Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Парню быстро становилось не по душе. Ко всем, кто так или иначе вступал с ним в контакт раньше — даже к старику! — удавалось залезть под кожу почти беспрепятственно. И пускай не так уж и много времени прошло — десять дней всего, пшик в масштабах вселенной — Максим привык к этой своей новой способности и начал пользоваться ею так же часто, как слепой пользуется тростью, покидая дом. Всего за десять дней сила чувствовать чужое нутро стала неотъемлемым инструментом в любой коммуникации. Но теперь она не работала. Ни на ком. Ни на одном из них.

Он перевёл взгляд на наставника и сконцентрировался на его прохладной ауре. Незримые щупы, касавшиеся чужих эмоций и транслировавшие калейдоскопы образов прямиком Максу в мозг, протянулись к голове и плечам колдуна в попытке зацепить свои гарпуны за живое… и столкнулись даже не с податливо-прогибающейся вязкостью. С непробиваемой ледяной стеной, до слёз больно пырнувшей его в ответ.

Как ни странно, то, насколько этот барьер оказался прочным, слегка парня успокоило. До него запоздало дошла вполне очевидная догадка: не в его способностях дело, а в том, что эти люди осознанно не пропускают внутрь подобные щупы. Каждому из них есть что скрывать, а теперь они фактически на политической арене — вот только съеден будет не самый слабый, а самый психически уязвимый.

Макс почувствовал взгляд Захарии и поднял глаза. Колдун и правда смотрел, не прерывая, впрочем, ничего на первый взгляд не значащий трёп с коллегами. Юноше стало стыдно — он предположил, что наставник почувствовал попытку пробить его защиту.

— …и, разумеется, я могу на безвозмездной основе покрыть расходы гильдии на это судебное разбирательство, — Шантри как раз отчаянно предлагал коллегам свои инвестиции, когда молодой Путник вернулся в реальность. — Будем считать это моим вкладом в развитие. Что скажете?

— Мы обсудим этот вопрос, когда станет ясно, сколько и за что конкретно мы должны будем заплатить, господин Бастик, — у Лау Дан юноша отметил очевидную деловую хватку: брать чужие деньги, пускай даже «безвозмездно пожертвованные», он не торопился. — Насколько мне известно, прибыль «Пакта» за последние полгода увеличилась на несколько десятков процентов.

— На двадцать восемь, если быть точным, — незамедлительно отрапортовал хозяин фешенебельной лавки.

— Полагаю, мы можем себе позволить выделить какое-то количество средств из этих двадцати восьми процентов. Даже при неблагоприятном разрешении сегодняшнего дела.

— Благоприятность относительна, — с философским безразличием уточнил Захария.

— Разумеется. И всё же, полагаю, всем нам приблизительно ясны критерии скверного исхода дел.

— Приблизительность вариативна, — не менее равнодушно добавил чернокнижник.

Разговор шёл своим чередом и потёк бы и дальше, но тут наверху хлопнула дверь, и по лестнице амфитеатра побежал вниз, быстро переставляя ноги, последний гость сегодняшнего слушания. Большой лоб блестел от пота, белки глаз налились кровью, красные щёки подпрыгивали в такт его семенящему шагу — судья, придерживая оттопыренный и тяжёлый карман, явно торопился, и если судить по тому, что, извиняясь, он никому из собравшихся не посмотрел в глаза, очевидно раскаивался за свою досадную непунктуальность. Или просто не отличался любовью расшаркиваться.

— Прошу простить, господа, неотложный вопрос, — вскарабкавшись на сцену и отдуваясь уже за судейским столом, пояснил тот, кого заочно представили господином Лиманом. Прибывшие, прервав беседы, принялись рассаживаться по каменным кавеям: все члены совета гильдии разместились рядом друг к другу, в проэдрии. — Прошу занять места, сегодня рассматриваем дело Хошо Венсана Атталь-Ромари человеческой расы, жителя Эпиркерка государства Эпиршир, купца третьего порядка, члена непрофильной торговой гильдии «Пакт», обвиняемого в незаконном обороте непроверенных магических артефактов. Истец — Лакшасси расы аксака, житель Баскалара государства Акхагат, странствующий торговец и работорговец, членства в гильдии не имеет. Для судебной документации прошу зафиксировать дату и время. Подсудимый, — набрав в лёгкие воздуха впервые с момента, как заговорил, судья впился в замершего в клетке Хошо неприятным и нетерпеливым взглядом, — Вы обвиняетесь в незаконном владении и сбыте незарегистрированных магических артефактов, а также в нанесении вреда своими действиями государственным интересам, частным интересам и интересам собственной торговой гильдии. Вам понятно, в чём вас обвиняют?

