Знак Огня (СИ) - Сергеев Артем Федорович

Но из нас двоих крепким орешком оказалась именно она, куда сильнее меня или мужиков в бригаде, кремень самый настоящий, а не баба Маша, и спокойна она была, как удав, и спокойствие её никуда не делось, как бы она меня ни рассматривала, а ведь я открывался ей, сражённый её безмятежностью, всё больше и больше, но не брало её ничего, ну, разве что только деятельный интерес усиливался.

И даже эта хвостато-полосатая сволочь, что под конец решила показать себя, возмущённая таким нескромным любопытством, он ведь выскочил к ней на прощание, с рёвом и рыком, скаля зубы и во весь рост, так вот, он как выскочил, так и обратно заскочил, ничего не добившись.

И ещё, я ведь тоже кое-что про неё понял, это ведь в две стороны работало, пусть и не сильно, но понял. И что сильна баба Маша, и что мало чего она боится, и много чего умеет такого, о чём и подумать-то нельзя, и ещё, самое главное, что она больше косит под старушку, чем ею является, просто жить ей вот так удобнее, взглядов и разговоров меньше, старушкам же многое прощается, а возможностей для своих дел куда как больше.

— М-да, — наконец протянула она озадаченно, отведя от меня глаза и уставившись куда-то в темноту, начав при этом чуть слышно бормотать себе под нос, — дела. И не то, что невовремя всё, слишком быстро просто. А с другой стороны — это даже хорошо, ведь если медленно, если постепенно, как и должно быть, так ведь его Алинка снова обратала бы, к гадалке, гм, не ходи, обратала бы.

Она рассуждала сама с собой, не обращая внимания на меня, и я решительно кашлянул, прерывая её.

— Может, объясните хоть что-то, баба Маша?

— Объяснить? — и она уставилась на меня своими цепкими глазами, — за пятнадцать минут? Перед пожаром? Хотя да, тут ты прав, наверное, что-то объяснить надо.

— Почему за пятнадцать минут? — не понял я, — и почему перед пожаром?

— Потому что бежать тебе надо, Даня, — усмехнулась она, глядя на моё удивление, — а пожар — так ведь всё в квартире уничтожить нужно, для твоей же пользы нужно, да и заведено так исстари, уходишь на новое место — старое жги — не жалей, чтоб некуда вернуться было, чтобы все свои беды и горести, всю неудачу свою в прощальном огне уничтожить, чтобы от жизни старой одно лишь только пепелище осталось, понял меня?

— А Алина? — идея с пожаром мне неожиданно понравилась, — воля ваша, баб Маша, но я бы с ней поговорил, слишком много у меня к ней вопросов накопилось, да и невежливо как-то, жена же вроде. Да и не хочу я никуда бежать, пусть она и бежит! Моя квартира-то, мне ипотеку за неё ещё платить и платить!

— Ты сейчас Алинке в подмётки не годишься, — отрезала она, — дури в тебе много, а понимания нет совсем. Заворожит она тебя, заморочит, даже на глаза не показываясь, а потом захомутает лучше прежнего, не соскочишь, не сомневайся. А если упрёшься, если будет хоть тень неудачи, так она подруг своих кликнет, они по звонку тут минут через десять уже окажутся, и вот тогда у тебя шансов не будет совершенно, обложат со всех сторон, да и поймают, не сомневайся. Тебе бы лет пять спокойных, в месте укромном да потаённом, силу свою осознать, вот тогда да, вот тогда весь их ковен соваться к тебе бы уже поостерёгся, а так нет. Да и нужен ты им, не отстанут они от тебя, искать будут. Алинка, чтобы ты знал, это не просто так, ты для неё большая удача, самая большая в удача в её паскудной жизни, что присосаться к тебе сумела, под себя подмять, и за твой побег её не простят, нет. С самого начала ты уже был не её личная собственность, пусть она и есть твой единственный владелец.

— Что-то путано пошло, — с сомнением посмотрел я на бабу Машу, — какие-то мысли вслух. Давайте по порядку, самое важное обрисуйте только, как с дураком, а с Алинкой я и сам разберусь.

— Разберётся он, — хмыкнула баба Маша и тут же рассердилась всерьёз, — не вздумай, Даня! Не вздумай, понял⁈ Она для тебя сейчас опасней кобры, а ты для неё всего лишь лягушонок несмышлёный!

— Хорошо, — не стал спорить я, время-то шло, — но просто слова — они ведь не работают. Вы объясните, почему так, а я и проникнусь, обещаю.

