Чернокнижник из детдома (СИ) - Богдашов Сергей Александрович

Он появился как раз накануне первого экзамена. Без предупреждения, на своем большом внедорожнике. Выглядел капитан… озадаченно.

— Александр, — начал он, едва переступив порог мастерской. — Отчёт по фонарям.

Я отложил учебник по русскому языку. «Н и НН в прилагательных» могли и подождать.

— И?

— Они работают, — сказал Всеволод Степанович, и в его голосе звучало недоверие к собственным словам. — Точнее, один работал. Другой вышел из строя на седьмом часу. Но первый… первый проработал в активном режиме восемнадцать часов внутри Пробоя «Болото-7». Потом сел аккумулятор. Сама электроника — жива. Никаких сбоев, никаких помех.

Внутри у меня всё ликовало. Первый блин не вышел комом! Половина! Половина успеха — это уже прорыв.

— А почему второй сломался? — спросил я, стараясь сохранить деловой тон.

— Попал под прямую атаку одной… Твари. Электрический разряд в несколько киловольт. Защита выдержала первичный импульс, но кристалл внутри треснул от перегрева. Оператор жив, кстати. Лишь немного обгорел. Фонарь принял на себя основной удар.

Это была даже лучшая новость, чем я мог рассчитывать. Артефакт не просто работал — он, как Щит, спас жизнь своего носителя. Это был идеальный маркетинг.

— Значит, нужна доработка по теплоотводу и механической защите кристалла, — констатировал я вслух. — Увеличим массу и габариты, но сделаем надёжнее. А тот, что выжил… можете его вскрыть, посмотреть?

Всеволод мрачно хмыкнул.

— Пытались. Наши инженеры чуть с ума не сошли. Кристалл, который должен быть просто куском кварца, светится. И его невозможно извлечь, не разрушив всю плату. Он… он будто прирос.

— Магия, — пожал я плечами, делая вид, что так и надо. — Неразборный узел. Зато работает. Сколько вам нужно таких фонарей? Условно — первой, не самой надёжной серии?

Капитан посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом.

— Сейчас в активной фазе четыре Пробоя в нашем регионе. На каждый — минимум три группы по десять человек. Каждому бойцу — фонарь. Плюс запас. И это только фонари. Если твоя защита работает… — он замолчал, обдумывая масштабы. — Твоя цена?

— Для армии по госзаказу? Двенадцать тысяч за штуку в текущей комплектации. За улучшенную, с защитой от прямого попадания — двадцать. Лазерные целеуказатели — от двадцати пяти, но это только защита. Сами приборы ваши, и желательно — одной модели. Первые образцы получите через пару недель.

Он не стал торговаться. Просто медленно покачал головой.

— У тебя есть патент? Сертификат? Хоть какие-то документы, кроме твоих слов?

— Послезавтра у меня первый экзамен, — ответил я с самой невинной улыбкой, какую смог изобразить. — А через два месяца — день рождения. Тогда и поговорим о документах. А пока — устная договоренность и предоплата на мою карту. Или вы хотите ждать, пока ваши ребята будут дальше лампочками Ильича на батарейках в пещерах светить? В конце концов вам свет нужен или бумажки? Кстати, нужных фонарей я по всему Уссурийску собрал лишь двадцать три штуки. Под заказ могут хоть сотню привезти, но таких денег у меня нет. Решайтесь.

Всеволод Степанович тяжело вздохнул, словно принимая судьбоносное решение.

— Ладно. Готовь партию в двадцать штук. Улучшенных. Предоплату дам через неделю, как оформлю внутренние бумаги. Но, Александр… — он сделал шаг ко мне, и его голос стал тише и жестче. — Если это розыгрыш, если люди из-за твоего «ноу-хау» погибнут… меня уже не будет интересовать твой возраст или гениальность. Ты понял?

Я встретил его взгляд без колебаний.

— Я всегда отвечаю за свою работу. Всеволод Степанович. Фонари работать будут, а люди… обычно они не из-за фонарей погибают. Это уже я вас предупреждаю.

Он кивнул, развернулся и ушел. Я остался один, слушая, как за окном заводится двигатель его машины. Кстати, вяло. Стартер едва крутит. Ему бы аккумулятор поменять.

