Родная земля (СИ) - Ступников Виктор

Я знал, что поможет. В ее лице, в ее голосе была та же сила, что когда-то заставила меня выстоять против всей Тьмы моего мира. Только здесь ей не нужен был титул Хранительницы. Ей нужно было просто быть собой.

Колонна машин, рыча моторами, вырвалась на пустынное шоссе и помчалась в сторону родового гнезда, навстречу тайне, оставленной генералом Прохоровым. Навстречу войне, которая из призрачной стала нашей общей и самой что ни на есть реальной.

Колонна, не включая фар, скользила по темной ленте асфальта, словно призрачный караван. Водитель вел машину с почти сверхъестественным чутьем, избегая выбоин, его глаза, привыкшие к ночным вылазкам, без труда читали дорогу в слабом свете звезд. В салоне царила напряженная тишина, нарушаемая лишь ровным гулом двигателя и тяжелым дыханием Когана.

Маша не сводила глаз с окна, ее взгляд был отрешенным, но собранным.

Она не плакала, не паниковала. Она впитывала реальность, какой бы чудовищной она ни была, и готовилась к бою. Я видел, как ее пальцы время от времени сжимались в кулак, а затем разжимались, будто она мысленно отрабатывала какой-то прием.

— Михаил, — нарушил молчание Коган, не оборачиваясь. Его голос был низким, хриплым от усталости и напряжения. — Эта усадьба. Она большая?

— Достаточно. Особняк и пара хозяйственных построек. Много мест, где можно спрятать… что угодно.

— И ты не знаешь, что именно мы ищем? «Ключ»? «Замок»? Это может быть что угодно — от древнего свитка до устройства, которое мои техники не смогут опознать.

— Отец был криптографом, — ответил я. — Его мир — это коды, символы, шифры. К тому же он передал это какому-то магу, а, значит, оно может лежать на самом видном месте. Мы можем тысячу раз пройти мимо и не заметить.

Полковник хмыкнул, но не стал спорить. Солдат в нем привык к конкретным целям — захватить высоту, обезвредить противника, уничтожить объект. Эта война с призраками и загадками была ему глубоко противна, но он принял ее как данность.

Часы тянулись мучительно медленно. Ночь отступала, уступая место серому, безрадостному рассвету. Сосны сменились оголенными, мокрыми от измороси полями, а затем снова густым, почти непроницаемым лесом. Мы не останавливались, меняя водителей на ходу, заправляясь из переносных канистр. Люди Когана работали как бездушный, отлаженный механизм.

Маша наконец дрёмала, её голова в такт покачиваниям машины падала мне на плечо. Я не отодвигался. Её сон был тревожным, веки подрагивали, а губы шептали что-то неслышное. Возможно, имя отца.

К полудню небо затянуло сплошной свинцовой пеленой, и пошел холодный, назойливый дождь. Он стучал по броне стекол, превращая мир за окном в размытое, серо-зеленое полотно. Эта монотонность действовала усыпляюще, но внутри меня всё сжималось в тугой, болезненный узел. Каждый километр, приближавший нас к усадьбе, был одновременно и облегчением, и новой порцией адреналина.

Иван, сменивший одного из бойцов за рулем, вдруг нарушил молчание, прошипев сквозь зубы:

— Ваше сиятельство… Сзади. Серый микроавтобус. Уже минут сорок как висит на почтительной дистанции. Не приближается, не отстаёт.

Коган мгновенно ожил, наклонив голову к приёмнику рации.

— «Волк-2», проверьте хвост. Серая «Пихта», госномер… — он бегло назвал цифры, которые передал Иван. Из рации послышался хриплый, спокойный голос:

— Понял. Проверяем.

Минуту спустя:

— Полковник, машина чистая. Арендована в соседнем городе на юридическое лицо-однодневку. В салоне… один водитель. Похоже, наш «доброжелатель» решил убедиться, что мы следуем по расписанию.

— Или ведёт других за нами, — мрачно добавил я.

— Поступил приказ? — спросил Коган у своего человека.

— Нет. Просто наблюдение.

— Оставить, — распорядился я, прежде чем полковник отдал приказ на агрессивные действия.

— Пусть думают, что мы их не заметили. Пусть думают, что у нас есть только одна цель. Пусть чувствуют себя в безопасности.

Коган кивнул с одобрением солдата, оценившего тонкий тактический ход.

