Лекарь Империи 7 (СИ) - Лиманский Александр

Он с силой ударил себя кулаком в грудь для пущей убедительности.

— Меня обвинят в том, что я допустил целителя третьего класса к операции высшей, пятой категории сложности! — продолжил он. — Твои красивые слова о том, что ты «берешь на себя ответственность», не будут стоить ломаного гроша перед комиссией Журавлева! Меня лишат звания Мастера, отберут лицензию и с позором выкинут из профессии, которой я отдал сорок лет!

Он драматизировал, но по сути был прав.

Вероятность летального исхода действительно была высока. И бюрократическая машина Гильдии работала именно так: она всегда находила крайнего.

В текущей иерархии крайним становился он. Моя запись в истории болезни защищала меня от обвинения в самоуправстве, но его — от обвинения в преступной халатности — нет.

Он это прекрасно понимал.

Фырк, невидимый для Киселева, перелетел на подоконник, с интересом наблюдая за его метаниями.

— Смотри-ка, старикан совсем расклеился! — с циничным любопытством прокомментировал он у меня в голове. — Еще чуть-чуть и в истерику впадет!

Я сохранял полное спокойствие, сложив руки на груди. Эта поза позволяла мне дистанцироваться от его паники и наблюдать за ситуацией со стороны.

Его логика отказала, включился инстинкт самосохранения. Он ищет не лучшее решение для пациента, а самое безопасное решение для себя. Предсказуемо. Теперь моя задача доказать ему, что самый безопасный путь для него это довериться мне.

— Игнат Семенович, я прекрасно понимаю ваши риски, — я начал говорить спокойно, как лектор, объясняющий аксиому. — Но давайте рассмотрим альтернативы. Первая — бездействие. Если мы ничего не сделаем, полковник Обухов умрет со стопроцентной гарантией. Паразиты в артериальном русле — это несовместимое с жизнью состояние. Операция — это шанс. Бездействие — это приговор.

— Можно отправить его во Владимир! — Киселев ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку. — Там есть настоящие сосудистые хирурги! Мастера!

— В его текущем состоянии? — я медленно покачал головой. — Нестабильная гемодинамика, постоянный риск повторного вагусного криза при любой тряске, прогрессирующий некроз печени. Он не переживет даже часовую транспортировку. Он умрет в машине скорой помощи где-то на полпути до Владимира.

И ты прекрасно это знаешь, Игнат Семенович. Это не медицинское предложение. Это попытка переложить ответственность на другую больницу. С глаз долой — из сердца вон. А главное — из протокола.

Мои аргументы, казалось, возымели действие. Он замолчал, но тут же нашел новый выход.

— Тогда… тогда нужно срочно вызвать целителя-мага! — в его голосе появилась отчаянная надежда. — Пусть попробуют экстрагировать этих тварей магически! Без разрезов!

Последний рубеж обороны. Когда кончается наука, начинается вера в чудо. Но и здесь есть своя неумолимая логика.

— Во-первых, это займет минимум несколько суток, — я методично, пункт за пунктом, разрушал его иллюзии. — А то и неделю. Целителя такого класса сложно найти. Пока мы отправим экстренный запрос в Гильдию, пока они найдут свободного Мастера, пока он доберется до Мурома… у нас нет столько времени. А во-вторых, — я сделал небольшую паузу, чтобы следующий аргумент прозвучал весомее, — и это главное. Мы уже установили, что эти паразиты обладают магической мимикрией. Стандартная магическая экстракция, рассчитанная на обычных возбудителей, просто не сработает. Целитель их не увидит.

Как их не увидел мой фамильяр. Но эта информация была для него лишней.

Артем, все это время молчавший в углу, неожиданно подал голос. Его слова прозвучали спокойно, но веско, как заключение эксперта.

— К тому же, любая попытка магической экстракции — это мощное энергетическое воздействие непосредственно на стенку артерии. Это с высокой вероятностью вызовет неконтролируемый спазм сосуда и приведет к тотальному инфаркту печени.

Отличный ход, Артем. Своевременно и точно.

