Лекарь Империи 4 (СИ) - Лиманский Александр

— Максим, не ври. Иди за мной.

Я, не дожидаясь его ответа, направился прямо в регистратуру. Фролов поплелся следом, как школьник, которого ведут на ковер к директору.

— Добрый день, — я вежливо улыбнулся Машеньке за стойкой. — Будьте добры, мне нужен журнал первичного приема за последнюю неделю. Для служебной проверки.

Она без лишних вопросов достала из-под стола толстый ламинированный журнал. Я положил его на стойку, открыл свой планшет с доступом к электронной базе и начал сверять. Картина, которая вырисовывалась, была до ужаса простой и логичной.

— Смотри-ка, двуногий, — прокомментировал Фырк, заглядывая мне через плечо. — Так, пациент Петров с гипертоническим кризом — в журнале есть, в базе есть. Сидорова с ОРВИ — есть и там, и там. А вот… Николаева с неясными болями в животе — нету! И Крылов с системными головокружениями — тоже пропал! Как интересно!

Закономерность была очевидна. Все простые, понятные, «шаблонные» случаи Фролов аккуратно фиксировал. А вот все пациенты с неясными, «смазанными», потенциально сложными симптомами, требующими времени и глубокой диагностики, словно проваливались в черную дыру.

Их не было ни в бумажном журнале, ни в электронной базе.

Я медленно закрыл журнал и повернулся к Фролову. Тот стоял бледный, как полотно, и, кажется, даже перестал дышать.

— Пойдем, поговорим.

Мы вышли во внутренний двор больницы, подальше от любопытных ушей.

— Максим, давай без вранья и отговорок, — я посмотрел ему прямо в глаза. — За последнюю неделю у тебя как минимум четыре «пропавших» пациента. Зацепин со склеродермией. Николаева с болями в животе. Крылов с головокружениями. И вот эта женщина с больной спиной. И все они — со сложными, неясными диагнозами.

Он молчал, уставившись в трещины на асфальте.

— Ты не забываешь их записывать, — продолжил я. — Ты делаешь это намеренно. Ты боишься. Ты панически боишься брать на себя ответственность за сложный случай. Боишься настолько, что готов рисковать жизнями людей, просто делая вид, что их никогда не было. Что с тобой случилось, Максим?

Фролов долго молчал, глядя в растрескавшийся асфальт под ногами. Когда он наконец поднял голову, я увидел в его глазах такую беспросветную боль, что мне стало не по себе.

— Год назад… — начал он глухим, безжизненным голосом. — мой отец начал жаловался на изжогу. И покашливал по ночам. Я… — он криво усмехнулся, — я тогда был таким самоуверенным идиотом. Молодой, перспективный специалист, последний год академии, весь из себя умный.

Он замолчал, с трудом сглатывая ком в горле.

— Я поставил ему ГЭРБ. Гастроэзофагеальную рефлюксную болезнь — кислота забрасывается в пищевод. Очевидный же диагноз, правда? Изжога, кашель… классика. Я выписал ему омепразол и сказал, что он может никуда не ходить. Даже на гастроскопию не настоял — зачем лишний раз мучить старика из-за такой ерунды?

— О-о-о, — сочувственно протянул Фырк у меня в голове. — Кажется, я уже знаю, чем эта история закончилась…

— Через три месяца ему стало совсем плохо, — продолжал Фролов, и его голос сорвался. — Мы повезли его в областную. Там и нашли. Рак пищевода, четвертая стадия, с метастазами везде. Если бы я тогда… если бы я отправил его на это дурацкое обследование сразу… может быть…

Я молчал, давая ему выговориться до конца.

— Он умер через два месяца, у меня на руках. А я… я с тех пор больше не могу, Илья. Каждый раз, когда ко мне приходит пациент с какими-то неясными, смазанными симптомами, я вижу перед собой отца. И меня охватывает ледяной ужас. А вдруг я опять ошибусь? Вдруг я снова что-то важное пропущу?

— И поэтому ты их просто… не регистрируешь? Отправляешь домой? — тихо спросил я.

— Я… я надеюсь, что они не послушают меня и пойдут к кому-то другому, — прошептал он. — К кому-то, кто умнее. Кто не пропустит…

Я смотрел на этого сломленного, раздавленного чувством вины человека. В моем прошлом мире это называлось тяжелейшим посттравматическим стрессовым расстройством.

