Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ) - Молотов Виктор

Он развернулся и вышел, оставив за собой ошеломлённую тишину.

Дверь за Сомовым закрылась, и все выдохнули. Рудаков выглядел как человек, которого в последнюю секунду вытащили из-под гильотины.

Я сел обратно и сложил руки на столе:

— Фёдор Андреевич, давайте поговорим о том, какой должна быть здоровая атмосфера в коллективе.

— Я… я слушаю, — он сглотнул.

— Первое — уважение. К каждому сотруднику, независимо от возраста, стажа и должности. Медсестра-стажёр заслуживает такого же уважения, как и заведующий отделением.

— Но дисциплина…

— Дисциплина строится не на страхе, а на взаимном уважении и профессионализме. Когда люди понимают важность своей работы и чувствуют себя частью команды, они работают лучше.

Я обвёл взглядом собравшихся:

— Второе — конструктивная критика вместо унижений. Если кто-то ошибся, нужно объяснить, в чём ошибка и как её избежать в будущем. А не кричать про дворников и сельские амбулатории.

Костик и Варвара закивали. Даже старая Глафира Степановна подняла голову и посмотрела на меня с надеждой.

— Третье — командная работа. Мы все здесь для одного — спасать жизни. Это наша главная задача. Всё остальное — бюрократия, отчёты, показатели — вторично.

Высокопарно звучит. Но им нужна надежда. Нужно поверить, что всё может быть иначе.

— И последнее, Фёдор Андреевич, — я посмотрел прямо на Рудакова. — Если атмосфера в отделении не улучшится, если унижения продолжатся, я сделаю всё, чтобы вас здесь не было. У меня есть связи, есть репутация, и главное — есть поддержка коллектива. Выбор за вами.

Рудаков побледнел ещё больше:

— Я… я понял. Буду работать над собой.

— Вот и отлично. Планёрка окончена. Всем хорошего рабочего дня.

Рудаков встал первым, понурив голову, и быстро вышел из ординаторской.

Сломался. Теперь он у меня в кармане. Будет шёлковым, по крайней мере — какое-то время.

Как только дверь за Рудаковым закрылась, ординаторская взорвалась аплодисментами.

— Браво, Святослав! — закричал Костик, хлопая как сумасшедший. — Ты ему показал!

— Свят, ты был великолепен! — Варвара даже вскочила со стула. — Как ты его уделал! «Дисциплина строится на уважении»! Гениально!

— Спасибо вам, милый доктор, — Глафира Степановна утирала слёзы. — Я уже думала увольняться. В мои годы такое терпеть… А вы за нас заступились.

Даже старый доктор Мельников кивнул одобрительно:

— Правильно сказали, коллега. Давно пора было поставить зарвавшегося мальчишку на место.

— Тише, тише! — я поднял руки, призывая к спокойствию. — Не нужно устраивать революцию. Мы все профессионалы и должны вести себя соответственно. Рудаков остаётся заместителем главврача, просто теперь, надеюсь, изменит методы управления.

— Но если не изменит… — начал Костик.

— Если не изменит, тогда примем меры. А пока — работаем как обычно. У всех есть пациенты, давайте не будем о них забывать.

Революция — это хорошо. Но эволюция надежнее. Пусть Рудаков постепенно меняется под давлением. Если резко его убрать, на его место может прийти кто-то ещё хуже.

Все начали расходиться, обсуждая произошедшее. Я слышал обрывки разговоров:

— Вы видели его лицо, когда Пирогов про графа сказал?

— А как Сомов отреагировал! «Раз Пирогов здесь, значит, всё в порядке»!

— Может, Пирогов станет нашим новым завотделением?

Слухи уже пошли. К вечеру вся больница будет знать, что я поставил Рудакова на место. Репутация растёт.

Первым делом я решил проверить Белозерова. Прошло уже тридцать шесть часов с начала лечения пенициллином, должен быть видимый прогресс.

В палате хирургического отделения я застал снова целый консилиум. Ильюшин, профессор Карпов и те двое ассистентов стояли у кровати пациента с ошарашенными лицами.

Как будто специально собираются перед моим приходом.

Может, так и есть?

Даже забавно будет узнать, что они следят из-за двери за мной. Потом прячась бегут по отделению и наконец встают возле пациента, шепча друг другу: «Идет! Идет!»

