Знак Огня (СИ) - Сергеев Артем Федорович

— Хорошо, — кивнул я, — а Алина — она кто? И зачем она со мной так? И ещё — а домовые бывают?

— Алинка, — захихикала баба Маша, — так ведьма она! И лет ей, вот как ты думаешь, сколько?

— Двадцать семь, — похолодел я, — так в паспорте написано.

— А сто двадцать семь не хочешь? — перестала хихикать баба Маша и с жалостью посмотрела на меня, — но, может, и поболее, не скажу точно, не знаю просто. И подруги у неё все такие же, да их тут целый ковен! Целое кубло! И чувствуют себя они тут очень вольготно, разжирели, это я в переносном смысле, обнаглели донельзя, последний стыд же потеряли, и прежде всего потому, что тот, кто их гонять должен, вместо этого сидит у одной из них под каблуком и слюни пускает! Или по ночам в окошечко пялится, всё ждёт свою ненаглядную, а ну как она, с чужих чресел соскочив, вдруг пораньше домой заявится, вся такая усталая? Это ж надо будет ей тут же чайку спроворить, спинку размять, выслушать да утешить, а то и по мордасам безропотно выхватить, ведь нужно же ей куда-то своё раздражение скидывать?

— М-да, — я опустил голову, и краска стыда залила мои щёки, и глухо заворочалась в душе лютая злоба, да чему-то обрадовалась там, внутри, эта хвостатая морда.

— Ты уж прости меня, Данечка, — тихонько тронула меня за плечо баба Маша, — дуру грешную! Не со зла я, точнее, со зла, но не на тебя, а на неё! На них на всех!

— Да какая ж вы… — я поискал слова, но не нашёл, — тем более старая! У вас и речь не та, и остальное всё. Чувствуется, как говорится, порода! Пшепрашем пани!

— Ладно, — махнула рукой баба Маша на эту мою попытку в польский, — скажешь тоже, пани, это ж когда было-то. Но бежать тебе надо, Даня, бежать и прятаться, на половину года самое малое, а то и поболее, в место глухое, чтобы там, в спокойствии, себя осознать, силу свою принять, но тут уж, ты прости меня, я тебе не помощница! И не потому, что не хочу, а ведь возьмут же меня за задницу, завтра же возьмут, боюсь, не устою я! Поймут они, сразу же поймут, что знаю я, где ты, тут нам с тобой и конец. А так — говорила с ним, да, но где он сейчас — знать не знаю и знать не хочу и вообще — вы меня в свои дела не впутывайте, я простая травница, знахарка!

— Вот как? — и я покосился на бабу Машу, приняв ее слова к сердцу, — прямо конец? Это я им вот так нужен?

— Конечно, — кивнула она, — нужен. Они ведь из тебя и силы, и жилы, и кровь — всё тянут, и молодеют от этого, и жизни набираются, а под конец, когда ты надорвался бы — съели бы тебя, вот и весь сказ! На шабаше схарчили бы за милую душу!

Я в ответ лишь только ошалело посмотрел на неё, мол, вот прямо-таки и съели, но баба Маша уверенно кивнула, мол, не сомневайся, Даня, съели бы и косточек не оставили.

— Ты вот что, — вдруг, на что-то решившись, сказала мне она, — ты, если выживешь, если получится у тебя хоть что-то, ты мне весточку подай, ладно? Можно почтой, а можно и с человеком, только капни ты туда, Даня, ровно семь капель крови своих, и скажи еще, что делаешь это по доброй воле своей, обязательно скажи, а я тебя по ним и найду!

— Хорошо, — кивнул я и тут же похолодел, — а Алина? У неё ведь тоже такая бумажка есть! Да и не у неё одной!

— Не боись! — хихикнула баба Маша, — это им сейчас боком выйдет, сейчас мы им подсуропим, устроим фейерверк! Праздничный! Этому-то я тебя сейчас быстро научу!

— Хорошо, — повторил я и улыбнулся, до того этот её смех был заразительным, — а дальше-то что? Как мне быть, чего искать? Что делать вообще?

— Во-первых, — сразу же перешла на деловитый тон успокоившаяся баба Маша, — чего делать — придумывай сам. А вот как делать — это уже будет во-вторых, ты, главное, слушай и мотай на ус, а я тебе сейчас всё обскажу. Ты, Даня, вот что, ты уже не человек, ты уже один из наших, потому веди себя соответственно, слабины не давай, не давай ни в коем случае! Это люди с каждым поколением, с каждым столетием лучше становятся, понимаешь, это люди к добру тянутся, к свету, а вот те, что по древним заветам живут, те нет, те только силу понимают и к силе стремятся! Я вот тут давеча передачу по телевизору смотрела, про Индию, туристов и обезьян, так там, один в один, туристы эти дурные обезьян гладят, еду им дают, и от этого падают в обезьяньих глазах на самое дно! И макаки эти самые от добра людского, от еды халявной, начинают обращаться с ними так, как они этого и заслуживают, кусать их начинают да гадить, прости господи, им прямо на головы! Ты не улыбайся, Даня, ты пойми, что мы, дети Ночи, мы эти самые обезьяны и есть! И ты, когда место тайное себе найдёшь, ты знаешь что? Ты с ними, кого туда нелёгкая раньше тебя занесёт да там и оставит, ты знаешь как?

