Плацебо (#2) - Гранд Ксения

Уильям Касл лечит больных и помогает страждущим? Почему-то меня это не удивляет.

– Слошно двигаться.

Голос дрожит, воздух оседает на стенках легких тяжелыми комками и… Мне кажется или я только что произнесла «ш» вместо «ж»?

– Неудивительно после всего, что… случилось. Как ты себя чувствуешь?

– Довольно неплохо, хоть это и странно.

Это еще мягко сказано. Мой мозг до сих пор отказывается принимать произошедшее за правду.

– Я… – откашливается неловко он, – не знаю, как это произошло, но могу с уверенностью сказать, что ты точно вышла из категории мертвецов. Я проверил твой пульс и сердцебиение, пока ты была в отключке. И это… просто… поразительно! Не возражаешь, если я продолжу осмотр? В медицинских целях, разумеется.

Я утвердительно киваю. Чего уж там, осматривай. Мне все равно некуда спешить. Пока Уилл достает что-то из ящика медицинского шкафа, я с интересом разглядываю помещение. Это место мне незнакомо. Не уверена, что была здесь раньше. Хотя когда, если количество дней моего пребывания в поместье можно было сосчитать на пальцах одной руки трехпальцевого пирата.

– Что это за место?

– Лазарет сиринити, – он замахивается крошечным молоточком по моему колену. – Здесь стражи восстанавливаются после боев, а жители коммуны проходят курс лечения в случае осложнений после сангморы.

Наверное, он имеет в виду сердечную, умственную и легочную недостаточность, которая может возникнуть, если вовремя не предотвратить приступ. Вряд ли от этого есть панацея, но хорошо, что все-таки сиринити есть куда обратиться. Все же Кристиан добросовестно исполняет свои обязанности Старейшины.

– Почему я не знала о его существовании?

– Раньше тебе не нужна была медицинская помощь.

Да она и сейчас мне не нужна. Если не считать психической травмы на всю жизнь. Но подобных последствий не избежать, если после неспокойного сна пробуждаешься на каталке в морге.

– Что последнее ты помнишь?

– Ну, – напрягаю запутавшиеся извилины я, – помню Даниила. Он заманил меня в больницу Уинтер Парка с помощью Эми. Каким-то образом ему удалось достать лекарство. Блэквуд привез меня обратно в поместье Ле Блана, с ранами и переломом. Помню, как лежала на кровати в своей комнате…

Но также помню настойчивые стуки и раздраженные голоса за дверью. Жители поместья вовсе не были рады моему возвращению, особенно после того, что произошло на Демонстрации. Крики, возмущения, претензии… Они требовали, чтобы я покинула это место, пока ситуация не разрешится и не будет доказана моя невиновность. Помню озноб и жар, охватившие мое тело, выжигая все изнутри, словно адским пламенем. Дрожь сотрясала каждую косточку, фалангу, клеточку. Сгибала спину, выламывала суставы. Судороги разрывали мышцы снова и снова, словно в смертельной агонии.

– А после этого, – говорит Уилл, отходя к столу, – что-нибудь припоминаешь?

Его пальцы сжимают ручку крошечного предмета наподобие увеличительного стекла, который он приставляет к моему глазу. Я инстинктивно отвожу взгляд.

– Смотри на меня.

– А-а-а… – стараюсь напрячь память, но дается мне это с трудом. Сложно сконцентрироваться, когда кто-то находится так близко. Он буквально в нескольких сантиметрах от моего лица. Я даже могу рассмотреть серебряный отблеск на кончиках его волос и темный блик в глубине голубой радужки. – Помню, что мне было плохо. Меня ломило, словно от лихорадки, а потом…

Я смолкаю, не в силах произнести это вслух, но Уилл понимает меня без слов. Он убирает офтальмоскоп и смотрит на меня не моргая. На его лице отразилась уверенность, которой сейчас так не хватает мне самой.

– Ты не мертва. Не знаю, что произошло и почему сиринити так решили, но это неправда. Теперь все в порядке, и ты даже представить себе не можешь, как я этому рад.

Даже не замечаю, как вцепляюсь в его руку. Мне так сильно нужно было это услышать, ощутить чью-то поддержку, заботу, что я готова снова броситься ему на шею, но… это было бы слишком неловко с учетом безлюдности лазарета. Уильям неловко откашливается и продолжает.

