Император Пограничья 14 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Помню князя Ростислава Буйного из Полоцка. До того, как я присоединил его земли, он захватил власть, вырезав всю княжескую семью. Правил три года в постоянном страхе перед заговорами, спал в разных покоях каждую ночь, пробовальщики умирали от яда раз в месяц. В конце собственная стража задушила его в бане — их банально перекупили.

Или боярин Мечислав из Изборска. Сверг законного князя, объявив его слабоумным. Полгода триумфа, потом восстание горожан, поддержанное дружиной. Повесили на главных воротах, труп висел неделю, пока дворняги совсем не растаскали.

А сколько их было в древней Римской империи? Десятки, если не сотни узурпаторов за пятьдесят лет смуты. Каждый командир легиона считал себя достойным пурпура, каждый брал столицу силой мечей. И где они теперь? Средняя продолжительность правления — два-три года. Почти все закончили насильственной смертью. Потому что если ты взял власть силой, любой другой генерал с армией имеет такое же «право». Нет легитимности — нет причины подчиняться, кроме страха. А страх держит, только пока ты лично стоишь над душой с клинком в руках.

Ещё хуже вспоминалось Смутное время, о котором мне уже довелось почитать за прошедшие месяцы. Лжедмитрий Первый ворвался в столицу с иноземным войском, заявил права на престол. Через год его зарезали прямо в тронном зале. Лжедмитрий Второй — та же история, только ещё позорнее. Семибоярщина пыталась договориться, созвала Земский собор, но бояре не смогли прийти к единому решению. Каждый тянул одеяло на себя, каждый хотел посадить своего ставленника. В итоге вместо компромисса получили развал. Моя империя рассыпалась на княжества, которые грызутся до сих пор. Вот цена отсутствия легитимного механизма передачи власти.

Сабуров — живой пример той же ошибки. Убил Веретинского, захватил трон. И что? Полгода правления, и вот он — связанный, преданный своими же. Всё княжество шептало за его спиной — «цареубийца», «узурпатор», «предатель». Этот шлейф тянулся за ним каждый день, отравляя любое начинание.

— Не буду повторять ошибок Сабурова, — произнёс я, открыв глаза. — Если возьму трон силой сейчас, получу те же проблемы. Бояре будут искать способ свергнуть очередного «тирана», купцы начнут выводить капиталы, народ будет ждать любого повода для бунта.

— Что предлагаешь? — спросила Ярослава.

— Легитимность через Боярскую думу. Пусть выберут меня сами, по доброй воле. Тогда никто не сможет назвать узурпатором.

— Но это же не настоящие выборы, — скривился Севастьян. — Всё равно выбор очевиден. Зачем играть в эти игры?

Я посмотрел на него тяжело:

— Первое, потому что у меня нет армии, способной долгое время удерживать всё княжество силой. Да, сейчас мой отряд самый боеспособный. Но в княжестве остались силы правопорядка, вооружённая охрана и служба безопасности знатных родов. Особенно тех, кто проигнорировал созыв Боярского ополчения и отсиделся дома. У них дружины целые, арсеналы нетронутые. К тому же я вывел часть войска из Угрюма, чтобы взять Владимир. Мой острог сейчас ослаблен. Если начнётся партизанская война, если бояре объединятся против общего врага-узурпатора, я просто не смогу держать контроль везде одновременно, и княжество погрузится в гражданскую войну.

Будь у меня подавляющая военная сила, которая не ослабляла бы острог, я мог бы установить железный контроль, взять присягу с побеждённых и держать их страхом. В прошлой жизни я порой именно так присоединял новые земли — тысячи воинов под моими знамёнами делали любое сопротивление бессмысленным. Но сейчас у меня нет этих тысяч. А значит, этот путь не сработает.

Вздохнув, я продолжил:

— Второе, потому что легитимность работает, даже когда меня нет на месте. Узурпатор может держать столицу, пока стоит с армией. Но стоит ему уехать — и через неделю мятеж. А легитимный князь уезжает в другой город — и ему там подчиняются. Чиновники работают, не саботируя. Налоги собираются. Приказы исполняются. Видишь разницу?

