Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Лукавством будет сказать, что Макс не готовился внутренне к подобным ситуациям. В те короткие умопомрачительные часы, когда он мнил себя могущественным магом, изничтожившим Падальщиков силой мысли (и страхом смерти), он также воображал себя и рыцарем в сияющих доспехах — тем самым, который спасает деревни девиц и полчища детей и сеет мир везде, куда ступает его благословенная нога. Ему правда хотелось помочь — он чувствовал эту потребность всем телом, вот только его мечты о собственном величии мало соприкасались с реальностью, куда менее радужной и куда более сложной.

Парень ждал, что однажды этот момент наступит. Вот только он надеялся, что будет уже хоть на что-нибудь к этому моменту способен.

— Камир…

— Молю, господин, спасите!

И мужик сделал именно то, чего Макс сейчас больше всего боялся. Упал на колени.

— Прошу, господин, молю! Мы уплотим всё до медяка!..

— О господи боже, встаньте живо!..

Растерянный и понятия не имеющий, что в такой ситуации делать, парень бросился поднимать крестьянина на ноги, забыв про боль в пояснице и ломоту в плечах, словно от положения мужика в пространстве что-то зависело. Крепко схватив за жилистые предплечья, Максим потянул было наверх: Камир же, борясь, ещё сильнее припал к земле. Поразительным оказалось то, насколько в его на первый взгляд тщедушном теле оказалось много физической силы — рыдая, он наотрез отказывался вставать и только бормотал мольбы, превращая печальную ситуацию в пугающе-абсурдную.

— Прекратите сейчас же… вы же взрослый мужик, ну!

Как будто мне это мамино напоминание о гендерной принадлежности помогало хоть раз… Захария, чёрт возьми, сейчас самый удачный момент, чтобы появиться и всё разрулить!

Крестьянин продолжал бормотать и плакать, и если бы такое поведение никак не затрагивало Максима, наблюдать за этим парню было бы, возможно, даже смешно. Вот только его насильно втянули в водоворот чужих страстей и печалей, заставив тысячу раз уже раскаяться в собственной мягкосердечности, а на горизонте не маячило спасительной фигуры в тёмно-синем плаще, способной остановить катастрофу. Макс зыркнул по сторонам — как назло, никого, чьё появление поумерило бы разошедшегося не на шутку работягу!

— Так-так-так, всё, хватит, Камир… Да выслушайте же вы сперва!

— Помрёт ведь девка! Молодая девка же!

— Я поговорю с Мастером, хорошо? Уверен, он сможет…

— Нет! — упоминание колдуна подействовало как пощёчина: мужик поднялся на ноги рывком и, ловко высвободившись из хватки Максима, сам намертво вцепился в его расставленные руки. — Ежели господин магистр проведает, что она больная, об том хозяин мой проведает тут же, проведает, что я вам всё разбалакал! Не надо, господин, молю, не надо!

— Да я же ничем ей сам помочь не смогу!

Карие глаза его застыли на Путнике словно стеклянные. Мозолистые пальцы подержали ещё какое-то время локти Максима мёртвой хваткой, а после обессиленно и даже как-то омертвело обмякли и разжались.

— Слушайте, — не давая ему время на изобретение собственного тому объяснения, выдохнул парень, — Я сам в подмастерьях без году неделя, понимаете? Я ничего не умею, не дай бог только хуже сделаю. Вам надо обратиться с этим вопросом к Мастеру, он…

Но договорить Камир не дал. Пустыми и высохшими глазами мазнув по лицу собеседника ничего не выражающим взглядом, он отвернулся и, не говоря больше ни слова, пошёл нетвёрдой походкой прочь. И как бы ни хотелось юноше его остановить, как бы ни хотелось что-нибудь…

А что он, в сущности, может сейчас сказать или сделать? Не обладающий ни знаниями, ни способностями, Макс был абсолютно бессилен. Станет этой девушке лучше от того, что великий Путник произнесёт пару-тройку сочувствующих фраз и похлопает мужика по плечу? Едва ли.

