, который постепенно пожирает пламя. Это история не просто о жертве, а о том, что даже в самых отчаянных обстоятельствах человек способен выбрать путь чести.

– Ее история передавалась из поколения в поколение. Каждая новая община сиринити клялась помнить подвиг Мариэнн и защищать своих до последнего. Вот почему ее статуя со спичкой стоит у каждого из убежищ. Она напоминает: одна жизнь может спасти сотни. И что огонь – не всегда разрушение. Иногда это – свобода, – в его голосе слышится странный металлический оттенок, словно он сам не до конца верит в свои слова, всего лишь повторяет строчки, написанные в летописях сиринити. Как будто за этой историей скрывается нечто более личное.

– Извини, – выдыхаю я, заметив потухший взгляд Уилла, – не хотела тебя расстраивать. Это правда неподходящая тема для развлекательного вечера.

– Все нормально. Таковы правила жизни. Каждый разрушает себя как может. Просто, в отличие от остальных, Мариэнн избрала более самоотверженный путь.

Чтобы развеять ореол угнетения, Уилл ведет меня в бар, и я понимаю, что зря отнекивалась, когда Изи пыталась вытащить меня в свет. Мраморная барная стойка, три ряда деревянных столов, зеленая ковровая дорожка, выцветший бильярдный стол с двумя рядами киев: что ж, здесь не так плохо, как я представляла. По крайней мере пока что. Так мы и проводим остаток вечера, забивая шары в лузы и бросая дротики в и без того исколотую иголками мишень. Удивительно, но я даже не устала. Уильям подкидывает шуточки насчет прически Личи и поведения Пейшенс, пародирует Ноиза, вечно разговаривающего с набитым ртом, а я все это время не перестаю смеяться. Не помню, когда я в последний раз так веселилась. И дело вовсе не в алкоголе (я даже первый бокал дайкири не допила).

И все было прекрасно, пока в один момент ко мне не подошел байкер, от которого резко несло спиртным.

– Смотри, как бьет! Видимо, и шары гонять умеет? – кивает он в мою сторону, словно меня здесь нет. Улыбка Уилла гаснет, как пламя потушенной наспех свечи.