Профессиональное выгорание в его самой страшной, терминальной стадии. Классика. Чувство вины парализовало его волю. Он боится не просто ошибиться. Он боится повторить ту самую, свою главную ошибку.

— Максим, послушай меня внимательно, — сказал я. — То, что с тобой происходит, — это не просто страх или усталость. Это серьезное психологическое расстройство, которое требует помощи. Ты больше не можешь работать с первичными пациентами. По крайней мере, сейчас. Это опасно и для тебя, и для них.

Он молча кивнул, не поднимая глаз.

— Я знаю. Я… я уже несколько раз писал заявление на увольнение.

— Не надо ничего писать. У меня есть другая идея, — я положил ему руку на плечо.

Глава 6

— Во-первых, ты пойдешь к нашему больничному психологу. Завтра же. Это не обсуждается. А во-вторых, на время реабилитации, чтобы тебя не отстранили от работы, попросим Шаповалова, чтобы ты мне везде и во всем помогал. Был закреплен за мной так сказать. Аргументируем это как передачей опыта. Может даже выбьем себе простые операции, будешь ассистировать мне на простых, рутинных — аппендициты, грыжи. Там все четко, понятно, алгоритм известен от и до. Никакой неопределенности. Я буду лично тебя контролировать и учить. А когда придешь в себя — отправишься в самостоятельное плавание. Но ни днем раньше.

Он удивленно, почти с недоверием, посмотрел на меня.

— Ты… ты готов со мной возиться? После всего, что я натворил?

— Ты делал это не со зла, Максим. Ты болен. А больных нужно лечить, а не выгонять с работы.

— Вот это поворот! — восхищенно присвистнул Фырк. — Из карателя в спасители! Двуногий, ты меня не перестаешь удивлять!

Фролов смотрел на меня так, словно я только что вытащил его из глубокой, темной ямы, в которую он уже готов был упасть.

— Спасибо, — прошептал он. — Илья… спасибо. Я… я не подведу.

— Я знаю, — я кивнул. — А теперь пойдем к Игорю Степановичу. Обсудим твой временный перевод под мое начало.

— Подожди, — он остановил меня, когда я уже взялся за ручку двери.

Я обернулся и вопросительно посмотрел на него.

— Илья, но… так же нельзя, — в его голосе снова появились панические нотки. — По уставу Гильдии, Подмастерьев не допускают до самостоятельных операций. Это разрешено только с ранга Целителя третьего класса. Нас же Игорь Степанович на смех поднимет с такой просьбой.

Я мысленно усмехнулся. Вот же буквоед. Конечно, я знаю устав. И совершенно точно, даже лучше него. Но в тактике и психологии переговоров он, похоже, полный ноль.

— Все верно, Максим, — я ободряюще улыбнулся ему. — Но ты разве не знаешь главного правила любых переговоров? Проси больше, чем хочешь получить. Мы попросим его о невозможном — о допуске к операциям. Он, естественно, откажет. А потом, в качестве компромисса, легко согласится на то, что нам на самом деле нужно — на твою временную стажировку в качестве ассистента. Понял?

Фролов несколько секунд переваривал услышанное, а потом на его лице медленно расплылась восхищенная улыбка. Кажется, он начал понимать.

Мы застали Игоря Степановича в ординаторской в прекрасном расположении духа. Он пил кофе и листал какой-то медицинский журнал.

— А, вот и вы, спасители заблудших душ, — хмыкнул он, увидев нас. — Что на этот раз?

— Игорь Степанович, есть разговор, — начал я. — Касательно Максима. Он… он хочет набраться больше практического опыта. Я готов взять его под свое крыло, стать его наставником. И мы подумали, что лучшим местом для этого была бы операционная.

Игорь Степанович отставил чашку и с интересом посмотрел на Фролова.

— Вот как? Сам хочешь, Фролов, или тебя этот… Разумовский… подговорил?

— Сам, Игорь Степанович! — выпалил Фролов, покраснев. — Я… я понимаю, что мне не хватает уверенности. И я бы очень хотел поучиться у вас… и у Ильи. В реальных условиях.

— Учиться — это похвально, — кивнул Шаповалов. — Но что конкретно вы предлагаете?