Лекарь Империи 4 (СИ) - Лиманский Александр

Мы с Шаповаловым шли по гулкому коридору обратно в наше отделение, и я не мог не заметить хищную, довольную усмешку, игравшую на его губах.

Он был доволен. И дело было не только в том, что Кобрук, скрипя зубами, дала добро на мою задержку.

Он только что разыграл блестящую партию.

Он не просто продавил нужный ему исход. Он укрепил свой авторитет, показав, что готов бороться за своих людей и передовые методы. И при этом, если вдуматься, вся основная ответственность в случае провала все равно легла бы на меня.

Хитро. Очень хитро.

Я посмотрел на него по-новому. Шаповалов совсем не прост.

— Молодец, Разумовский, что не прогнулся, — одобрительно хмыкнул он, когда мы отошли на достаточное расстояние от кабинета Кобрук. — Гильдейские чиновники обожают, когда перед ними на задних лапках скачут. А ты показал характер. Уважаю.

— Спасибо, что поддержали, Игорь Степанович. Я не ожидал.

— Да ладно тебе, — он усмехнулся. — Ты теперь официально мой первый ассистент. Должен же я стоять горой за своих людей? Иначе какая из нас команда? Кстати, готовься. Раз уж ты теперь почти полноценный хирург, завтра у нас с тобой три плановые операции. Две грыжи и один холецистит. Будешь ассистировать на всех. Надо тебя вводить в курс дела.

— Понял, — кивнул я. Наконец-то.

— И еще, — я решил ковать железо, пока горячо. — Помните, я вам как-то говорил про одного лекаря, Славу Пархоменко? Он очень хочет перевестись к нам в хирургию.

Шаповалов нахмурился, вспоминая.

— Не помню. Пархоменко? А, этот, из терапии? Толковый вроде парень, я видел его пару раз на обходах.

— Очень толковый. И руки у него стоят правильно. Думаю, из него выйдет отличный хирург.

— Может быть, — Шаповалов пожал плечами. — Но ты же знаешь, у меня по-прежнему только три штатных места для ординаторов. Если твой Славик докажет, что он сильнее кого-то из нынешней троицы и тебя — милости прошу. Устроим ему проверку. Но никаких скидок и поблажек не будет. Пусть это имеет в виду.

— Он справится, — уверенно сказал я.

— Посмотрим, — он кивнул. — Ладно, хватит болтать. Пошли на обход. Начнем с твоего вчерашнего триумфа — навестим Кулагина, посмотрим, как он там.

Пациент Кулагин лежал в общей послеоперационной палате, но ему выделили лучшее место — у окна. Когда мы с Шаповаловым вошли, я с удовлетворением увидел, что пациент идет на поправку. Он все еще был бледен, но та мертвенная, восковая бледность, которая была у него на операционном столе, ушла.

На щеках проступил легкий, едва заметный румянец — признак того, что кровообращение восстанавливается, и организм начинает бороться. Но самое главное — его взгляд. Вместо того мутного, отрешенного выражения, которое было до операции, сейчас глаза были абсолютно ясными и осмысленными.

Увидев нас, он тут же попытался приподняться на локтях.

— Лежите, лежите, Михаил Вячеславович, — я подошел к его кровати. — Геройства в сторону. Как самочувствие?

— Господин лекарь… Илья… — его голос, до этого сиплый, теперь звучал хоть и слабо, но крепко. Он дрогнул от сдерживаемых эмоций. — Я… я даже не знаю, как вас благодарить. Мне тут медсестры вкратце рассказали, что вы вчера сделали. Что нашли эти… опухоли, которые были неуловимы…

— Вот, кстати, об опухолях, — тут же встрял Фырк, который уже успел незаметно устроиться на спинке соседней кровати. — Спроси-ка у него, двуногий, не было ли в их благородном рабочем роду похожих странных случаев? МЭН-1 — штука генетическая, по наследству передается!

Черт, а ведь он прав.

Я настолько был поглощен самой операцией и ее последствиями, что совершенно упустил из виду этот важнейший аспект. МЭН-1 — это аутосомно-доминантное заболевание.

Это значит, что если у одного из родителей есть дефектный ген, то с вероятностью в пятьдесят процентов он передастся каждому из детей.

Это не просто болезнь одного человека. Это, возможно, проклятие целого рода. И мой врачебный долг — не просто вылечить его, но и предупредить о рисках для его семьи.