— «Волк-2», продолжайте наблюдение. Дистанцию не сокращать. При попытке сближения — предупредительный выстрел в колесо.

— Понял.

Маша проснулась от тихого голоса по рации. Она потянулась, её глаза были запавшими, но ясными.

— Мы скоро?

— Ещё часа три, не больше, — ответил Иван, бросая взгляд в зеркало заднего вида.

Она кивнула, поправила растрёпанные волосы и больше не задавала вопросов. Её молчаливая собранность была поразительна. Она не была больше испуганной девочкой. Она была союзником.

Дождь усиливался. Серый микроавтобус, как призрачный сопровождающий, всё так же плыл далеко позади в пелене воды. Лес по сторонам дороги становился всё гуще и темнее.

И вот, наконец, в просвете между вековыми елями показались знакомые ворота. Они были распахнуты настежь, словно нас ждали. Слишком распахнуты. Слишком тихо.

Я приказал остановить машину, не доезжая до них. Если для кого и была здесь заготовлена ловушка, так только для меня. И никому другому туда не стоило соваться.

— Неужели… — попытался меня остановить Коган, когда понял, что я намереваюсь пойти туда один.

— Скажи своим людям, чтобы без моего приказа не показывались.

Маша схватила меня за руку, желая остановить. Я обернулся и наткнулся на ее умоляющие остановиться глаза.

— Ты в безопасности, — заверил ее я и отцепил девичьи тонкие пальцы.

Иван заглушил двигатель. Звенящая тишина.

Я побрел к воротам, осматриваясь вокруг и ища те самые засады. Все выглядело обыденным. Точно таким, каким было при моем отъезде.

Я медленно прошел через ворота, каждый нерв напряжен, ожидая засады. Но ничего не происходило. Улицы были пусты. Мокрый гравий хрустел под ботинками, дождь барабанил по крыше домов, стекая с подоконников мутными ручьями. Тишина была гнетущей, неестественной. Ни одного человека не вышло мне навстречу. Деревня словно затаилась в ожидании чего-то.

И ответ ожидал меня на крыльце особняка.

— Хан Байрак, — с усмешкой произнёс я, глядя на то, как этот наглец спокойно сидит в моем кресле и пьет чай из моей посуды. — Почему я не удивлён?

— Так бывает, когда мне отказывают в маленькой просьбе, — он ехидно в ответ развел руками. — Но тебе не поздно передумать и согласиться на мои условия.

— Быть твоей пешкой? Знаешь, как-то не по статусу мне будет.

Хан Байрак сделал медленный, театральный глоток чая, его глаза смеялись надо мной поверх края тонкой фарфоровой чашки.

— Пешкой? О, какой у тебя устаревший взгляд на шахматы, ваше сиятельство. — Он поставил чашку с тихим, но отчетливым лязгом. — Пешку приносят в жертву. Я же предлагаю тебе роль… скажем, ферзя. Сильная фигура. Свобода действий. Просто доска, на которой мы играем, немного больше, чем ты привык.

— И, конечно, королем на этой доске будешь ты? — Я сделал несколько шагов вперед, вода с плаща стекала на полированный пол. — Знаешь, я уже играл в подобные игры. Закончилось это тем, что предыдущий «король» отправился на свалку истории. И его доска сгорела дотла.

— Эмоционально. Но недальновидно. — Хан откинулся в кресле, сложив руки на животе. — Ты видишь угрозу в тенях, которые наступают на твой дом. А я вижу… потенциал. Твой отец это понял. Он пытался не украсть, а приручить. Найти «Замок» для «Ключа», что он нашел. Глупо запирать дверь в новый мир, верно? Её нужно открыть. И пройти первым.

— Приручить? — Я фыркнул. — По-моему, он пытался загнать обратно в клетку то, что вы с такими усилиями выпустили на волю. И судя по тому, как эти «питомцы» себя ведут, клетка была совсем не лишней.

— В каждой шутке есть доля правды. — Улыбка Байрака стала шире, но до глаз не дотянулась. — Твой отец был блестящим тюремщиком. Но даже лучшему тюремщику рано или поздно приходится делать выбор: встать по ту сторону решетки или быть раздавленным мятежными заключенными. Он выбрал третье — спрятать ключи и умереть. Сомнительная тактика.

— А ты предлагаешь тактику предательства? Встать на сторону заключенных?