Архитектор Душ V (СИ) - Вольт Александр

Сидя напротив Лизы за маленьким столиком, я смотрел, как она помешивает сахар в своей чашке и листает ленту с фотографиями. Судя по всему, это был аналог «инстаграма» из моего мира.

Наконец диктор объявил прибытие нашего поезда. Мы вышли на перрон. Длинный, изгибающийся состав медленно, с шипением и лязгом вполз под навес вокзала. Проводница в строгой форме с золотым шитьем на воротнике проверяла билеты у входа в вагон. Лизавета помахала рукой и скрылась в коридоре. Я прошел к другому вагону, где было мое место, и тоже принялся устраиваться.

Дорога в поезде была долгой и утомительной. За окном проносились однообразные пейзажи юга, постепенно сменяясь лесами и полями средней полосы. Я почти не выходил из своего купе. Ел то, что приносила проводница, читал какую-то забытую на столике газету, часами смотрел в окно на проплывающие мимо деревни и города.

Соседей по купе у меня не было. Вагон был полупустым, и я наслаждался этим одиночеством и возникшей тишиной. Это было время, чтобы подумать, переварить все, что случилось за последние недели. Но мозг, перегруженный событиями, словно ушел в спящий режим. Я просто существовал, качаясь в такт движению поезда, и это было именно то, что мне нужно.

Однако то и дело у меня возникали опасения, что артефакты не сработают и сейчас девчонок начнет волочь за мной с такой силой, что мало не покажется.

«Ты в порядке?» — написал я Алисе и Лидии.

Ответ от обеих был однозначным: «да».

Вот и хорошо.

Москва встретила меня знакомым, почти забытым гулом. Выйдя из вагона на перрон Киевского вокзала, я на мгновение замер.

Толпы людей, спешащих, толкающихся, с вечно озабоченными лицами — они не раздражали, а вызывали странное чувство возвращения.

Объявления, гремящие из динамиков, сливались в привычную кашу. А запах… запах метро, смешанный с ароматом кофе из вокзальных автоматов и едкими выхлопными газами, ударил в ноздри, и по телу пробежала волна ностальгии.

Всё было тем же и другим одновременно. Те же названия улиц, та же архитектура, тот же бешеный ритм. Но над всем этим реял имперский триколор, а вместо привычных брендов на вывесках мелькали купеческие фамилии и яти. Я смотрел на этот город, такой знакомый и одновременно чужой, и чувствовал себя странно.

Вызвав такси, я назвал адрес гостиницы, которую забронировал на какому-то полустанке по пути в столицу. Машина долго петляла по забитым проспектам и узким переулкам, пока не добралась до точки назначения.

Гостиница, в которой я остановился, оказалась небольшой, но уютной, спрятанной в тихом переулке недалеко от центра. Усталый портье выдал мне ключ, и я, подхватив чемодан, поднялся на лифте на третий этаж. Номер был небольшим: кровать, письменный стол, кресло у окна с видом на старые московские крыши. Ничего лишнего. Я бросил чемодан на пол, стянул пиджак и рухнул на кровать, даже не потрудившись ее расстелить. Усталость от долгой дороги навалилась разом, и я провалился в сон, в котором мелькали обрывки воспоминаний — моих и чужих.

Из чемодана я достал свой лучший темно-серый костюм из дорогой шерсти, сшитый на заказ. Идеально отглаженная белоснежная рубашка, шелковый галстук, начищенные до блеска туфли. Я одевался как на встречу, от которой зависит вся моя жизнь. И в каком-то смысле так оно и было.

Такси, вызванное через приложение, подъехало через пять минут. Я назвал водителю адрес, и мы влились в утренний поток машин, который с каждой минутой становился все плотнее. За окном проносился город, просыпающийся, гудящий, полный энергии.

Имение Громовых располагалось в одном из старых престижных районов Москвы, где за высокими заборами прятались особняки аристократических родов. Водитель остановился у массивных кованых ворот, увенчанных гербом с изображением серого волка на вершине скалы, над которым висит грозовая туча с молнией.

— Дальше пешком, — сказал я, расплачиваясь.

Вышел из машины и подошел к воротам. Огромные. Черные. Я уже собирался нажать на кнопку вызова, но не успел.

Тяжелые створки словно по мановению руки беззвучно разъехались в стороны, открывая вид на уходящую вглубь парка аллею. Никого. Ни охранника, ни дворецкого. Лишь невидимые механизмы. Войдя внутрь, я услышал за спиной тот же шорох — ворота так же бесшумно закрылись.

