Император Пограничья 15 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— Не переживайте так сильно, — я позволил себе холодную, мрачную улыбку, — у нас собрано досье на каждого подозреваемого. С суммами, датами, схемами. Мы знаем, кто, сколько и когда украл. Если человек вернёт сумму, указанную в досье, получит условный приговор, но если попытается нас обмануть… — обещание повисло в воздухе.

— Но откуда у людей возьмутся такие деньги? — воскликнул другой боярин. — Многие потратили украденное!

— Это их проблема, — жёстко отрезал я. — Продавайте имущество. Берите кредиты. Просите у родственников. Меня не интересует, откуда возьмутся деньги. Интересует только результат — полный возврат похищенного в казну.

Сел обратно в кресло:

— Две недели, господа. Отсчёт начинается с завтрашнего утра.

Тишина. Потом боярин Мстиславский, тот самый, что раньше кричал про клевету, встал и произнёс дрожащим голосом:

— А если… если кто-то физически не сможет вернуть всю сумму? Если денег просто нет?

Я посмотрел на него долгим многообещающим взглядом. Читалось в вопросе отчаяние — значит, есть за ним грехи. Немалые, судя по дрожи в голосе.

— Тогда этот человек вернёт столько, сколько сможет, и предоставит доказательства, что вернул всё имеющееся, — ответил я после паузы. — Суд учтёт это как смягчающее обстоятельство и срок сократят.

Правила были простыми.

Не можешь вернуть всё? Верни сколько сможешь. За каждые десять процентов возвращённого от украденного — минус десять процентов от назначенного срока. Вернул половину — срок сокращается вдвое. Вернул треть — скостят треть срока. Математика простая, понятная. И справедливая настолько, насколько может быть справедливой сделка с казнокрадом. И опять же — пожизненный запрет на госслужбу.

Я смотрел на них и думал о том, что многие на моём месте выбрали бы кровавую чистку. Перевешать всех триста двенадцать. Залить город кровью, как делал Веретинский. Продемонстрировать силу через массовые казни.

Это было бы глупо, а мной руководил лишь холодный расчёт.

Что я получил бы? Парализованное государство и бегство знати прочь из княжества. Суды без судей. Армию без офицеров. Пустые кресла в Приказах. Хаос. А кредиторы не будут ждать, пока я найду и обучу новых чиновников. Долги требуют решения сейчас.

Государство — это не только князь. Это система. Механизм из сотен людей, которые выполняют свои функции. Я могу убить их всех, но тогда мне придётся строить новую систему с нуля. Годы работы. Хаос. Развал.

Амнистия — это не милость. Это инструмент. Я возвращаю деньги в казну быстро, без многолетних судов и попыток вытрясти всё из зарубежных банков. Получаю худо-бедно работающий государственный аппарат. И что самое важное — сажаю всех этих воров на десятилетний поводок. Условные приговоры означают, что они будут ходить по струнке оставшиеся десять лет. Одно нарушение — и добро пожаловать в каменоломни. Самые законопослушные чиновники в Содружестве получатся не потому, что стали честными, а потому что боятся.

Три казни и десятки судебных приговоров показали, что я не блефую. Амнистия показывает, что я не маньяк, жаждущий крови. Я прагматик, который использует самый эффективный инструмент для каждой задачи. Для Звенигородского нужна была виселица — слишком много крови на руках. Для мелкого чиновника, укравшего пару тысяч, достаточно страха и условного срока.

Мне не нужна гора трупов. Мне нужно работающее государство, где воровать боятся. И я его получу.

Пора было заканчивать:

— Господа, я скажу это только один раз, и прошу вас запомнить мои слова. Если мне потребуется перевешать всех, кто долгие годы грабил это княжество, чтобы вернуть сюда закон — я это сделаю. Без колебаний. Без сожалений. Я пришёл сюда не для того, чтобы править ворами и казнокрадами. Я пришёл сюда, чтобы построить государство, где закон работает. Где чиновник служит народу, а не набивает собственные карманы. Где боярин защищает своих людей, а не грабит их.

