Плацебо (#2) - Гранд Ксения

Он собирается еще что-то добавить, но я прерываю его.

– А как же падшие?

– C’est-à-dire?

С уроков французского помню, что это означает «то есть», и неспешно продолжаю.

– Ведь они до сих пор на Другой стороне, прячутся от моровов в пещерах. Они построили целый подземный город, в котором живут, не видя света. Им нужна помощь. Нужно найти способ добраться до них и эвакуировать сюда.

– Не вижу причин для столь неосмотрительных рисков. Ведь ты сама изволила сказать, что они уже нашли там пристанище, да и обосновались недурно.

Это не совсем то, что я сказала. Это вообще и близко не имеет ничего общего с тем, что я имела в виду!

– Но ведь так нельзя! Вы же не можете бросать свои…

– Моя дорогая, милая Сильвер, – приобнимает Старейшина меня за плечо, – я не хочу показаться безжалостным тираном, но взываю к твоему благоразумию. Вникни в суть: к вратам была направлена дюжина доблестных стражей, но лишь двоим было даровано возвращение – тебе и Верховному жрецу. Он спасся благодаря мудрости и умению выживать в беспощадных условиях, ты же – лишь по милости дара самоисцеления. Если я отправлю за Стену несколько взводов, не станет ли это решением, обреченным привести их к гибели? Ты бы рискнула своими людьми? Поставила бы их жизни на кон?

Я молча отвожу взгляд. Как бы грустно ни было это признавать, но его слова не лишены смысла. Но ведь я дала слово Двойке. Неужели мне не удастся его сдержать?

– Но что если…

Старейшина прерывает меня легким взмахом.

– Я безмерно рад, что смерть посчитала тебя лишней в своем мире, но ты выглядишь крайне изнуренной. Тебе необходимо отдохнуть, а заботы о грядущем уделе le mur frontalier 3 предоставь нам. Верховный жрец сопроводит тебя в твои покои, а завтра, если воля твоя тому не противится, он проведет тщательное исследование, дабы удостовериться в нерушимости твоего здравия.

Нехотя соглашаюсь и под пристальными взглядами стражей направляюсь к двери. Мне не нравится, как они на меня поглядывают. Так, словно боятся меня или считают угрозой. С учетом обстоятельств, и то и другое оправдано, но крайне неприятно. Под мерный стук шагов, утопающих в тишине спящего поместья, Блэквуд проводит меня к моей спальне, но у двери замирает, еще раз оглядывая с головы до пят. Это начинает меня раздражать, и я решаю уточнить некоторые моменты завтрашнего дня.

– Почему Кристиан поручает мое обследование тебе, а не докторам сиринити?

Подобный вопрос заставляет его плечи напрячься, словно от неприятных воспоминаний.

– Полагаю, своей правой руке Старейшина доверяет больше, чем посредственным лекарям лазарета.

Ауч. Неужели у Верховного жреца зуб на представителей местного медицинского учреждения? Это наталкивает на определенные размышления, добавляя пару вопросов в мой список.

– Думаешь, – продолжаю я, стирая алые капли с медальона, – моя кровь изменилась после введения лекарства? Что нам делать, если его все же нельзя…

Блэквуд обрывает меня прежде, чем мой язык успевает создать очередной звук.

– Не здесь. Встретимся после полуночи в восточном крыле лазарета. Не опаздывай.

– Стой, что? Почему сейчас не об… Блэквуд!

Он медленно разворачивается и подходит ко мне вплотную, наклонившись к уху.

– Здесь ни одно слово не остается незамеченным. Поговорим в назначенном месте завтра.

Тепло от его дыхания приятно обжигает кожу, которую до сих пор пропитывает могильный холод. Я киваю в ответ и поворачиваю дверную ручку, наблюдая, как его фигура исчезает в темноте коридора. Этот парень – сплошная загадка. Только считаешь, что угадала следующий ход, как колода неожиданно меняет масть, подкидывая трефы вместо ожидаемой пики. И тебе, сбитой с толку и теряющейся в догадках, остается лишь слепо подыгрывать, независимо от имеющихся карт. В этом весь Дориан Блэквуд. Что поделать. Связываясь с ним, я знала, на что подписываюсь. Надеюсь лишь, что эта игра стоит свеч.

