Лекарь Империи 7 (СИ) - Лиманский Александр

Затем так же плавно — сам эндоскоп. На полное извлечение аппарата ушло почти три минуты. Любое резкое движение могло спровоцировать новый вагусный рефлекс, и второго такого кризиса пациент мог уже не перенести.

— Переводим в реанимацию, — распорядился Киселев, немного пришедший в себя. Его голос звучал глухо. — Срочно. Под круглосуточный мониторинг.

Правильное решение. Пациент требует постоянного наблюдения. Но реанимация — это не лечение. Это просто отсрочка.

Пока санитары и анестезиологическая сестра аккуратно перекладывали пациента на каталку, мы вышли в предоперационную и начали снимать стерильные халаты и перчатки. Атмосфера была пропитана напряжением.

— Что теперь будем делать? — спросил Артем, снимая шапочку и проводя рукой по влажным волосам. Вопрос был адресован мне, а не Киселеву, и это красноречиво говорило о смене иерархии.

— Оперировать, — ответил я, бросая использованный халат в бак. — Другого выхода нет.

— Сейчас⁈ — Киселев, услышав наш разговор, резко повернулся. — Он не выдержит! Только что перенес вагусный криз, седация еще не отошла полностью!

Он прав.

Экстренная операция на фоне нестабильной гемодинамики — это почти стопроцентная летальность. Нужна предоперационная подготовка.

Минимум сутки на стабилизацию, коррекцию электролитов и восполнение депо гликогена в истощенной печени.

— Завтра утром, — уточнил я. — Дадим ему сутки на восстановление. За это время мы подготовим операционную, соберем лучшую команду, которая у нас есть, и продумаем каждый шаг.

— И что это будет за операция? — Киселев снял перчатки и с силой бросил их в урну. — Вскрытие печеночной артерии? Разумовский, это же ювелирная сосудистая хирургия! У нас в больнице нет специалистов такого уровня!

— Именно, — подтвердил я, глядя ему прямо в глаза. Я говорил так, словно диктовал простой и понятный алгоритм. — План трехэтапный. Первый этап: доступ, выделение и временное пережатие печеночной артерии. Второй этап: артериотомия, механическое извлечение паразитов, ушивание сосуда атравматичной нитью. Третий этап: интраоперационная холангиография и полная санация желчных протоков от оставшихся особей.

Сосудистая хирургия на печеночной артерии — это высший пилотаж.

В прошлой жизни я провел с десяток подобных операций, в основном после тяжелых ножевых или огнестрельных ранений.

Технику артериотомии и наложения анастомоза я знал досконально, мои руки помнили каждое движение. Но то были травмы — чистые, понятные разрывы.

Здесь же ситуация была иной.

Мне предстояло не просто сшить сосуд, а провести его ревизию, извлекая изнутри десятки живых, возможно, сопротивляющихся существ, не повредив при этом интиму артерии. Такого не было ни в одном учебнике. Придется импровизировать, совмещая классическую хирургию с уникальными возможностями Сонара.

После операции кабинет Киселева превратился в военный штаб.

На его полированном столе, сдвинув в сторону аккуратные стопки бумаг, мы разложили рентгеновские снимки Обухова, распечатанные в разных проекциях. Атмосфера была пропитана запахом крепкого кофе и интеллектуальным напряжением.

— За сорок лет практики я такого не видел, — Киселев вглядывался в один из снимков через увеличительное стекло, словно пытался разглядеть лицо врага. — Паразиты в артерии… Это переворачивает все фундаментальные представления о паразитологии.

— Это не классический Описторхис фелинеус, — пояснил я, выступая в роли эксперта-аналитика. — Это его астраханский подвид, возможно мутировавший под влиянием магических аномалий региона. Они научились вырабатывать мощнейшие антикоагулянты, чтобы предотвратить тромбоз. Возможно, даже изменили свой метаболизм и питаются напрямую компонентами артериальной крови, что и объясняет такой агрессивный некроз окружающих тканей.

Я излагал это как гипотезу, но был почти уверен в своей правоте.

Это была единственная теория, которая объясняла все факты: отсутствие тромбоза, агрессивный некроз и магическую мимикрию, которая сделала их невидимыми для Фырка.