— Наверное, — кивнула она, — да. Ну ладно, вот тебе моё первое объяснение: считай отныне, Даня, что ты в сказку попал.

— Нормально так, — в задумчивости пожал плечами я, — думал, хуже будет. А какую? Русскую народную?

— Блатную хороводную! — и моя голова дёрнулась от мощного подзатыльника, этим своим глупым вопросом рассердил я бабу Машу всерьёз, непонятно только с чего именно. — Или ты думаешь, что на земле, кроме вас, не живёт больше никто? Или раньше не жил? Или что у вас фантазия самая богатая? Так ты тогда вон туда, на тот берег глянь, к нашим рисовым братьям, только осторожно глянь, потому что если без осторожности, то рассудок сохранить сумеешь едва ли, а после забейся в самую глубокую нору, дух перевести, если всё же осмелишься, мой тебе совет!

— В смысле, кроме вас? — почесал я затылок, прицепившись к царапнувшим меня словам, — а вы не с нами, что ли? Или вы не русская просто? А как же вы тогда тут оказались?

— Как, как, — скривилась баба Маша, — жизнь меня сюда сама суёт, не спрашивает! В первый-то раз ещё при царе я тут оказалась, по делу о колдовстве, глупая была же ещё совсем, вот и попалась, но обжилась и осталась. В гражданскую домой рванула, там успокоилась, а в тридцать девятом из лесу поздновато вышла, за травками ходила, пся крев! Бдительность потеряла! Кто ж знал, что это уже совсем другая страна будет! Ну, меня ваше НКВД сразу же цап-царап и, как гражданке без паспорта, сюда путёвку и выписало. А я потом подумала-подумала, спасибо им сказала да тут и осела. По тем-то местам, гляди, война два раза катком прошлась, да и потом долго ещё не лучше было, а тут тишь да гладь, божья благодать, никому ты не нужен и не интересен. Да и к тому же тогда сюда столько всякой сволочи нагнали, что я на их фоне была просто ангел небесный, и заметь, вся эта сбродная сволочь тут тихо сидела, как мыши под веником, края тут такие, наверное, просто.

— Так вы полька? — сообразил я и тут же мне в ответ, как награда за сообразительность, прилетел второй подзатыльник.

— Полячка! — сурово припечатала меня баба Маша, — не полька! Никак вы, б… не научитесь!

— Знаете что, гражданочка, — я чуть отсел и, повернувшись к ней всем телом, перехватил её неожиданно крепкие руки, она попыталась было вырваться возмущённо, но не смогла, — давайте уже привыкнем обходиться в разговоре без рукоприкладства. Я-то ведь обхожусь! На заводе-то! И даже на улице! И в магазине тоже!

— Ишь, как запел! — Баба Маша с неожиданно грустной усмешкой уставилась на меня, и я дал ей вырваться, — гражданочка, ну надо же! Совсем как тот, из НКВД, что меня сюда оформил, ну да все вы такие, Сварожичи, все одним миром мазаны!

— Ну вот, — доброжелательно сказал я ей, сам себе удивляясь, откуда у меня такое доброжелательное спокойствие, — хоть что-то выяснилось, спасибо. А то, воля ваша, у нас какой-то вечер воспоминаний получается, с подзатыльниками да на эмоциях. Не, так-то я бы с вами посидел, послушал, мне очень интересно, правда, жизнь у вас, должно быть, на события богатая была…

— Да, — перебила меня баба Маша, — богатая, даже слишком, поменьше бы их, этих событий, но ты прав, времени мало, так что слушай: Сварожичи — это такие люди, что уже и не люди, потому что горит в их душе огонь священный, неугасимый. И, чем дальше они идут по этому пути, чем больше с этим огнём сродняются, тем… А вот и не знаю, что дальше с вами бывает. Опасно, потому что, Данечка, в ваши дела свой нос-то то совать!

— А этот, из НКВД? — припомнил я, — он что? Он там как оказался?

— Вот! — наставительно подняла палец баба Маша, — молодец, запомнил! А оказался он там потому, что всех вас спервоначалу тянет справедливость вершить всюду, куда только дотянетесь, железной рукой, без разбора и жалости! Потому что — что?

— Что? — поддержал её я, как в школе на уроке получилось, ей-богу.

— Потому что огонь — он очищает! — ещё выше подняла палец баба Маша. — И нет с вами никакого сладу, и нет на вас никакой управы! Потому что огонь — сильнее всего! На любую хитрость — огонь! На любую подлость — огонь, да посильнее! На всё огнём отвечаете, и как с вами быть?