Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Давид, заметив его реакцию, как мог быстро перестал веселиться. Сдержать улыбку, впрочем, ему удалось только со второй попытки — губы предательски норовили растянуться едва ли не до ушей.

— Если подумать об этом немного, быть может, выбирать правителя не так уж и глупо, как мне сперва почудилось… — он постарался сгладить углы и теперь активно прикидывал причины, почему, собственно, выбирать правителя может быть вменяемой идеей — и не находил ни одной причины. — Прости резкость моих высказываний, Максимус. Сложно оценивать, если ни дня не жил в таком режиме.

— Вот и не оценивай, — буркнул Макс, беспокойно покосившись на дырку в кроссовке. — Наследовать престол тоже не самая выгодная стратегия, знаешь ли.

И хотя он точно знал, что это заявление чувствительного школяра не на шутку раззадорит, ничего не мог с собой поделать. Слова сами сорвались с языка, преследуя лишь одну цель: уравнять счёт. Настала очередь Агнеотиса недовольно хмуриться.

— Позволь поинтересоваться, почему же?

— Потому что уродиться, уж прости за выражение, у короля может кто угодно, — с нескрываемым удовольствием пояснил Максим. — Во-первых, иметь неограниченную власть просто по факту рождения сомнительно. Что, если наследник родится слабым или нерешительным, если не захочет или не сможет повести за собой целую страну? Или, наоборот, станет тираном? Его же не сместить — только убить и поставить следующего, а это бунт, и если что-то не получится — можно загреметь в клетку или на виселицу. Во-вторых, король ни перед кем не отвечает — что захочет, то и сделает. А это вседозволенность, которая любого человека может развратить. В-третьих, нет почти никакой альтернативы — есть либо мнение короля, либо неправильное, а это уже почти диктатура. Кому захочется жить в таких условиях?

— Нам прекрасно живётся в таких условиях, — довольно твёрдо ответил Давид, прищурившись. — И уж прости, Максимус, но я каждый твой тезис готов опровергнуть, если позволишь.

В позволении он явно не нуждался — сразу же едва ли не скороговоркой выпалил:

— Во-первых, уродиться в королевском роду может только достойный правитель: кровь Солнечного бога настолько сильна, что даже многие поколения спустя по-прежнему укрепляет дух и тело, вытравливая практически все болезни и слабый разум. Но даже если бы её не было, это ничего бы не изменило. Истинными королями не рождаются — ими становятся в процессе многолетнего непрекращающегося обучения строжайшим правилам и стандартам, моральным и нравственным ориентирам, наукам и искусствам, боевому и дипломатическому ремеслу — и много чему ещё, с первого дня жизни! К моменту, когда наследник восходит на престол, он полностью подготовлен к тяжкому бремени, возложенному на его плечи по праву рождения, и прекрасно понимает, как ему следует действовать, как привести своё королевство к процветанию — в отличие от выбранного народом правителя, который ещё вчера сажал капусту у себя во дворе. Тираны — люди, не знающие ответственности перед своими подданными, в роду Гольдов они не появятся никогда!

Глотнув воздуха, он продолжил:

— Во-вторых, король отвечает перед богами — и это высший, единый для всех суд, непоколебимый и справедливый, щедрый для праведных и беспощадный к грешным. Боги следят за каждым движением короля в каждый момент времени, взвешивают каждое его решение и каждую его мысль — это ответственность гораздо более весомая, чем ответственность человека перед человеком. А в-третьих, альтернатива при хорошем правителе не нужна — более того, она просто не имеет право на существование: король с младенчества готовился к своей роли и лучше любого кожевника или пастуха на свете знает, как ему следует поступать и почему. Люди, не владеющие даже базовым образованием, не умеющие ни читать звёзды, ни вести дипломатические дебаты, не должны иметь права «выбирать». Их альтернатива — решить, когда покосить сено и подоить коров, Максимус, а нечто большее — не их ума дело!

Путник промолчал. Отчасти по той причине, что не собирался втягивать себя ещё глубже в политическую дискуссию, отчасти же потому, что сказать было особо нечего.

