Лекарь Империи 3 (СИ) - Лиманский Александр

Мы быстрым шагом направились по коридору. Величко, семеня рядом, тараторил без умолку, вываливая на меня всю информацию:

— Зинаида Кирилловна, семьдесят два года. Родственники говорят, две недели назад начались проблемы. Резко. Стала путаться в словах, забывать имена, даже родную дочку не всегда узнает. Классика, я уж думал, болезнь Альцгеймера, но… Она еще и жалуется на дикую тошноту и сильные боли в костях. Говорит, ломит так, будто сейчас все переломают. Я уже всю голову сломал!

Мы зашли в палату. На кровати, подперев подушками спину, сидела на вид вполне бодрая, миловидная старушка. Увидев нас, она тут же заулыбалась.

— Ой, сыночки пришли! А я вас уже заждалась! — она повернулась к Величко, который застыл на пороге. — Петенька, а ты чего так похудел-то? Совсем тебя там твоя Марфа не кормит!

— Я Семён, — шепотом сообщил мне Пончик. — И она меня каждый раз по-разному называет. С утра был Егорушкой.

Я подошел к пациентке.

— Здравствуйте, Зинаида Кирилловна.

— Здравствуй, милый! А ты у нас новенький, что ли? И красивый какой, ладный! Сразу видно — лекарь хороший!

Я улыбнулся и начал осмотр, параллельно расспрашивая ее о самочувствии.

— Все болит, сынок, все ломит, — пожаловалась она. — Кости будто переломают сейчас. И тошнит постоянно, сил нет. Уже есть совсем не могу.

Деменция, боли в костях, тошнота. Мозг тут же начал анализировать. Сочетание и впрямь странное. При болезни Альцгеймера или сосудистой деменции не бывает ни таких резких болей, ни тошноты. Надо копать глубже. Я проверил ее рефлексы, просмотрел свежие анализы в планшете.

— Семён, это не Альцгеймер, — сказал я, когда мы вышли из палаты.

Величко удивленно посмотрел на меня.

— А что тогда?

— Пока точно не знаю. Но у меня есть одна теория. Сделай ей дополнительные анализы. Самые простые. Проверь уровень общего и ионизированного кальция в крови. И обязательно — уровень паратгормона.

Величко растерянно моргал.

— Паратгормон? А при чем здесь он? Я думал — типичная сенильная деменция. Назначить ноотропы, сосудистые препараты и все…

— Семен, запомни, — я по-дружески положил ему руку на плечо. — При классической деменции не бывает генерализованных костных болей. Никогда. Это аксиома. А вот сочетание психических нарушений вроде спутанности сознания, болей в костях, тошноты и мышечной слабости может указывать на кое-что другое. Например, на гиперпаратиреоз. Это когда паращитовидные железы вырабатывают слишком много гормона, который вымывает кальций из костей в кровь. Отсюда и боли, и проблемы с головой.

Мы шли обратно в ординаторскую. Величко качал головой, переваривая услышанное.

— Эх, сложно-то как все… Я бы в жизни не догадался. Спасибо тебе, Илья. Кстати! Я же совсем забыл, с дядей я все уладил! Документы на твое досрочное прохождение аттестации уже готовы, Шаповалов их подписал утром. Тебе послезавтра во Владимир.

— Отлично! Пакуем чемоданы! — тут же оживился Фырк у меня в голове. — Во Владимир! Какой красивый город! Посмотрим соборы, погуляем по…

— Ты же не можешь далеко отходить от больницы, — спокойно напомнил я ему.

Фырк на мгновение замолчал, а потом я услышал самый трагический вздох на свете.

— Точно… Я и забыл. Опять облом. Что ж, тогда тебе придется привезти мне оттуда какой-нибудь сувенир. Магнит на холодильник или… фарфорового бурундука

Ближе к вечеру, когда основной поток суеты схлынул, а за окном начали сгущаться сумерки, в ординаторской стало тихо. Мы остались втроем: я, Величко, старательно дописывающий что-то в истории болезни, и Шаповалов, который с мрачным видом перебирал какие-то бумаги, изредка что-то ворча себе под нос. В воздухе висела приятная усталость успешно завершенного дня, смешанная с запахом крепкого кофе.

Наконец, Шаповалов с шумом отодвинул от себя стопку бумаг, давая понять, что его терпение на исходе. Он открыл верхний ящик своего массивного стола и с видом фокусника, достающего из шляпы главного кролика вечера, извлек три официальных бланка с сургучными печатями Гильдии.