— Святослав Игоревич! — воскликнул Ильюшин, увидев меня. — Вы гений! Посмотрите!

Белозеров сидел в кровати и улыбался. Опухоль уменьшилась вдвое, кожа над ней порозовела, свищи начали затягиваться.

— Как самочувствие, Михаил Степанович? — спросил я, подходя к кровати.

— Отлично, доктор! — он даже голос обрёл, раньше говорил с трудом из-за сдавления гортани. — Могу глотать, могу говорить! Это чудо!

Профессор Карпов повернулся ко мне:

— Пирогов, признаю, я был неправ. Ваш диагноз оказался точным. Актиномикоз, кто бы мог подумать! За тридцать лет практики видел его дважды, и то не в такой форме.

— Главное, что пациент выздоравливает, — сдержанно ответил я.

На самом деле главное, что я сейчас получу свою порцию Живы. Вот и весь цинизм ситуации. Белозеров — богатый купец, его благодарность должна быть соответствующей.

И действительно, в следующую секунду я почувствовал мощный приток энергии. Пятнадцать процентов Живы влились в Сосуд. Итого стало пятьдесят пять процентов — больше половины!

— Спасибо вам, доктор! — Белозеров схватил мою руку обеими ладонями. — Вы спасли мне жизнь! Я уже прощался с семьёй, завещание написал! А вы… вы вернули меня с того света!

— Не преувеличивайте, Михаил Степанович. Вы были больны, а не при смерти.

— Всё равно! Чем я могу отблагодарить? Деньги? Связи? У меня есть влияние в купеческой гильдии!

— Ваше выздоровление — лучшая благодарность. Продолжайте приём антибиотиков по схеме, через неделю выпишетесь домой.

— Неделю? Всего неделю? — он не мог поверить. — Какое счастье!

Выходя из палаты, я заметил, как следом прошмыгнул Ильюшин. Он выглядел возбуждённым и довольным. Глазки бегали туда-сюда.

— Святослав Игоревич! Хорошо, что сами пришли, а то я как раз собирался вас искать.

— Слушаю вас, — кивнул я.

— Карпов признал вашу правоту, весь хирургический департамент в восторге от вашей диагностики. Вы теперь легенда!

Преувеличивает, конечно. Но для репутации полезно. Пусть рассказывают, обрастает подробностями. Мифы иногда полезнее правды.

— Рад, что всё хорошо закончилось.

— И я, разумеется, выполню свою часть сделки! — Ильюшин потёр руки с видом карточного шулера перед большой игрой. — Давайте вашего барона! Прооперирую в лучшем виде! Будет ювелирная работа! Извлеку все осколки до последней металлической пылинки!

— Уверены, что справитесь? — специально взял его на слабо, чтобы работал ещё лучше. После этих моих слов он прооперирует Долгорукова по высшему разряду. — Там же старое ранение, много рубцовой ткани.

— Святослав Игоревич! — Ильюшин даже обиделся. — Вы сомневаетесь в моих способностях? Я оперировал генералов с осколочными ранениями после Афганской войны! Вытаскивал пули, расположенные в сантиметре от сердца! Ваш барон для меня — лёгкая разминка!

— Тогда он ваш. Палата двести двенадцать, барон Долгоруков. Можете забирать хоть сейчас.

— Сейчас подготовим, возьмём анализы, сделаем разметку. Завтра в восемь утра — операция. К обеду ваш барон будет здоров как бык!

— Договорились. Я пойду предупрежу его.

— И Святослав Игоревич… — Ильюшин понизил голос. — Если будут ещё сложные случаи — обращайтесь. После истории с Белозеровым я готов оперировать любого вашего пациента. Бесплатно.

Отлично. Долгоруков получит свою операцию, станет мне должен по гроб жизни. Ещё один аристократ в копилку связей.

В палате номер двести двенадцать я застал необычную картину. Барон Долгоруков сидел на кровати по-турецки, окружённый листками бумаги. На каждом листке — женское имя и какие-то пометки. Сам он яростно что-то записывал в блокноте, периодически сверяясь с телефоном.

— Что это? Мемуары пишешь? — спросил я.

— Список подозреваемых! — он поднял голову. — Всех женщин, которые могли меня приворожить! Уже двадцать три кандидатки!

— Двадцать три? Ты что, Казанова московский?