Архитектор Душ III (СИ) - Вольт Александр

— Держись, дружище, — сказал я. Мой голос звучал спокойно, и я сам удивился этому спокойствию.

— Вот же жизнь, а… — он криво усмехнулся. — Помереть на задворках сраной портовой таверны. Не такого конца я ожидал.

— Я говорю: держись. Я тебя не брошу.

Он опустил взгляд, его брови нахмурились. Он явно ощущал что-то странное в том месте, где я держал руки. Он сощурился, пытаясь сфокусировать слабеющий взгляд на моем лице.

— Громов…

— Да?

— Ты что, мать твою, что-то узна…

Он выдохнул и умолк. Голова его безвольно откинулась набок. Я на мгновение замер, почувствовав, как ледяные пальцы испуга сжимают мое собственное сердце. Неужели?..

Я приложил пальцы к его сонной артерии. Пульс. Слабый, нитевидный, но он был. Просто потерял сознание от болевого шока и потери крови.

В этот момент тишину заднего двора разорвал топот и крики. Дверь таверны распахнулась, чуть не слетев с петель, и из нее, словно прорвавшаяся плотина, хлынула вся наша компания.

Лидия, Алиса, Торбин, Игорь, Андрей, Лизавета. Они галопом неслись к нам, их лица были искажены ужасом и непониманием.

Начался гвалт.

— Что случилось⁈

— Господи, Мастер Корнелиус!

— Кто это сделал⁈

— Он жив⁈

Вопросы сыпались со всех сторон, смешиваясь в один панический, бессвязный хор.

— Скорую! — рявкнул я, перекрывая их голоса. Мой голос сорвался на хрип. — Живо! Звоните!

Я снова «включил» зрение, игнорируя вспышку боли в голове. Дыра в его психее… она стала меньше. Не такая рваная. Кровотечение… нет, не кровотечение. Утечка энергии. Она замедлилась. Моя импровизированная заплатка держалась. Шанс был, черт побери. Точно был.

Кто-то уже набирал номер. Я слышал, как дрожащий голос Лизаветы выкрикивает в трубку адрес, описывает ситуацию. Я же, продолжая удерживать магическую связь, делал то, что должен был делать как врач. Я аккуратно, стараясь не причинить лишней боли, осмотрел рану. Нож вошел глубоко, повредив, скорее всего, не только печень, но и крупные сосуды. Я оторвал от своей рубашки кусок ткани и, свернув его в тугой валик, прижал к ране, создавая давящую повязку.

Минуты тянулись как часы. Я чувствовал, как слабею. Каждая секунда, которую я поддерживал его жизнь, отнимала частичку моей собственной. Голова кружилась, мир плыл перед глазами.

Наконец, издалека донесся пронзительный вой сирены, а крыши домов за таверной осветили синие всполохи. Он становился все громче, и этот звук был самой прекрасной музыкой, которую я когда-либо слышал за последнее время.

По звукам и синему мерцанию стало ясно, что к таверне подъехала машина скорой помощи. Через полминуты из распахнутой двери выскочили два фельдшера. Они работали быстро, слаженно, как хорошо отлаженный механизм. Капельница, кислородная маска, носилки. Через невероятно долгие, но спасительные три минуты Корнея загрузили в машину.

Прежде чем санитар захлопнул задние двери, женщина-фельдшер обернулась и цепким профессиональным взглядом окинула оставшихся. Ее взгляд остановился на мне. Я все еще сидел на грязной земле, прислонившись спиной к холодной стене таверны. Вид у меня, должно быть, был не лучше, чем у самого Корнея.

Бледный, с грязью на щеке и запекшейся кровью на костяшках. Фельдшер с глазами, которые, казалось, видели все на свете и давно перестали удивляться, подошла ко мне.

— С вами все в порядке? — ее голос был спокойным, лишенным всякого сочувствия. Это был голос профессионала, для которого чужая беда — просто работа. — Давайте я вас осмотрю.

Попытавшись встать, я хотел было отмахнуться, сказать, что все в норме, но тело предательски качнулось. Две пары рук — сильные, мозолистые Торбина, и более тонкие, но крепкие Лидии — тут же подхватили меня, не дав снова познакомиться с мокрой землей.

— Осмотрите, — вместо меня ответил Торбин, и в его басе прозвучала неприкрытая тревога.