Я шел по вымощенной камнем аллее. По обеим сторонам идеально подстриженные туи. Где-то в глубине парка журчал фонтан, его плеск был единственным звуком, нарушавшим утреннюю тишину. На одном из деревьев начали ссориться синицы, после чего вспорхнули и, вереща, унеслись прочь.

С каждым шагом в теле нарастало болезненное напряжение. Воспоминания, до этого дремавшие, начали просыпаться, всплывая из глубин памяти Виктора Громова. Вот он, еще мальчишкой, прячется за этими туями, играя в прятки с братом. Вот бежит по этой самой аллее, размахивая деревянной саблей. А вот, уже повзрослевший, идет, опустив голову, прочь, навсегда, под тяжелым взглядом отца. Каждая деталь вызывала в теле болезненные отголоски давно ушедших лет.

Наконец аллея вывела меня к дому. Особняк был великолепен. Три этажа, колонны, широкая мраморная лестница, ведущая к парадному входу. Он казался не жилым домом, а храмом, возведенным в честь могущества рода Громовых.

Поднявшись по ступеням, я остановился перед огромной, двустворчатой дверью из мореного дуба. Резные панели, отполированные до блеска ручки. В центре, на уровне глаз, висел тяжелый бронзовый молоток в виде головы медведя с оскаленной пастью. Я взялся за него и трижды ударил по массивной бронзовой плите.

Я ждал, а секунды тянулись. Наконеце я услышал шаги. Медленные, шаркающие, и тихий, сухой кашель. Звук, который заставил напрячься каждую мышцу в моем теле.

Тяжелый засов с той стороны с лязгом отодвинулся. Одна из створок двери медленно, со скрипом приоткрылась. Я приготовился увидеть дворецкого или кого-то из прислуги. Но это был он.

Отец.

Андрей Иванович Громов стоял в нескольких метрах от порога, в глубине огромного, погруженного в полумрак холла. Он опирался на массивную трость с набалдашником из слоновой кости, его фигура, некогда прямая и властная по воспоминаниям, казалась ссутулившейся и хрупкой.

В тот же миг меня пронзила очередная вспышка чужой памяти — резкая, острая, как удар ножа. Боль, обида, гнев, тоска — весь спектр чувств, которые испытывал изгнанный сын при виде отца, всколыхнулся во мне. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы удержать контроль и не дать чужим эмоциям поглотить меня.

Но сквозь этот шквал пробился мой собственный холодный и аналитический взгляд. Взгляд врача. И то, что я увидел, заставило меня забыть о чужих обидах.

Его лицо было болезненно бледным. Серая кожа обтягивала череп, щеки ввалились, под запавшими глазами чернели огромные круги. Он выглядел так, словно не спал несколько недель. Дыхание было поверхностным, прерывистым. Губы — сухие, потрескавшиеся. Я видел, как дрожат его пальцы, сжимающие рукоять трости. Он напоминал восковую фигуру, из которой медленно уходила жизнь.

— Здравствуй, Виктор, — сказал он. Его голос напоминал сыплющийся песок.

— Здравствуй, отец, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

Он смотрел на меня не мигая. В глубине его запавших глаз я не увидел ни гнева, ни радости. Лишь бездонную, всепоглощающую усталость. Я не знал, сколько бы мы так еще простояли, сверля друг друга взглядами в этой гнетущей тишине, если бы Андрей Иванович Громов не стал заваливаться вперед, выпустив трость из рук, головой прямо на полированные плиты мраморного пола.

Глава 7

В один миг статный образ главы рода Громовых рассыпался, превратившись в хрупкую, падающую фигуру. Я рванулся вперед, повинуясь чистому инстинкту. Тело, лишенное воли и сознания, летело вниз, и самым страшным был не сам факт падения, а его траектория. Головой вперед, прямо на полированный мраморный пол.

В тот же миг из бокового коридора, откуда тянуло запахом свежесваренного кофе, донесся короткий сдавленный вскрик. Я мельком увидел фигуру женщины в строгом форменном платье прислуги. Она застыла, из ослабевших рук выскользнул поднос, звон которого раскатился по гулкому холлу вместе с дребезгом фарфоровой чашки. Служанка прижала ладони ко рту, ее широко распахнутые глаза были прикованы к падающему хозяину.