Глава 2. Святая Сильвер Благословенная

Слухи о моем чудесном воскрешении разносятся по поместью, подобно стае обезумевших лошадей, которых никто не в силах пристрелить. А следовало бы, потому как такая слава – не лучшее лекарство для восстановления нервной системы. То, какими взглядами провожают меня по коридору сиринити, не выразить словами, потому что лингвисты еще не изобрели определений для той степени потрясения, граничащего с шоком, что застыло на их лицах. Пораженные, изучающие, вопрошающие взгляды сопровождают каждый мой шаг, следуя за мной в каждое помещение, каждый закоулок поместья Ле Блана. Некоторые при виде меня хватаются за спасительный луч веры, перекрестившись не только сами, но и осеняя святым крестом меня, будто я демон во плоти. Другие смотрят на меня, как на святую, и даже бросаются целовать руку. Третьи вообще теряют сознание, не выдержав подобного потрясения. Хотя винить их в этом нельзя. Я и сама не знаю, как бы отреагировала, если бы увидела человека, вернувшегося с того света.

После такого приема я решаю вернуться в свои покои, чтобы уберечь слабонервных сиринити от преждевременного приступа, когда по пути натыкаюсь на Уилла – чуть ли не единственного человека, который действительного рад меня видеть. И после настойчивых уговоров даю ему увести себя в обеденную. Неловкость неловкостью, а желудок все же урчит, требуя утреннюю порцию пончиков и кофе. Переступив порог просторного зала, понимаю, что здесь я еще не была. Ну еще бы. У меня ведь раньше не было возможности спокойно позавтракать со стражами. Званый обед с Кристианом, тренировка, незамедлительная подготовка к путешествию: все мое время пребывание в поместье было буквально расписано по часам. К тому же, Старейшина сам распорядился, чтобы мне подавали еду в комнату, по всей видимости, опасаясь моей передозировки новыми впечатлениями (за что я искренне ему благодарна).

Льющийся из панорамных окон свет позволяет мне детально рассмотреть обстановку трапезной сиринити: дубовые столы с резными ножками, расставленные в форме буквы П, позолоченные лампы, фарфоровые вазы, кашпо, 4 статуэтки, украшающие каждый угол этого своеобразного четырехугольника. На стенах, высотой по меньшей мере метров десять, вырисовываются картины с изображением херувимов, разливающих вино по бокалам празднующих людей. Есть в такой обстановке – одно удовольствие. Вот только, судя по виду, большинство стражей не сильно радо моему обществу. Взволнованные шепотки, сдержанные кивки, испуганные бледные лица… Разглядывают меня, словно чудовищного призрака. Но есть и те, в чьих глазах отражается восторг, граничащий с трепетом, будто бы я – божество, сошедшее к ним с небес. От этого мне еще сильнее становится не по себе. Уж лучше бы они меня презирали.

– Сильвер! – машет рукой Мирилин, призывая к своему столику. Что ж, по-видимому у меня нет выбора.

– Привет! Я так рада, что ты к нам присоединилась. Надеюсь, ты любишь перепелку? Сегодня она у нас по особому провансальскому рецепту.

Опускаюсь на стул, неловко потирая руки.

– Познакомься, это Ноиз и его девушка Ламия, – кивает она в сторону рыжеволосого парня и кареглазой шатенки с татуировкой бабочки на правой стороне лица. Девушка радушно улыбается, отчего тату проваливается в милую ямочку на щеке. Я неловко киваю в знак приветствия.

– Думаю, Личи и Пейшенс ты помнишь.

Плечи последней заметно напрягаются при упоминании ее имени, а подбородок гордо поднимается кверху. Бледное личико, изумрудно-зеленые глаза, обрамленные толстым слоем подводки, и волосы цвета артериальной крови. Да уж. Забудешь ее с такой внешностью и не менее запоминающимся характером.

Чувствую себя еще хуже, чем когда мистер Вольтман заставил меня прочесть передаваемую Изи записку перед всей аудиторией. Все из-за витающего за столом напряжения. Пейшенс следит буквально за каждым моим вдохом и считает выдохи, пытаясь убедиться в моей нормальности. Ламия потупляет взгляд в столешницу, лихорадочно барабаня по ней пальцами. А Ноиз неловко мнется на месте, будто ему и вовсе не по себе сидеть рядом. Даже Личи… Хотя он старается поддерживать невозмутимый вид, но нервный тик правой руки с лихвой выдает его попытки. Лишь Уилл и Мирилин ведут себя, словно ничего страшного и не произошло.