Сделал шаг вперёд:

— Как раньше здесь больше не будет. Времена изменились. Либо вы примете новые правила, либо я сломаю вас всех. По одному. Медленно и методично. Я верю, что вы можете жить по закону, но эта вера не бесконечна. Выбор за вами.

Развернулся и вышел из зала, не дожидаясь реакции.

Глава 6

Евсей и Гаврила последовали за мной. В коридоре второй негромко присвистнул:

— Ну ты их застращал их, князь. Думаю, половина сейчас штаны меняет.

— Пусть боятся, — коротко ответил я. — Страх — единственное, что они пока понимают. А условные приговоры — это не милость. Это удавка на шее. Десять лет они будут ходить по струнке, зная, что одно нарушение — и отправятся в каменоломни.

Евсей усмехнулся:

— Хитро. Они думают, что ты им жизнь подарили, а им просто поводок накинули.

— Именно, — подтвердил я. — Мне не нужны мёртвые казнокрады. Мне нужны живые чиновники, которые боятся украсть даже копейку. И теперь они у меня будут.

На следующее утро во дворец пришла делегация из десяти бояр. Не самых влиятельных, но и не последних людей в Владимире. Боярин Фёдор Добронравов, боярыня Терентьева, Граф Воронцов Арсений Климентьевич, новый глава рода, и другие. Они попросили аудиенции, и я принял их в малом зале.

Добронравов, аристократ средних лет с пышными усами, говорил от имени всех:

— Ваша Светлость, мы пришли засвидетельствовать нашу поддержку. То, что вы сделали… Многие из нас годами молчали, видя, как воруют. Боялись говорить. Боялись, что нас обвинят в наговоре или самих запишут в заговорщики. Веретинский казнил за меньшее.

— И что изменилось? — сухо спросил я.

— Вы показали, что закон сильнее связей, — ответила пожилая боярыня Терентьева. — Звенигородский считался неприкасаемым. У него были друзья в каждом Приказе, родственники среди княжеских советников. Но это не спасло его от виселицы. Вы доказали, что никто не выше закона.

Граф Воронцов тактично добавил:

— В городе говорят… говорят, что пришёл князь, который не боится знати. Который судит по делам, а не по гербам. Простолюдины в трактирах поднимают кружки за ваше здравие.

Арсений Воронцов стоял в центре делегации — и его присутствие здесь говорило больше, чем все речи Добронравова. Граф потерял обоих сыновей по моей вине. Технически они напали первыми по указке Лидии Белозёровой, но для отца это не имело значения — мёртвые дети остаются мёртвыми. Он мог выбрать месть, как его старший брат Харитон. Мог затаить ненависть и ждать момента. Вместо этого он пришёл сюда, публично демонстрируя готовность к миру. Это требовало здравомыслия и понимание своих пределов, не говоря уж про мужество — противостоять не только мне, но и собственной боли, и презрению брата, который наверняка называл его трусом. Арсений выбрал выживание рода, его будущее над прошлым. Выбрал жизнь над местью. Людей, способных на это, мало.

Я внимательно смотрел на всех их. Это не была лесть. Это был расчёт. Эти бояре поняли, что старый порядок рухнул, и теперь пытались оседлать новый. Показать лояльность новому князю, пока не поздно. Умно.

— Я ценю вашу поддержку, — сказал я ровно, — но помните: она работает в обе стороны. Если вы поддерживаете закон — закон защитит вас. Если нарушите его — закон же вас и накажет. Без различий.

Они закивали, заверяя в честности и преданности. Когда делегация ушла, Коршунов, присутствовавший при разговоре, усмехнулся:

— Крысы бегут с тонущего корабля старого порядка.

— Пусть бегут, — ответил я. — Главное, чтобы на новом корабле они помнили, кто капитан.

Реакция на казни и амнистию разделила княжество пополам. Знать пришла в ужас. Боярские салоны гудели от возмущения — как смел этот князь, только-только севший на престол, казнить аристократов за воровство? Веретинский казнил за измену, это понятно, это прерогатива государя. Но за коррупцию? Это нонсенс, оскорбление древних родов, попрание традиций.