— Умные червяки! Эволюционировали! — Фырк, невидимый для остальных, сидел прямо на снимках, с интересом их разглядывая. — Скоро разумными станут, профсоюз организуют и захватят больницу!

— А консервативное лечение точно не поможет? — спросил Артем, который до этого молча изучал данные. Как анестезиолог-реаниматолог, он всегда искал менее рискованный, терапевтический путь. — Может, празиквантел в ударных, токсичных дозах?

Киселев, не отрываясь от снимка, покачал головой.

— Бесполезно, — авторитетно заявил он. — Во-первых, препарат просто не проникнет через артериальную стенку в нужной концентрации, чтобы убить их всех. А во-вторых, даже если и проникнет, представь, что будет. Массивная гибель паразитов прямо в кровотоке — это все равно что взорвать склад боеприпасов в центре города. Их мертвые тела и фрагменты превратятся в сотни эмболов, которые разлетятся по всему организму. Тотальный тромбоз, инфаркты мозга, сердца, почек. Лечение будет смертельнее самой болезни.

Киселев был прав. Мы не могли их отравить. Мы должны были их извлечь.

— Значит, остается только хирургия, — подытожил я, подводя их к единственно возможному выводу. — Мы должны физически извлечь их из артерии и восстановить ее целостность.

— У нас нет сосудистых хирургов, способных на такое, — напомнил Киселев, и в его голосе прозвучала горечь. Он отложил лупу и посмотрел на меня. — Я… я не возьмусь за эту операцию. Это за пределами моих компетенций. Слишком тонко, слишком сложно.

Он не трусил. Он трезво оценивал свои возможности.

И это — признак хорошего хирурга. Знать не только то, что ты можешь, но и то, чего ты не можешь. Это было честно.

Момент истины. Все альтернативы были отброшены. Все эксперты признали свое бессилие. Образовался вакуум власти, который необходимо было заполнить.

— Буду оперировать я, — произнес я в наступившей тишине. Голос прозвучал ровно и спокойно, как будто речь шла о постановке обычного дренажа.

Оба — и Киселев, и Артем — одновременно уставились на меня. В их глазах читался одинаковый шок.

— Ты? — наконец выдавил из себя Киселев, недоверчиво поднимая брови. — Но у тебя же только третий класс целителя! Разумовский, это операция уровня Мастера, с узкой сосудистой специализацией!

— У нас нет выбора, — ответил я с холодной логикой. — Либо я оперирую, либо пациент умирает. Третьего варианта нет.

И у меня есть опыт, эквивалентный двадцати годам практики в лучшей клинике другого мира. Но им об этом знать было необязательно. Для них это будет просто чудо. Или катастрофа.

Я не стал ждать их согласия или возражений, а немедленно перешел к планированию.

— Игнат Семенович, вы будете мне ассистировать, — я говорил как командир, распределяющий роли перед боем. — Мне нужен ваш опыт в общей хирургии печени для обеспечения доступа. Артем, от тебя — анестезия с управляемой гипотонией. Нам нужно будет снизить систолическое давление пациента до восьмидесяти миллиметров ртутного столба на время манипуляций с артерией, чтобы минимизировать кровотечение.

Я ставил их в единственно верные позиции. Киселев из начальника превращался в опытного ассистента, чьи навыки будут полезны.

Артем получал сложнейшую, но выполнимую задачу. Я не просил их, а распределял роли в команде, которую только что возглавил.

Киселев молчал, его мозг лихорадочно обрабатывал информацию, взвешивая все немыслимые риски.

Он встал из-за стола и начал нервно ходить по кабинету — к окну, резкий разворот, три к двери. Снова разворот.

Метания загнанного в угол зверя.

Он просчитывал варианты, и каждый из них вел к проигрышу. Он понимал безвыходность ситуации с медицинской точки зрения, но его административный инстинкт самосохранения все еще искал лазейку, которой не было.

— Разумовский, — он резко остановился посреди кабинета и повернулся ко мне. Его лицо в полумраке казалось измученным. — Ты не понимаешь всей глубины проблемы. Если ты встанешь к этому операционному столу, а пациент умрет — а он, судя по его состоянию, с вероятностью восемьдесят процентов умрет — то под трибунал Гильдии пойду я. Именно я!