Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

— Нет, — мягко усмехнулся тот, — Ты хочешь знать, чем кончится дело ещё до того, как оно начнётся — а это несерьёзно.

— Не просто «знать, чем кончится» — это мне и без тебя известно. Мне нужно понимать, на какой стороне закончу я.

— Если бы я умел видеть будущее, этого процесса вообще могло бы не произойти. Но история сослагательного наклонения не терпит, к сожалению. Впрочем, кое-чем я с тобой поделюсь: есть в этом деле некоторые обстоятельства, с которыми я предпочёл бы при первой возможности разобраться. Но всё серьёзно. В зависимости от того, что я выясню, начнётся либо возня навозных жуков, либо настоящая головная боль. При втором варианте заседание закончится раньше срока, и бирюльки, в которые решили поиграть остальные члены совета, тебя не затронут.

— Не желаешь заранее предупредить, о каких обстоятельствах идёт речь?

— Рано. Но тебе переживать не о чем.

— Хотя бы скажи, к чему готовиться.

Несколько долгих секунд во мраке подземного коридора звенела тишина. Макс, полностью поглощённый мглой и холодом, не смел дышать, чтобы не привлекать к себе внимания — и пускай было стыдно, но он не находил в себе сил перестать подслушивать, взбудораженный возможностью ненадолго погрузиться в по-настоящему серьёзный диалог.

— Основа одна: думай своей головой.

— Это не основа, магистр, это хрень кака…

— Это основа основ. А ты спустись, будь любезен. Нам есть что обсудить, прежде чем начнётся слушание.

Радуясь, что в темноте никто не заметит его горящих от стыда щёк, молодой Путник на негнущихся ногах сошёл к подножью лестницы. Ни лиц, ни даже очертаний он не видел — и радовался этому ничуть не меньше, — но чувствовал, что внимательные взгляды собеседников лежат на его стремительно тяжелеющих плечах. Сырость тоннеля тонким слоем липкой влаги ложилась на разгорячённую от смущения кожу. Встали дыбом волоски на предплечьях. Никогда прежде Макс не имел привычки вмешиваться в чужие дела — более того, считал это ребячеством и недостойным и низким делом. Теперь же он оправдывал спонтанный порыв острым дефицитом информации, хоть и понимал прекрасно, что гнева наставника этот информационный дефицит не преуменьшит.

— Я так понимаю, сейчас время воспитательной части, — изрёк обезличенный голос курупиру, слишком отстранённый: мыслями он был уже где-то не здесь и в целом особого интереса к своим временным спутникам не испытывал. — Буду ждать в зале заседаний.

Макс различил трение ткани на воротнике чародейской мантии — колдун кивнул — и глухой стук каблуков по каменной кладке — Мат’Ро широким шагом, казавшимся почему-то задумчивым и озадаченным, удалялся прочь. Вскоре всё стихло, и оба Путника остались неподвижно стоять в пустом пространстве каменного колодца, ведущего в не менее чёрное никуда. А отчитывать подопечного колдун тем временем не торопился, и чем дольше они молчали вот так, тем сильнее Максим себя накручивал.

Господи, ну какая муха меня укусила, знаю же, что не надо нос совать куда не просят… Да блин, ничего такого я не сделал, в конце концов. Скажу, что не хотел их прерывать и ничего не разобрал, может, прокатит…

— Предупреждаю тебя, Максимус. Чтобы потом не было жалоб.

Его слова появились в пространстве внезапно — настолько, что Макс подпрыгнул и непроизвольно задержал дыхание. За те несколько мгновений, пока Захария собирался с мыслями, парень успел спрогнозировать во всех подробностях логику и структуру распинающей речи, которая должна была вот-вот обрушиться на его голову.

— Полагаю, нас ждёт несколько прескверных часов.

Голос был уставшим. Но эта усталость отличалась от той, что появлялась в словах чародея после плодотворного трудового дня — отличалась далеко не в лучшую сторону. Он подразумевал явно больше, чем произносил, и Макс в очередной раз невольно задался вопросом: насколько легко наставнику даётся его работа? И хочет ли он в принципе нести многочисленные свои обязанности перед разношёрстным населением этого королевства?

— Когда мы войдём в зал суда, — колдун говорил ровно и спокойно, как всегда, но Максиму казалось, что Захарию подташнивает, — Начнётся тошнотворный цирк с конями. У меня есть несколько соображений по поводу ожидающего нас процесса, при лучшем из раскладов мы управимся за час. В случае, если мои соображения не подтвердятся, если пожелаешь уйти, я не захочу и не стану тебя останавливать — сам бы с удовольствием туда не ходил.

— Всё настолько плохо?