— Держи, Разумовский, — он с легким, почти небрежным шлепком бросил их на мой стол. — Как и обещал. Не смей говорить, что я не держу слово.

Я взял документы. Тяжелая гербовая бумага, витиеватый шрифт, пафосные формулировки. Три ходатайства от трех разных Мастеров-целителей — Шаповалова, Киселева и, что меня особенно удивило, даже от самого консервативного Гогиберидзе — о досрочном допуске адепта Разумовского Ильи к аттестационным экзаменам на ранг Подмастерья в связи с решением клинического случая особой важности. Получилось.

Шаповалов, заметив мою реакцию, усмехнулся.

— Ты думаешь, это было легко, да? Думаешь, я просто щелкнул пальцами? Ты хоть представляешь, Разумовский, сколько моих бесценных нервных клеток пало смертью храбрых в бою за эти бумажки? Киселев полчаса нудел мне про «нарушение традиций» и «священные правила Гильдии», пока у меня уши не начали сворачиваться в трубочку. А этот старый лис Гогиберидзе вообще заявил, что подпишет, только если я за него месяц в терапии дежурить буду! Еле отбился, пообещав ему ящик раритетного коньяка. Так что ты мне теперь по гроб жизни должен. Как минимум.

Передо мной сидел типичный Шаповалов. Сначала сделает что-то действительно важное и хорошее, а потом тут же выставит такой счет, чтобы ты чувствовал себя вечным должником. Что ж, это были его правила игры, и я был готов в них играть.

— Я ценю ваши усилия, Игорь Степанович, — я спокойно посмотрел на него. — Спасибо. Я не подведу.

— Вот и славно, — он кивнул, довольный моим ответом. — На подготовку даю тебе два полных дня. Послезавтра утром чтобы был во Владимире как штык. А когда вернешься оттуда с новенькими корочками Подмастерья… — Шаповалов хитро улыбнулся, и в его глазах блеснул хищный огонек, — вот тогда и поговорим всерьез о том, как ты будешь мне на операциях ассистировать. А пока — свободен. Иди готовься, учи устав Гильдии. И всех своих нынешних пациентов официально передай Величко.

Он встал, начал сгребать в свой портфель бумаги, давая понять, что представление окончено.

— Все, я поехал. Жена грозилась выставить мои вещи на лестничную клетку, если я еще раз задержусь.

Шаповалов ушел. Я подошел к своему столу и открыл на планшете список своих текущих пациентов. Теперь нужно было ввести их в курс дела Семёна.

— Семен, подойди, — позвал я Величко, который уже тоже собирался уходить. Он подошел, и я развернул к нему планшет. — Вот мои «первичные». Тут большинство — рутина, разберешься без проблем. Но вот на этого, — я ткнул пальцем в фамилию Зацепин, — обрати особое внимание. Там что-то нечисто. Я назначил ему гастроскопию и рентген. Как только придут результаты его анализов — сразу мне звони, в любое время.

Пончик серьезно и ответственно кивнул.

— Понял, Илья. Сделаю. Ты не волнуйся, я за всеми твоими присмотрю. Если что-то пойдет не так, я тебе сразу сообщу. Особенно меня та бабушка беспокоит, Зинаида Кирилловна. Я тебя обязательно в курсе ее анализов держать буду.

Он тоже ушел, и я остался в ординаторской один. В голове был приятный гул от свалившихся новостей. Экзамены. Шанс наконец-то сбросить с себя это унизительное звание «адепта».

Но одна мысль все же не давала мне покоя. Фролов и его история с Зацепиным. Надо бы найти его и все-таки поговорить.

И как по заказу, в дверях появился сам Суслик. Видимо, вернулся за чем-то забытым. Заметив меня одного, он заметно напрягся и сделал было движение, чтобы развернуться и уйти.

— Максим, постой, — позвал я его. — Нужно поговорить.

Фролов нехотя зашел в ординаторскую, стараясь держаться поближе к двери, как будто готовил пути к отступлению.

— Что тебе, Разумовский? Я домой тороплюсь.

— Сегодня был твой пациент. Егор Зацепин, — я смотрел на него в упор. — Говорит, что пару дней назад ты его осматривал.

Фролов дернулся, и его глаза забегали.

— Не помню такого.

— Крепкий мужик, со стройки, — я решил ему «помочь». — Жаловался на изжогу и ночной кашель.