— Что? — отозвался я, всё же улыбаясь. — И как мне с ними себя вести?

— А застращать! — и баба Маша снова крепко пристукнула мне по коленке, — застращать их всех там до медвежьей болезни, до трясущихся ног, до самой до смерти! Чтобы не то, чтобы глаза на тебя поднять, а чтобы помыслить в твою сторону недоброе не посмели! Но ты им не верь, Даня, ты лучше тигру эту свою рогатую с привязи спусти, чтобы она там день и ночь вокруг местожительства твоего круги нарезала, чтобы был там у тебя вход рубль, а выход два! Твой путь — сила, Даня, сила и огонь, вот и веди себя соответственно!

— Ну, это в деревню какую-то надо, — вслух подумал я, — глухую, и чтобы без участкового. Слушайте, баба Маша, а деревнях ведьмы есть?

— Сам-то понял, что сказал? — участливо посмотрела она на меня, — что им в деревнях делать? Ну, разве что пакость какую-то готовить, причём такую, что свои не поймут, или когда сила их покинет, вот тогда да, тогда они могут подальше от подруг переехать, чтобы не съели, а так… Ну, ты вот Алинку свою представь, в деревне на белом этом её автомобиле представь, ведь там ей на нём ездить некуда будет, без магазинов и рестораций представь, без одежды этой её модной, без блуда безудержного по ночам, каждый раз с новыми желающими — ну зачем ей деревня? Вот посёлок коттеджный рядом с городом — это да, а деревня кондовая, бедная да малолюдная, — нет, так и знай.

— Убедительно, — кивнул я, — дальше что?

— А дальше, — и баба Маша встала с лавочки, — жечь будем. Время не ждёт, Даня, а тебе ещё бежать надо. Я вот тебя сейчас научу, даже не научу, подтолкну просто, а там ты уже сам. И вот ещё что, — и она замолчала, собираясь с мыслями, — ты, Даня, если не сдюжишь, если промашку дашь где-нибудь, если найдут тебя, то ты лучше сожги себя сам, потому что иначе будет у тебя судьба совсем незавидная, ты уж мне поверь. Ты тогда, слюни пуская, будешь сам себя проклинать, что не решился, что на лучшее понадеялся, но не выпустят они тебя уже, пойми это. И не будет у тебя впереди совсем ничего, только бездна боли и страдания!

— Понял, — и вот тут меня впервые от этих её слов пробрал озноб, и вот тут я по-настоящему понял, что да, сказка, но сказка-то, выходит, больше страшная, — постараюсь, баб Маша.

— И не пей ничего из чужих рук! — спохватилась она, — вот как у Алинки испил, не пей! Упустил в компании с девицей кружку из виду — всё, нельзя! И не ешь, и не принимай подарков! И своё не дари, и не теряй ничего, а если потерял, так ищи, как раньше не искал, потому что неспроста это! Домовых пригрози сжечь, если искать не будут, и жги их взаправду, если не найдут, потому что враги они тебе после этого, враги настоящие! И уходи тогда, уходи снова, куда глаза глядят уходи, пока силу в себе не почувствуешь настоящую, которой хитрость и подлость уже будут нипочём, понял меня⁈

— Понял, Баб Маша, — и я встал с лавочки тоже, потому что кончилось время разговоров, нужно было приступать к пожару, — хорошо понял, спасибо вам, век не забуду доброту вашу.

— Ох, надеюсь, — с большим сомнением посмотрела она на меня, — хороший ты парень, Даня, видный, умный, добрый, вот только хитрости в тебе маловато, потом-то она тебе уже и не нужна будет, а вот сейчас боком может выйти. Но ты уж постарайся, касатик, иначе грустно мне будет, грустно и одиноко, и поговорить не с кем, совсем же загадили город ведьмы эти, ведь весь же он ими провонял, остальные из наших уже не то, что поговорить свободно или в гости прийти, как раньше, остальные головы поднять не смеют, только им и прислуживают, тьфу! Ну да ничего, сейчас мы им устроим, сейчас мы им покажем, ты только слушай бабушку, бабушка тебя научит, бабушка тебя наставит на путь истинный, как по уму всё сделать, а не просто так, сдуру, понимаешь меня?