— Тонко, — одобрительно кивнула Ярослава. — Сила держит только то, что видит. Закон держит всё остальное.

— Именно, — подтвердил я. — Выборы в данном случае — это не демократия. Это ритуал легитимизации. Когда бояре сами меня выбирают, они связывают себя этим решением. Они не могут потом сказать «это незаконный узурпатор», потому что они сами его выбрали. Коллективное решение элит снимает с меня клеймо захватчика и размазывает ответственность по всем участникам.

— Разделение ответственности, — кивнула Засекина. — Если что-то пойдёт не так, это не «Платонов узурпировал власть», а «мы все вместе его выбрали».

— И ещё, — добавил я. — Это снимает проблему других претендентов. Если я просто беру трон силой, каждый сильный боярин думает: «А почему не я? У меня тоже есть дружина». Начинается грызня. А если меня выбрали через процедуру — есть формальное обоснование, почему именно я, а не кто-то другой.

Я обвёл взглядом собравшихся:

— Посмотрите на мою ситуацию трезво. У меня нет формальных прав на престол Владимирского княжества. Никаких. Я не из княжеской династии, не родственник Веретинского. У меня нет поддержки народа — они меня не знают, для них я просто очередной боярин с мечом. У меня нет поддержки политических элит — половина боярства меня терпеть не может, учитывая, что мы перебили их родственников под стенами южного форта, вторая половина выжидает, к кому примкнуть. Если я сейчас объявлю себя князем по праву сильного, это прямой путь к катастрофе. Через месяц начнутся заговоры, через три — восстания, через полгода меня убьют или изгонят, а княжество погрузится в новую смуту.

Собственно, я уже проходил этот путь. В Угрюмихе я мог бы попытаться перевешать всех несогласных в первую же неделю. У меня была сила. Но я так не сделал. Вместо этого планомерно завоёвывал доверие, показывал, что могу быть полезен, что мои решения правильные. Показал собственную магическую силу, показал прибыль от сотрудничества со мной в виде добычи ценных Реликтов, купил продовольствие и товары для деревни, защитил охотников от убийц Макара Гривина.

И лишь когда получил это доверие, когда люди начали видеть во мне не захватчика, а настоящего хозяина, я физически устранил конкурента — старосту Рындина. И то не просто убил, а сначала получил доказательства его преступлений, обнародовал их, показал всем, что старый порядок прогнил. После этого никто не пискнул, когда я взял власть. Потому что это была справедливость, а не узурпация.

С титулом маркграфа то же самое. Я не просто оттяпал кусок земли Владимирского княжества и объявил его Маркой. Выполнил все условия и процедуры по закону, получил подтверждение нового статуса от Оболенского. И лишь потом, когда всё было оформлено по правилам, порвал связи с Владимиром, дополнительно усилив собственную позицию доказательства невыполнения феодального контракта между столицей и Пограничьем. Юридически чисто, политически обоснованно.

Текущая ситуация — логичное развитие того же подхода. Я не меняю методов. Сначала легитимность, потом власть. Не наоборот. Иначе получится как у Сабурова — полгода мучений и позорный конец.

— А Сабуров? — словно прочитав мои мысли, уточнил отец. — Казнишь?

Я посмотрел в окно, где на площади всё ещё толпились любопытные:

— Казню, но не сейчас. Если повешу его сразу после взятия города, это будет выглядеть как месть, расправа победителя. Мне нужно сначала стать законным князем, провести открытый суд, доказать все его преступления. Только тогда казнь станет актом справедливости, а не самосуда. Иначе это клеймо останется на мне навсегда — «вошёл в город и сразу начал вешать».

По этой же причине в своё время я не казнил сразу старосту Рындина, а вначале вывел его на чистую воду. В таких вещах важен порядок.

Серо-голубые глаза Засекиной блеснули одобрением:

— Умно. Покажешь себя не завоевателем, а восстановителем законности. Народ это оценит.

— Не серчай, воевода, но как по мне, это рискованно, — возразил Севастьян. — А если не выберут? Или выдвинут своего кандидата?