Кажись, расстрела не будет.

— Примерно как лезть в яму к змеям без резиновых сапог. Больно, мерзко и опасно, если нет иммунитета.

Захария замешкался — Макс не видел этого, разумеется, равно как не видел вообще ничего вокруг себя, но почувствовал возникшую ненадолго рябь смятения возле своего правого плеча — и сделал лёгкий и неторопливый шаг вглубь коридора. Молодому Путнику не оставалось ничего другого, кроме как вслепую шагнуть следом.

— Полагаю, ты задаёшься вопросом, почему я не поставил тебя в известность об этом процессе заранее, — на одной ноте проговорил колдун, двигаясь медленно и как будто бы даже расслабленно. Если честно, сэр, после всех этих лет я просто иду куда скажете, — усмехнулся мысленно Макс. И несмотря на то, что никаких «лет» ещё не прошло, душой он не покривил: покорность, с которой ему в последнее время приходилось исполнять поручения колдуна, уже стала в каком-то смысле неотъемлемой. — Дело в том, что я, как ты уже догадался, не планировал брать тебя с собой. Хотел оставить под присмотром одного знакомого на Зверьем рынке, чтобы ты ему по хозяйству помог: посуду помыл, столы протёр и остальное по мелочи. Но раз уж привело тебя сюда Провидение, может, оно и к лучшему: будешь учиться.

— Чему?

— А сам-то как думаешь? — без знакомой и привычной уже насмешки, а откровенно мрачно ответил вопросом на вопрос колдун. — Выживать.

Стихло эхо последних слов, Путники окончательно растворились друг для друга в непроглядной черноте. Наставник дышал бесшумно, как если бы не дышал вовсе, не слышно было шороха его плоских подошв по плитке — только плотная мантия на грани различимого отзывалась шуршанием на каждый шаг, и только по этому шуршанию Максим определял, как далеко находится и в верном ли направлении движется. Сам он при этом звуков производил несравнимо больше — поскольку, как сам себе быстро объяснил, являлся нормальным живым человеком, а не небожителем с кучей несбалансированных сверхспособностей. Но он не впервые обращал внимание на этот интересный чародейский навык — быть абсолютно неслышимым. Вырабатывался ли он длительными тренировками или обуславливался магией, сочившейся из Захарии, как вода сочится из-под валуна, перекрывшего реку? Не исключено, что всё вместе.

Коридор и не думал кончаться. Здесь не горело фонарей, не сияли вдалеке солнечные лучи — они брели вперёд, окружённые тьмой, не встречая никаких ориентиров, и Максиму как-то сама собой вспомнилась бесконечность космоса за пределами чародейского портала. Жгуче-ледяная, чёрная… пустая. Казалось, столкновение с потусторонним холодом Хаоса случилось много месяцев назад — у парня выдались насыщенные событиями деньки. Однако само по себе ощущение было настолько острым, настолько не похожим ни на что прежде испытанное, что проникло глубоко в голову, глубоко в память — и здесь, в пугающем коридоре, где не существовало ни силуэтов, ни красок, всплыло из-под мутной воды подсознания как мёртвая рыба. Парализующих щупалец не существовало — но там, в воскресшем воспоминании, они вновь обвивали руку, неудачно выставленную за тонкую границу магического коридора, и тащили Макса в Ничто, засасывая, как неуправляемая морская воронка затягивает в себя обломки тонущего корабля.

Конечно, колдун видел в темноте — об этом говорили и его зрачки, сияющие во мраке словно у кошки, и сам он об этом говорил неоднократно, — но здесь, в этом странном месте, лишённом жизни, даже для сумеречного зрения освещения катастрофически не хватало. И всё-таки старик шёл вперёд — бесшумно, мягко, скользя через черноту безжизненной тенью — и тьма не мешала ему ориентироваться в образовавшейся пустоте, чувствовать невидимыми вибриссами, где начинаются стены и куда ставить ногу. Захария находился в родной и знакомой обстановке. Мрак давно стал его стихией… В то время как Макса охватывал ужас. Стены оставались невидимыми и постепенно начинали казаться его распалившемуся воображению несуществующими; он не видел, на что конкретно наступал, и пол с каждой секундой терял реальность, превращался в эфемерную субстанцию… и тогда подмастерье вдруг с ужасом догадался: никаких стен и никакого пола не существует, есть только идеи пола и стен — только из-за наличия этих идей в голове и выходит у него наступать на что-то твёрдое всякий раз, а стоит лишь на миг о концепции пола забыть, и идея не материализуется под его стопой — он оступится и провалится в нескончаемый Низ, невидимый, холодный, ничем не наполненный, влекущий его навечно падающее тело в одинокое Никуда…