— Да, но…

— Пострадавший, — Лиман повернулся к севшему в первом ряду человеку-волку с шикарной серой шкурой: каждый его волос темнел ближе к кончику, создавая визуальный эффект бесконечной игры света в густой шерсти. Большие серые глаза хищника ответили ему внимательным взглядом. — Вы согласны с тем обвинением, которое вынес подсудимому суд?

— В общих чертах, — пробасил, чем вызвал у Максима изумление, «волк».

— Прекрасно. Кто с вашей стороны выступает свидетелями?

— Мой зять, — он указал на человека-кота возле себя, восседавшего со скрещенными на груди руками, — И моя тай-ли.

Только теперь Макс заметил, что между «волком» и «котом» на трибунах присутствует кто-то третий. Со спины казалось, что это точно такая же «кошка», только женского пола, разумеется — маленькая, тоненькая и невзрачная, с густыми распущенными…

Волосами? Разве у местных фурри есть волосы?

— Подсудимый, с вашей стороны свидетели есть?

Сбитый с толку и заметно занервничавший от стремительности судебного разбирательства, Хошо сильно потел.

— Члены моей гильдии, — предположил он и с мольбой принялся переводить взгляд с одного знакомого лица на другое, как если бы кто-то из них мог вытащить его из клетки и спрятать от правосудия под полами своей мантии. — Наверное.

— Отлично, — покивал Лиман, доставая из нагрудного кармана часы, — В таком случае, свидетели пострадавшего, пожалуйста, по очереди выходите к трибуне, произносите Слово Истины и начинайте давать показания, ох, мамочки, уже почти два…

— Прошу прощения, господин судья, — приподнялся истец, — Мы из далёких земель и не знакомы с заклинаниями вашей страны.

— О, ничего страшного, совсем ничего страшного, — вновь мелко закивал Лиман и властным безапелляционным жестом велел кому-то с верхних рядов спуститься к центру орхестры. — Наш судебный чародей наложит Слово вместо ваших родственников. Теперь, пожалуйста, по очереди проходите к трибуне и приступайте к даче свидетельских показаний, не задерживайтесь.

Этот парень, очевидно, сиську мять не намерен, — с неудовольствием отметил Макс, наблюдая за тем, как медленно подсыхает пот на всё ещё красном лице судьи. — Нехорошо.

Ему никогда не нравились люди, стремящиеся разобраться со своими обязанностями пускай и тяп-ляп, но зато поскорее. Особенно когда речь заходила о вопросах, определяющих чужое будущее. Похожим образом вели себя некоторые школьные учителя: в стремлении избавиться от тяготящих задач, они могли закрыть глаза на многие несправедливости и грубые ошибки, совершаемые педагогическим составом или отдельными его представителями, лишь по той причине, что разбираться «неудобно» и «невовремя».

Почему-то ему вдруг вспомнился случай с одной из одноклассниц, она категорически отказывалась посещать уроки физики. Игнорировала предмет несколько месяцев, хотя с задачками справлялась сносно — видимо, решающую роль сыграла её личная неприязнь к системе образования в целом, — и дошло до того, что Нина Васильевна поставила ультиматум: либо персональный экзамен в среду после уроков, либо «неуд» в триместре. Классный руководитель, присутствовавший при этом разговоре, что-то напутал — с кем не бывает — и утром того дня, когда прогульщице назначили сдавать предмет, принялся отчитывать её перед всем классом за пропуск сего мероприятия, которое, по его ошибочным подсчётам, не состоялось во вторник.

Характер у девочки, надо отметить, был специфический: она не только не постеснялась при многочисленных свидетелях указать на его ошибку, но и возмутилась несправедливым и неуважительным отношением в свой адрес, ибо классрук в выражениях не стеснялся и находился в шаге от перехода на личности. Эпическое противостояние полутораметровой одиннадцатиклассницы и двухметрового тридцатилетнего мужика Максим бы без раздумий внёс в анналы истории школы, если бы имел на то право. Обсуждение мнимой оплошности перетекло в крик и взаимные оскорбления буквально за минуту, но девица настолько была уверена в собственной правоте и настолько крепко держалась, что довела препода до необходимости покинуть кабинет, чтобы привести мысли в порядок. Оставшаяся посреди классной комнаты под аккомпанемент давящей тишины ошалевших от спонтанного спектакля одноклассников, багровая от ярости, она вдобавок ко всему ещё и громко, отчётливо и в красках поведала товарищам всё то, что думает о биологе, о физичке, о школе и об интеллектуальных способностях некоторых представителей педагогического состава, так что к моменту его возвращения вместо одного человека обтекало уже двадцать пять. Впрочем, не это удивило Макса больше всего, а то, что несколькими уроками спустя биолог выцепил её на перерыве и тактично попросил прощения. Не поленился, сходил к физичке, осознал ошибку — и, что самое поразительное, вслух её признал. На памяти молодого Путника их классный руководитель был первым и единственным педагогом, у которого хватило на это характера. Никто — ни до, ни после — подобного не совершал.