– Голова не повреждена. Кровоизлияний нет…

Это ты так думаешь.

–…рефлекторные реакции тоже в норме…

Об этом тоже можно поспорить.

–…нарушения в центральной нервной системе, судя по всему, отсутствуют, – он опускает ладонь мне на плечо, прощупывая кости. – Если бы я не знал, то никогда бы даже не предположил, что у тебя был перелом. Это просто… удивительно. Думаю, нам следует уведомить Старейшину, чтобы исправить сложившееся недоразумение. Сегодня вечером запланирован погребальный обряд, и раз уж ты цела, нужно…

Речь Уилла так и крутится вокруг, рассеивается пылинками в воздухе. Проникает в мои легкие вместе с воздухом, оседает на ноющей после долгого лежания груди, но я не могу на ней сосредоточиться. Все, о чем я могу думать – это Блэквуд. Как он вырвал меня из лап Даниила, как привез в поместье, как вытащил меня, корчащуюся от боли, из машины… Должно быть, именно он передал меня врачам сиринити. Что если он наблюдал, как я умираю? Каким ударом это могло стать для него, если он действительно ко мне что-то испытывает. Он должен знать, что я жива.

– Сильвер, куда ты?! Мы ведь обязаны предстать перед…

Не слышу его, так как уже бегу по коридору мимо бесчисленных дверей, сквозных проходов и поворотов. Не обращая внимания на усталость, ломоту и перекошенные лица дозорных, оглядывающихся мне вслед. Миную главный холл, коридор, лестничные площадки-близнецы. Не без труда поднимаюсь по парадным ступенькам на четвертый этаж, где в конце анфилады под тяжелой бархатной портьерой скрывается проход в часовую башню. Логово черной кобры, в которое боится соваться каждый житель поместья Ле Блана. Но только не я. Мне нужно его увидеть, прикоснуться, сжать костлявую руку. Просто чтобы убедиться, что это не сон. Чтобы удостовериться, что он в порядке.

Захожу в комнату без стука. Надеюсь, Блэквуда это не разозлит. Мне сейчас немного не до этикета. Лишь бы снова не повстречаться лицом к лицу с паркетом. Но, к моему огромному сожалению, помещение в башне оказывается пустым. Прохожу мимо механизма часов, письменного стола и кровати с заправленными простынями, но не нахожу ни единого намека на местопребывание Верховного жреца. Куда он мог подеваться? Только ощутив на лице порыв свежего воздуха, я нахожу ответ на свой вопрос – крыша.

Когда ноги минуют сорок брусков, опускаясь на каменный пол смотровой площадки, понимаю, что совершила чуть ли не второй подвиг за сегодня. Лишь бы это было не зря.

– Блэквуд, ты здесь?

Я нерешительно осматриваюсь, но не успеваю сделать и пяти шагов, как в мою шею упирается острие клинка.

– Полегче, – медленно поднимаю руки и разворачиваюсь, ожидая увидеть очередного перепуганного дозорного. Но вместо него натыкаюсь на лицо того, кого так долго искала. Слава богу, это Блэквуд! С ним все хорошо. В радостном порыве устремляюсь к нему, но его кинжал лишь сильнее впивается в кожу. Похоже, он не очень рад меня видеть.

– Спокойно, это же я. Все нормально. Я жива.

Даже глазом не ведет.

– Пожалуйста, опусти клинок.

– Блум умерла девятнадцать часов назад. Кем бы ты ни была, ты – не она.

Внезапное осознание накрывает меня, как ураган, лишая дара речи. Так вот почему он так странно себя ведет: он думает, что я моров. Скорее всего, он видел меня перед гибелью. Возможно, даже подтвердил мою кончину, когда мое сердце издало последний удар. Господи… Как же, наверное, тяжело ему пришлось. И как мне теперь его убедить, что я не кровожадная тварь, а всего лишь человек, которому и без того немало досталось?

– Это правда я, – ступаю на скользкий путь. – Прошу, поверь мне.

Чувствую, как кончик оружия сильнее впивается в яремную ямку. Лучше не делать резких движений.

– Верить не в моих привычках.

– Посмотри на меня! Мои вены не потемнели, белки не залиты кровью!

– У новообращенных практически отсутствуют видимые признаки заражения.