Он стоял посреди двора, провожая взглядом сутулую фигуру, пока она не скрылась за углом одного из амбаров. Стоял и после, провалившись в пустоту тревожащих предсказаний безрадостного будущего этой незнакомой девушки, и кусал изнутри щёки совсем как наставник, осознавая прекрасно, что таким незамысловатым образом пытается себя наказать. Усталость после проделанной дороги и тяжесть в ногах больше не имели никакого значения, поскольку не шли в сравнение с тем, что где-то здесь, в этом кожевенном хозяйстве, умирает человек, и единственный способ помочь этому человеку — просить о помощи колдуна.

Её гибели Камир явно не хочет, но даже когда на кон поставлена жизнь, не желает обращаться к Захарии. «Хозяин не должен узнать» — но почему?

Чем больше Макс думал (а думал он непрерывно, поскольку только на это и был способен), тем больше эта ситуация казалась подозрительной. Погибает человек, но владелец не должен об этом знать? Может, если бы он был в курсе, он бы и денег на лечение выделил? Не зверь же он, в конце концов, чтобы собственного работника (работницу) оставлять на произвол судьбы?

Семью же оставил, — осёкся юноша. — Зажопил денег тела на родной семье похоронить, так то мама с братьями, с чего бы ему заботиться о крестьянах, когда можно просто нанять новых?.. Нет, а если правда так? Неужели никто не спохватится, не станет проверять?.. Неужели никакого следствия не проведут? Это же человек, блять, живой человек!

Парадная дверь распахнулась настежь и с такой силой долбанула по стене, что звук напомнил разорвавшийся снаряд. Нужды поворачиваться не было — по щиколоткам лизнуло колючим холодом, — но Максим обернулся всё-таки, чтобы поглядеть слегка отрешённо, как чёрная, окутанная инфернальной рябью тень колдуна покидает залитый солнцем холл и, меча во все стороны плохо подавляемую злость, степенно спускается по лестнице, стуча по камню каблуками сапог.

— Постойте, ну же!.. — следом за ним, пытаясь подступиться к явно расстроенному гостю то с одного бока, то с другого, вынырнул, очевидно, сам мастер Оскар. — Поймите же, магистр, я думал, что…

— В таком случае, не думайте больше — у вас скверно выходит, — перебил Захария спокойным шипением.

— Да погодите же вы, позвольте объяснить!..

Щуплый, бледный, с длинной ухоженной бородой и в хорошем костюме, владелец кожевенного хозяйства спускался следом за колдуном след в след. Макс заметил с удивлением, что в глазах купца нет страха, а в движениях — подобострастия: Оскар нервничал, это легко читалось в его неуверенных и неопределённых движениях, но явно не из-за необходимости контактировать с Захарией. Колдун сбавлять темп не собирался: почти на крейсерской скорости от ступал на одну ступеньку за другой, стиснув челюсти до белых желваков и всем видом демонстрируя, что уговоры его только сильнее бесят, даже обошёл свой же рюкзак так, словно никакого отношения к нему не имел, и накинул на голову капюшон. Спустившись с крыльца следом, хозяин подворья остановился у подножья лестницы, несколько секунд понаблюдал за тем, как стремительно удаляется его гость, а после, разве что только ногой не притопнув, предпринял последнюю попытку:

— Прошу вас, господин магистр, ну будьте же вы благоразумны!..

— Благоразумен?

Макс инстинктивно втянул голову в плечи, искренне поражаясь, как ему может становиться настолько холодно от звука.

— Вы к моему благоразумию взываете, мастер Оскар?

— Я объяснил вам, по какой причине вынужден был…

— Вынуждены? — чародей посмотрел на купца через плечо. — А сделать то, что привело к нынешней ситуации, вы тоже были вынуждены?

— Господин магистр, при всём уважении, — кожевник вздохнул раздражённо и устало, — Вы вправе корить меня, ежели считаете это правильным, я не смею вас за то судить, однако…

— Ещё бы вы меня судили. При всём уважении.

— Однако какое же имеет отношение к делу то, что нас с вами сюда привело? И я сказал вам сейчас, почему не мог поступить иным образом. Да и впрямь же скотина дохнет, в самом-то деле!

Колдун выдохнул — могло показаться, что он пытается таким незамысловатым образом себя успокоить, но выдох сквозил усталостью. Неторопливо и как-то вяло развернувшись, он гораздо спокойнее вернулся к крыльцу, подошёл к Оскару на расстояние вытянутой руки и практически по-отечески мягко вздохнул.