Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Лишних вопросов Макс задавать не рискнул: его бесплатный извозчик и без того был на пределе.

Дорога тянулась ровной лентой мимо полей и перелесков, солнце медленно клонилось к горизонту, и когда через несколько часов на застланном тучами небе уже вовсю проступили розовые закатные пятна, телега остановилась у накренившегося заведеньица у края тракта. В отдалении гремело — с минуты на минуту начнётся гроза, пытавшая округу духотой почти весь день без продыху. Лошадь вновь была распряжена и привязана, путешественники вошли в тускло освещённое питейное заведение, грязное, пыльное и ветхое, на втором этаже которого, вне всякого сомнения, располагались такие же грязные и пыльные комнаты для гостей. Внутри оно выглядело ничуть не лучше, чем снаружи, поэтому доверия к местной пище у Путника не возникло ещё на подъезде к трактиру. Но на проверку здесь оказалось едва ли хуже, чем у Падмы в «Звонкой монете».

— В общем, так, — дожевав очередной кусок свинины, сказал кузнец. — Мы тут переночуем, потому как днесь ой как не покойно ночами разъезжать, а у нас с собою такие вещицы, что, посей мы их где, мастер нас с превеликой радостию добьёт, коль бандиты не сдюжат. С сумой будешь ты ночевать, потому что ты… ну, уразумел, словом. Путников скарб не трогают лишний раз. Так что беды с этим быть не должно.

— А что в сумке-то?

— Артефакты да кой-какие материалы для колдовского дела. Деталей не ведаю, я не маг, а если бы и прознал — не сказал бы. Это дело касается только меня и Захарии.

— Ни хрена подобного, Спар, — воодушевлённый разговором с Михейром, нахмурился Максим. — Ты меня в это ваше «дело» тоже втянул. Я хотя бы имею право знать, в чём участвую.

— Не по нраву — топай до Эпиркерка ногами, — отрезал кузнец, перестав жевать.

— Если бы не моя помощь, ты бы эти побрякушки даже в Эпфир не ввёз, — парировал парень, поражаясь, откуда в нём внезапно столько наглости и смелости взялось. — Они бы твою телегу вверх дном перевернули, нашли эти вещи, и было бы у тебя проблем…

— Не было бы у меня беды, — прорычал кузнец. — Ты коль не ведаешь чего, то и не трепли языком — за умного сойдёшь!

— Тогда зачем их вообще надо было прятать?

— Да чтоб у Друммера беды не стряслось, дурная твоя башка!

Жилка на виске у верзилы набухла, лицо побагровело. Он после этой загадочной встречи с неизвестным «кое-кем» до сих пор в себя до конца не пришёл, всю дорогу ехал злющий и дёрганный, и вот теперь получил возможность слить часть напряжения на Макса. Юноша рефлекторно вжал голову в плечи, но настроя получить ответы не поубавил.

— Друммер — мой старинный друг, уразумел? — слегка спокойнее пояснил кузнец. — Мы вместе в королевской армии служили до того, как её переформировали. Не желал я его подставлять, внимаешь? Эти артефакты и не запретные вовсе, но он бы принялся задавать вопросы — кузнечных дел мастер с такими вещицами не работает. Я не сдюжил бы ему солгать и поведал бы, куда их везу и кому. Зная Друммера, он тут же послал бы кого-нито к магистру, дабы узнать, почто ему эти вещицы. Магистр особливым доверием королевской стражи не хвастает, коль ты ещё не уразумел, за ним следят на случай, если он изволит чего-нито учудить. А он может чего-нито учудить, иначе бы не следили. Захария, зная его, тут же пойдёт к Его Высочеству Айгольду, они с принцем друзья, и шепнёт, мол, ай-я-яй, какие у вас стражники Эпфира любопытные, а любопытство — не любознательность, любопытство — это недоверие. Его Высочество, зная его отношение к Захарии, тут же Друммера ко всем чертям уволить велит, чтобы доказать магистру, что все ему очень доверяют и все его очень любят. И вот почто всё это надобно, поведай мне? Почто человека службы лишать, которую он несёт исправно, когда это дельце гроша бы ломанного не стоило?

— А просто соврать никак? — осторожно спросил Максим.

— Солгать? Другу? — Каглспар вздохнул. — У вас, у Путников, может, и благостно лгать друзьям, но у нас иные порядки. И слово — оно дороже золота. Коль один раз ты доверие предашь, его потом долго придётся назад зарабатывать. Особливо с такими людьми как Друммер. Они всё готовы простить, кроме лжи и предательства. Это зовётся честью, подлеток. Честью.