— Спасибо, мудрый Фырк, — со всей искренностью мысленно сказал я.

А вслух продолжил.

— Михаил Вячеславович, скажите, в вашей семье были случаи каких-то редких эндокринных заболеваний? У ваших родителей, братьев, сестер? Может, кто-то умирал от непонятных болезней, связанных с поджелудочной железой?

Он на мгновение задумался, нахмурив лоб.

— Отец… — наконец произнес он. — Отец мой умер молодым, ему и пятидесяти не было. От чего-то с поджелудочной, да. Лекари тогда толком ничего так и не объяснили, списали на пьянку, хоть он и не пил особо. Про брата и его осложнение вы знаете. А что?

— Ваше заболевание, скорее всего, передается по наследству, — пояснил я. — Так что я бы настоятельно рекомендовал вашей дочери пройти полное обследование. И внуку, когда он немного подрастет, тоже. Чисто для профилактики.

При упоминании внука лицо Кулагина мгновенно просветлело.

— Внук… — он смахнул с уголка глаза непрошеную слезу. — Я же думал, никогда и не увижу, как он вырастет. А теперь… теперь у меня есть шанс. Спасибо вам, лекарь. От всего сердца — спасибо!

— Еще рано благодарить, — вмешался в наш разговор Шаповалов, который до этого молча изучал карту пациента. — Впереди долгий процесс восстановления. Диета — строжайшая, до конца жизни. Никаких поблажек и нарушений. Через неделю выпишем домой, но будете стоять на учете у участкового целителя и регулярно сдавать анализы.

— Я все сделаю, как вы скажете! — горячо закивал Кулагин. — Теперь у меня есть, для чего жить. Внука на ноги поставить надо. Родители постоянно на работах пропадают, я для него теперь — главная опора.

— Поставите, — улыбнулся я. — С таким настроем еще и правнуков дождетесь.

Мы закончили обход на нашем этаже. Все плановые пациенты были стабильны, без сюрпризов.

— Ладно, пошли вниз, — сказал мой наставник. — Заскочим в приемный, посмотрим, что нам там за ночь привезли. Да и кофе выпить не мешало бы.

Мы спустились на лифте на первый этаж. В холле приемного покоя, как всегда, царила суета. Я как раз собирался что-то ответить Игорю Степановичу, как вдруг мой взгляд зацепился за знакомую сутулую фигуру у одного из смотровых кабинетов.

Там, у стола, сидела женщина лет сорока с измученным лицом, держась за поясницу. Рядом с ней суетился Максим Фролов, что-то быстро записывая на листке.

Я медленно пошел в его сторону.

— Ты куда? — удивился Шаповалов.

— Вы идите, Игорь Степанович, я вас догоню, — сказал я, пристально наблюдая за картиной.

— Как скажешь, — пожал плечами тот. — Мне кстати тоже нужно в одно место заскочить.

Он ушел, а я двигался в сторону Фролова и пациентки, и уже мог различить о чем они говорят.

— Так, значит, поясница болит уже неделю? — бодро, почти с наигранным энтузиазмом, говорил он. — Не переживайте, это классический остеохондроз, ничего страшного. Вот вам направление к неврологу, запишитесь на прием на следующей неделе.

Женщина, получив бумажку, с благодарностью кивнула и, кряхтя, поковыляла к выходу. Фролов с явным облегчением выдохнул, проводив ее взглядом. А затем… затем он просто отложил ее амбулаторную карту в сторону, даже не открыв журнал регистрации.

— Эй, двуногий! Ты это видел⁈ — тут же зашипел у меня в голове Фырк. — Он опять за свое! Он не записал пациентку! Просто сделал вид, что ее не было!

Я нахмурился. Один раз — случайность. Два раза — совпадение. Но три… три раза — это уже система. И разговоры мои на него не действуют.

— Максим, — я окликнул его, подходя ближе.

Фролов вздрогнул и резко обернулся. Увидев меня, он попытался изобразить радостную улыбку, но вышло жалко.

— А, Илья! Привет! Я слышал, операция вчера прошла успешно? Говорят, ты там настоящие чудеса творил!

— Оставим чудеса, Максим. Лучше скажи, почему ты не внес пациентку в журнал регистрации?

— Какую пациентку? — он начал нервничать, его глаза забегали. — А, эту… с остеохондрозом? Да я сейчас, через минутку… Просто руки не дошли, сам видишь, какой завал.