Двадцать фонарей. По двадцать тысяч за каждый. Двести тысяч рублей предоплаты, остальные по факту сдачи товара. Это был не просто заработок. Это был пропуск в другой мир. Мир вполне серьезных игроков.

Но сначала — экзамены.

* * *

Первый экзамен, русский язык, прошёл как в тумане. Сочинение на тему «Что такое нравственный выбор» я написал, опираясь на опыт защиты малышей и войну со Светловым, только, конечно, сильно приукрасив его содержание и многое обобщив. Тестовая часть показалась смехотворно простой после магических формул.

Математика была моим триумфом. Я щелкал задачи, как орехи, наслаждаясь чистотой логики. Даже самая сложная геометрическая задачка с построением не вызвала затруднений — пространственное мышление мага было куда более натренированным.

Физика… На физике я чуть не сорвался. Когда увидел задачу на расчет силы тока и сопротивления в цепи из трёх ламп, мне захотелось написать на полях: «Ваши формулы громоздки. Я могу показать, как хранить в сотни раз больше энергии в маленьком кристалле кварца». Но я сдержался. Просто решил им задачу. Идеально.

Последним было обществознание. Эссе на две страницы. Тема: «Роль личности в истории».

Я взял ручку и задумался. О какой личности я мог написать? О полководцах или политиках этого мира, которых едва знал? Или…

Я начал писать. О личности, которая оказывается в чужом, враждебном мире, лишенная всего. О выборе между тем, чтобы выжить любой ценой, и тем, чтобы остаться человеком. О том, как даже один, казалось бы, ничтожный человек, взяв на себя ответственность за других, может изменить маленький мир вокруг себя. О цитадели, которую строят не из камня, а из веры и дел. Я не писал о магии или Пробоях. Я писал о детдоме. О Кате. О девочках-швеях. О стариках-радиолюбителях. И о том, что настоящая роль личности — не в завоевании империй, а в том, чтобы дать шанс тем, кто рядом с тобой.

Когда я сдавал работу, пожилая преподавательница, принимавшая экзамен и пару раз читающая то, что я пишу во время остановок около моей парты, посмотрела на меня долгим, проницательным взглядом.

— Необычный взгляд, Соколов. Очень… личный. Удачи тебе.

Я вышел из школы. Был ясный, холодный день. Экзамены закончились. Зачёты по истории и географии. Их я сдал, не напрягаясь, ещё день назад.

Теперь оставалось только ждать результатов. И дня рождения.

— Сначала — ваш дурацкий аттестат, — подумал я, глядя на уходящее зимнее солнце. — Потом — мои правила. И тогда мы посмотрим, чья магия сильнее.

Путь домой, в детдом, я проделал пешком, наслаждаясь неожиданно наступившей тишиной в собственной голове. Я возвращался с первой, самой важной победой — победой над самим собой и системой местного начального образования.

* * *

Обычно аномалии возникают надолго. Особенно, большие. Километрах в двухстах от Уссурийска есть одна, которую уже второй год пробуют закрыть, но пока что безрезультатно. Одно радует — те Твари, что из неё появляются, к жизни на Земле плохо приспособлены. У нас их всё не устраивает: и слабый магический фон, и состав воздуха, и сила притяжения, а ещё они болеют. Наши вирусы и бактерии — это биологический Щит Земли. Другими словами — дальше, чем в ста километрах от того Пробоя Тварь из него и не встретишь, разве, что в виде исключения. Видимо одно из таких исключений и погрызло руку знакомого мне охотника, с которым я познакомился в больнице.

Бывают и малые Пробои. С небольшими воротами телепорта и радиусом в полтора — два километра. Обычно оттуда редко вываливает кто-то серьёзный и габаритный. Чаще всего — мелкие тварюшки — разведчики. Быстрые, злые, но на рану не особо крепкие. Люди уже научились небольшие Пробои закрывать, и довольно быстро, чтобы не дать Тварям разбежаться. Стоит чуть промедлить, и будет много жертв среди гражданского населения.

Через день после сдачи экзаменов я решил изменить маршрут для бега.