Он уже совсем успокоился и теперь мог неторопливо пить свой странный тягучий напиток. А вот Макс активно размышлял. Интересная выходит картина: Захария, значит, и правда на короткой ноге с принцем этого королевства, не первый раз уже звучат слова, подтверждающие этот факт. Выходит, не так уж и прав был Михейр в своих пьяных изливаниях — не всех и не каждого чародей от себя ссаными тряпками разогнал. Возможно, и ему тогда удастся войти в этот привилегированный круг «своих»?

— Теперича ты уразумел, надеюсь, что к чему, — проворчал кузнец. — И не вздумай ещё со мною так дерзить. Я пускай тебе не брат и не сват, Максим, но я старше — и не ведомо мне, как в вашем мире, а здесь возраст уважают, потому как дурак до моих лет в Паберберде не доживёт.

— Виноват, — признавая поражение, кивнул Путник.

— Хорошо. И да, благодарствую, что подсобил. Эти харчи за мой счёт, можешь не отдавать.

Обрадованный щедростью кузнеца, парень довольно кивнул в знак полного и безоговорочного примирения и принялся за уничтожение мяса. Жирные куски сочились сладким соком, жир стекал по пальцам — приходилось слизывать почти возле рукавов. Над ужином поднимался дивный пар. Несколькими минутами позже до Макса вдруг дошло.

— Слушай, Спар, — тревожно вглядываясь в лицо собеседника, позвал он. — А если так выйдет, что магистр не возьмёт меня к себе в ученики…

— Скорее всего, не возьмёт, он не дурак с детьми нянькаться.

— …что мне тогда-то делать?

— Возвратишься в Эпфир, придёшь к Михейру, — лаконично ответил здоровяк. — Он тебя всему научит и несказанно этому обрадуется. Или отыщешь какого-нито Путника в Эпиркерке — город немалый, найдётся тройка тех, кто окажется радушнее. Но я, будь тобой, пошёл бы к Михейру.

— А как я вернусь? Не пешком же?

— Ты меня, морда рыжая, себе в рабы взять удумал? — гоготнул кузнец, уловив скрытый смысл этого вопроса. — Хочешь, чтобы я тебя всю жизнь по полуострову катал? Будет, спрячь эту рожу печальную. Опосля того, как я с мастером дела окончу, я всё одно проездом станусь в Эпфире. Довезу тебя.

Этот гигант от мира людей ничем не был ему обязан. Всё, что их связывало — это незаметный провоз свёртка в сумке Максима, и больше ровным счётом ничего. Но Спар оказался так добр к незнакомому подростку, так незамысловато щедр, что Макс с изумлением уставился на его неаккуратную трапезу, словно видел спутника впервые в жизни. Говорят, стоит беречь людей, желающих тебе добра или хотя бы не делающих зла, ибо таких встречается обычно гораздо меньше всех других — парень помнил эту мамину присказку с детства, поскольку слышал бесчисленное множество раз. И вот только сейчас, неожиданно для себя, в полной мере осознал смысл этой житейской мудрости, поскольку именно сейчас по-настоящему её прочувствовал.

— Спасибо, — дрогнувшим голосом сказал он. — Правда. Ты столько сделал для меня, хотя я тебе никто…

— Полно, подлеток, — фыркнул, выплёвывая обглоданную кость на тарелку, кузнец. — Мы тут все в одном мире. До той поры, хотя бы, покуда ты не обучишься его покидать. Так что все как семья… Боги милостивые, мне что, заставлять тебя есть каждый раз? Кончай таращиться и жуй, покуда не остыло! Дитя неразумное…

Четыре всадника торгового тракта

Ночь выдалась неспокойная. Мало того, что за окном до рассвета бушевала непогода, ломясь в окно его комнатушки лапами дождя и воем ветра, так ещё и сны снились неприятные. То гналось за ним что-то гигантское по лесу, с корнями выкорчёвывая из земли деревья и в щепки разнося брёвна, рыча так громко, что закладывало уши; то какой-то человек, потрясающе красивый и явно богатый, в красной мантии на широких плечах и с утончённой короной в волосах цвета золота встревал со своими язвительными комментариями посреди важных Максимовых разговоров… Под конец перед юношей вдруг предстал незнакомец, полностью охваченный огнём — лет двадцати пяти, не больше, — бледный, худой как смерть, слегка сгорбившийся, с настолько уставшим и грустным взглядом, что Макс проснулся в слезах и сам не понял, почему плачет.