Фельдшер кивнула и присела передо мной на корточки. От нее пахло тем самым запахом стерильности, который ощущаешь в любой больнице. Этот запах, знакомый мне до тошноты из прошлой жизни, сейчас был почти успокаивающим.

Она достала из своего саквояжа маленький фонарик и посветила мне в глаза. Яркий луч ударил по сетчатке, заставив зрачки болезненно сжаться.

Реакция зрачков на свет сохранена, вялая. Вероятно, расширены. Стресс, адреналин. Классика.

Мысль пролетела сама собой в голове.

Ее прохладные, уверенные пальцы легли мне на запястье, нащупывая пульс.

Тахикардия, без сомнения. Нитевидный? Возможно. Организм компенсирует резкую потерю… чего? Не крови. Энергии. Забавный диагноз, который не смог бы диагностировать ни один человек в моем мире. У моего состояния нет кода по МКБ-10. Его просто не существует.

— Голова кружится? Тошнота? — задавала она стандартные вопросы, продолжая осмотр, прощупывая мой череп на предмет гематом, осматривая ссадины на руках.

— Немного, — ответил я хрипло. — Сейчас уже лучше.

Она закончила осмотр так же быстро, как и начала. Поднялась, убирая фонарик обратно в саквояж.

— Причин для экстренной госпитализации я не вижу, — вынесла она вердикт, обращаясь скорее к моим взволнованным спутникам, чем ко мне. — Пара ссадин, ушибы мягких тканей. Возможно, легкое сотрясение мозга. Классическая картина после драки. Но если хотите, — она снова посмотрела на меня, — мы можем вас забрать для наблюдения. Прокапаем, сделаем снимок головы. Хуже не будет.

Я видел, как загорелись глаза у Лизаветы. Она уже открыла рот, чтобы настоять на моей госпитализации.

— Нет, спасибо, — я покачал головой, и это простое движение отозвалось тупой болью в висках. — Я в порядке. Просто перенервничал и пропустил пару ударов. Дома отлежусь.

— Да какой отлежишься! — не выдержала Алиса.

— Я врач, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. Мой голос, к счастью, звучал достаточно твердо. — Я знаю свое состояние. Ничего критичного. Мне просто нужен отдых.

Она хотела возразить, но Лидия мягко положила ей руку на плечо, останавливая.

— Он сам лучше знает, — тихо сказала она.

Фельдшер пожала плечами. Ей было все равно. Отказался — значит отказался. Ее работа — предложить. А спасение утопающих, как известно, дело рук самих утопающих.

— Как скажете, — бросила она. — Если станет хуже — вызывайте снова.

Она развернулась и запрыгнула в машину скорой помощи.

И тут, как назло, мир обрушился на меня. Словно кто-то выдернул несущую стену из конструкции моего сознания.

Я видел, как захлопнулись двери скорой, как синие проблесковые маячки начали резать ночной мрак, бросая на мокрые стены таверны рваные блики. Слышал, как вой сирены, набирая мощь, уносится прочь, вглубь города. Но все это было словно в кино. В плохом, зернистом, немом кино, где я был не зрителем, а главным героем, у которого в глазах медленно выцветали краски.

Мир терял цвет. Сначала ушли яркие пятна — красный на куртке Торбина, рыжий в волосах Алисы. Потом потускнели более спокойные тона — серый камень под ногами, темное дерево стен. Все сливалось в одну монохромную, унылую картину.

Звуки тоже умирали. Пульсация крови в висках, встревоженные голоса вокруг — все это отступало, тонуло в нарастающем белом шуме, как в помехах старого радио. Я пытался уцепиться за них, за эти последние ниточки, связывающие меня с реальностью, но они ускользали.

Мой врачебный ум, даже на грани отключения, продолжал работать, холодно и отстраненно ставя диагноз собственному состоянию. Коллапс. Острая системная недостаточность. Не физиологическая, нет. Энергетическая. Гримуар был прав. Я опустошил свой резервуар. Батарейка разрядилась практически до нуля. А знаете, чего не любит ни одна батарейка? Глубокого разряда.

Я попытался сделать шаг, чтобы опереться на стену, но ноги, еще мгновение назад крепко державшие меня, превратились в вату. Они просто подогнулись, не выдержав веса тела. Мир накренился, как палуба тонущего корабля. Я видел, как земля, покрытая грязными лужами и следами от сапогов, в которых отражалось ночное небо, летит мне навстречу.