— Ты судишь о монархии, исходя из примеров Земли, надо полагать, — каждое слово Давид нёс практически как знамя, ни на миг не сомневаясь в превосходстве продвигаемых идей над остальными идеями. — Но в этой области мне тебе сказать нечего: я на Земле не бывал. Отталкиваясь же от того, как это должно работать, объясняю: монархия Эпиршира — самая чистая и правильная монархия.

— Вся разница в том, что в твоём мире боги и правда существуют, — отвернулся Макс. — Они рядом, их решения видны, их кровь настоящая и каждый человек в них верит. А в моём мире бог если и есть вообще, то давно уже положил на всех нас болт.

Горячая и громкая дискуссия оборвалась резко и оставила горькое послевкусие. Осознав, что так этот разговор лучше не бросать, Агнеотис, немного поуспокоившись и в очередной раз отчитав себя мысленно за чрезмерно вспыльчивый нрав, провёл в успокаивающем жесте рукой по огненно-рыжим волосам и смиренно выдохнул — громко и медленно.

— Допускаю, что ты слегка несправедлив к нему, — неторопливо заговорил он. — Повторюсь: я не был на Земле и ничего о ней не знаю, но, кажется мне, боги во всех измерениях существуют по примерно одинаковым правилам. И если это так, возможно, ты не видишь его присутствия в родном мире, потому что перестал смотреть.

— Давай лучше к сословиям вернёмся, ладно? — Макс скрипнул зубами. — Поиск бога я оставил в тот день, когда узнал о смерти папы, а последний гвоздь в крышку гроба моей религиозности забила смерть брата. Я с тех пор как-то не возгорелся ещё желанием продолжать искать. Закрыли тему моего духовного образования. Про королей я понял: все могут рожать, никого не убивали и не травили, четыре тысячи лет непрерывного престолонаследия. Ясно.

Давид смотрел на собеседника спокойно, но Путник без труда уловил в чужой душе спонтанно проросшее сочувствие. То самое поганое сочувствие, которое ему уже доводилось видеть в глазах товарищей и соседей по лестничной клетке, которое никак не покидало его быт с момента похорон отца. И это сочувствие, оставшееся, как он смел надеяться, в Ярославле и внезапно нагнавшее даже в другом измерении, его почему-то до трясучки вывело из себя. Стараясь не показать раздражения, Макс отвернулся, недовольно поковырял дырку в мыске кроссовка ногтем, поднялся с лавочки и прошёлся из стороны в сторону по неширокому крыльцу. Лишь бы сбросить это липкое ощущение чужой жалости со своих плеч.

— Слушай, они там уснули, походу, — уставившись на запертую дверь, проворчал он. — Давай и правда пройдёмся, не могу больше на одном месте торчать. Ноги затекли. Они там всё равно ещё хрен знает сколько времени проведут, Захария с такой ноты начал, что это может и не на один час затянуться. А мне, кстати, уже скоро пора будет Дрозда кормить.

Агнеотис, подумав немного, кивнул — спорить с явно выбитым из колеи Путником на религиозную тему он не намеревался, да и против лёгкого вечернего променада ничего не имел. У каждого, как известно, свои больные мозоли, и лучше бы ему сейчас аккуратно избежать прямого столкновения с чужими старыми травмами — хватило и утренней стычки. Спустившись по ступенькам, оба юноши на миг замерли, осматриваясь и молча прикидывая, куда бы им направиться, после чего молчаливо согласились двинуться в глубину чародейской территории.

Максим поймал себя на мысли, что благодарен этому аристократику: одноклассники, наличием строгого регламента поведения никогда не страдавшие, наверняка принялись бы выпытывать его истинные соображения, доказывать правоту или заливать словами неуместной поддержки и мнимого сопереживания. Но Давид избрал стратегию тактичного невмешательства, как ему и следовало поступить по правилам приличия, и жёсткая и крайне эффективная дрессура предотвратила неприятный разбор Путниковского неразрешённого кризиса. Да, это всего лишь хорошее воспитание. Но не все им обладают — и не все, кто им обладает, ему следуют.