Он перевел разговор из плоскости «а вдруг получится» в плоскость «гарантированно убьем». Он закрыл последний путь для отступления.

Я сделал шаг вперед, сокращая дистанцию между мной и Киселевым, и посмотрел ему прямо в глаза.

— Игнат Семенович, давайте подведем итог, — я говорил холодно, чеканя каждое слово, как прокурор, зачитывающий обвинительное заключение. — У вас на руках умирающий пациент. У вас есть подтвержденный рентгенологически диагноз редчайшей, уникальной патологии. У вас есть единственно возможный план лечения — хирургический. И у вас есть лекарь, готовый взять на себя всю полноту ответственности и провести эту операцию.

Я сделал короткую паузу, давая ему осознать вес сказанного.

— Если при всех этих вводных вы откажетесь действовать, и пациент умрет, это будет квалифицировано как преступная халатность, — бросил на стол козырь я. — Статья сто двадцать четыре Уголовного Кодекса Российской Империи. «Неоказание помощи больному, повлекшее по неосторожности его смерть», — я выдержал еще одну паузу и закончил. — До пяти лет лишения свободы.

Киселев резко побледнел. Краска схлынула с его лица, оставив мертвенную серость. Он отшатнулся и тяжело оперся рукой о край стола, чтобы не потерять равновесие.

Шах и мат. Я показал ему, что клетка захлопнулась.

Любое его действие было риском. Но бездействие — это был уже не риск, а гарантированное преступление с последующим наказанием. Я не оставил ему выбора. Теперь его инстинкт самосохранения будет работать на меня, а не против меня.

— Вот это ты его прижал! Красавчик! — с восторгом захихикал в моей голове Фырк. — Смотри, он сейчас либо согласится, либо в обморок от ужаса грохнется

Киселев тяжело опустился в свое кресло.

Минуту он сидел молча, уставившись в полированную поверхность стола, словно пытаясь найти там ответ. Затем медленно поднял голову, и в его глазах, до этого полных отчаяния, мелькнула слабая искорка надежды.

Он нашел свой последний козырь. Последнюю соломинку.

— Даже если я соглашусь на это безумие… — начал он медленно, прощупывая почву. — Нам нужно информированное согласие пациента. Полное, документированное, с подробным разъяснением абсолютно всех рисков.

Хитрый ход. Очень хитрый.

Смещает фокус с медицинского решения на юридическую процедуру. И, что самое главное, перекладывал финальное решение с себя на пациента.

Если Обухов откажется — Киселев будет чист. Если согласится, а потом умрет — Киселев всегда сможет сказать комиссии: «он сам этого хотел». Классическая бюрократическая защита.

Увидев, что я не возражаю, он воодушевился.

— И мы обязаны, — он сделал нажим на этом слове, — честно и открыто сказать полковнику Обухову, что оперировать его будет целитель третьего класса, а не Мастер. Любой здравомыслящий человек откажется! — в его голосе появилась уверенность. — Никто в здравом уме не согласится лечь под скальпель младшего специалиста, когда рядом с ним в операционной стоит опытный Мастер!

Он откинулся в кресле с видом человека, только что нашедшего идеальное, безупречное решение своей проблемы.

Он думает, что это остановит меня. Наивно.

Он апеллировал к формальному статусу — «третий класс» против «Мастера». А я буду апеллировать к единственному, что имеет значение для умирающего человека — к шансу выжить.

Я умел убеждать.

В прошлой жизни мне удавалось уговорить на рискованную операцию даже параноидального олигарха, который подозревал в каждом лекаре потенциального убийцу.

— Отличная идея, Игнат Семенович, — я легко кивнул, и на моих губах, возможно, даже промелькнула тень улыбки. — Пойдемте к пациенту прямо сейчас. Вместе объясним ему ситуацию, и пусть он сам примет решение.

Киселев растерянно моргнул. Он ожидал спора, возражений, попыток скрыть мой ранг — чего угодно, но не такого мгновенного и полного согласия. Он не понимал, в чем подвох.

— Прямо… прямо сейчас?

— А зачем откладывать? — я пожал плечами. — Время работает против нас и против него.