Лекарь Империи 4 (СИ) - Лиманский Александр

«Приехала! Дико соскучилась! Может, встретимся? У меня есть бутылочка хорошего вина и отличное настроение». И подмигивающий смайлик.

Я усмехнулся. В любой другой день я бы, не раздумывая ни секунды, сорвался и поехал к ней. Но не сегодня.

«Прости, красавица, — быстро напечатал я в ответ. — Завтра очень важная и сложная операция, нужно как следует выспаться и подготовиться. Давай отложим до завтрашнего вечера?»

Ответ пришел почти мгновенно.

«Ну вот! А я так надеялась… Ладно, понимаю. Тогда удачи тебе завтра! Покажи им всем, как надо работать!»

Я убрал телефон и откинулся на спинку дивана, закрыв глаза. Завтра действительно решится многое. Не только судьба моего пациента Кулагина, но и моя собственная репутация как хирурга в этой больнице. Одно дело — ставить сложные диагнозы. И совсем другое — подтвердить свой класс руками, у операционного стола.

— Не психуй, двуногий, — раздался у меня в голове утешающий голос Фырка. — Все будет идеально! Ведь завтра будет не просто твоя первая операция. Это будет наша с тобой первая операция! Я буду сидеть у тебя на плече и подсказывать, где какой сосуд проходит! Я буду твоими глазами внутри пациента!

Я открыл глаза и серьезно посмотрел на него.

— Так, стоп, — сказал я. — Если ты действительно хочешь присутствовать в операционной, то слушай сюда очень внимательно.

Фырк тут же затих.

— Правило номер один, — я поднял указательный палец. — Ты полностью и беспрекословно молчишь. Никаких ехидных комментариев, никакой болтовни, никаких советов, пока я сам тебя не спрошу. Ты для меня — не советник, а живой диагностический инструмент. Понял?

— Понял, — пробурчал он обиженно.

— Правило номер два, и это самое главное, — я посмотрел еще строже. — Операционная — это не цирк. Там на кону стоит человеческая жизнь. Одна твоя неуместная шутка, один отвлекающий комментарий в моей голове — и я могу дрогнуть рукой. Могу совершить непоправимую ошибку. Если ты хоть на секунду поставишь под угрозу жизнь пациента, я… я не знаю, что я с тобой сделаю, Фырк, но тебе это очень, очень не понравится. Ты осознаешь всю меру ответственности?

Он молчал несколько секунд.

— Осознаю, двуногий, — его голос прозвучал на удивление серьезно. — Не подведу.

— Вот и отлично.

Я встал и пошел в спальню. Что ж. Иметь при себе УЗИ-сканер, который в режиме реального времени видит каждый сосуд, каждую спайку, каждую аномалию… Это было очень неплохое подспорье для первой операции. Очень неплохое.

Операционное утро встретило меня тревожной, почти звенящей тишиной. Я проснулся за час до будильника и больше заснуть уже не смог. Лежал, глядя в потолок, и мысленно, шаг за шагом, прокручивал в голове предстоящую операцию.

В больнице я был ровно в семь. Первым делом — к Кулагину. Он не спал, сидел на кровати, одетый в больничную рубаху, и смотрел в окно на просыпающийся город.

— Как себя чувствуете, Михаил Вячеславович?

— Как человек, который добровольно идет на казнь, — он криво усмехнулся. — Но я готов, лекарь. Делайте, что должны.

— Все будет хорошо, — я проверил его пульс. Частый от волнения, но ровный. — Через несколько часов будете рассказывать жене по телефону, какой вы герой.

В предоперационной уже царила привычная деловая суета. Медсестры раскладывали стерильные инструменты, тихо переговариваясь. Артем Воронов, уже в операционном костюме и шапочке, сосредоточенно проверял аппаратуру наркозного аппарата.

— Доброе утро, коллега, — он кивнул мне. — Готовы?

— Более чем.

Кулагина привезли на каталке. Он был бледнее полотна, а его большие, натруженные руки мелко дрожали. Я наклонился к нему, чтобы слышал только он.

— Михаил Вячеславович, помните, о чем мы говорили. У вас есть внук. И он ждет своего деда дома. Все будет хорошо.

Он лишь молча кивнул, не в силах говорить.

— Начинаем вводить наркоз, — скомандовал Артем.

Игла мягко вошла в вену. Я увидел, как Артем, одновременно с введением препарата, приложил ладонь к катетеру и пустил по вене тонкую, почти невидимую струйку своей «Искры». Он не просто «усыплял» его химией. Он использовал магию, чтобы успокоить сосуды, снять преднаркозный стресс и сделать вхождение в сон максимально мягким и безболезненным.

Я с уважением наблюдал за его работой. Это был знак настоящего профессионала.

Глаза Калугина медленно, без всякой паники, закрылись. Его дыхание почти сразу стало глубоким и размеренным. Напряжение, которое до этого сковывало его тело, окончательно покинуло его.

— Пациент готов, — доложил Воронов, кивнув мне.

Именно в этот момент в операционную, как хозяин, вошел Шаповалов. Свежевыбритый, подтянутый, с холодным, сфокусированным блеском в глазах — настоящий хирург перед боем.

— Ну что, Разумовский, готов блистать? — бросил он, пока сестра помогала ему надеть стерильный халат.

— Готов работать, Игорь Степанович, — поправил я.

— Правильный ответ, — он кивнул, вставая напротив меня, через операционный стол. — Начинаем.

Скальпель лег в мою протянутую руку так привычно и удобно, будто был ее продолжением. Знакомая, приятная тяжесть стали. Я дома.

Я сделал первый разрез — уверенный, ровный, одной линией. Кожа послушно разошлась, обнажая желтоватую подкожную клетчатку.

— Хорошо, — едва слышно одобрил Шаповалов. — Продолжайте.

Слой за слоем, аккуратно коагулируя мелкие сосуды, я входил вглубь брюшной полости. Все шло по плану: фасции, мышцы, брюшина. Вот блеснул край печени. А вот и цель — желудок. Аккуратно выведя его в рану, я увидел ее. Язва. Глубокая, уродливая, с плотными, каллезными краями.

— Некрасивая подруга, — прокомментировал Шаповалов. — Но вполне операбельная. Выделяйте двенадцатиперстную кишку.

Я начал аккуратно, шаг за шагом, отделять зону язвы от окружающих тканей, от плотных спаек, которые образовались за годы хронического воспаления. Работа была ювелирной, но шла гладко. Слишком гладко.

И тут…

— Что за черт? — Шаповалов, который до этого молча наблюдал, резко наклонился над столом. — Почему так кровит?

Из тканей вокруг язвы, из-под зажима, начала сочиться кровь. Не просто капли — мелкие, злые струйки, которые мгновенно заливали операционное поле, превращая его в багровое озеро.

— Коагулятор! Мощность на максимум!– скомандовал я, пытаясь прижечь источник.

Но это не помогало. Казалось, будто вся сосудистая сеть в этой зоне сошла с ума и решила открыться одновременно.

— Давление падает! — крикнул из-за ширмы Артем. — Сто на шестьдесят… девяносто на пятьдесят… восемьдесят…

— Черт! — Шаповалов встал ко мне вплотную. — Зажимы! А я попробую «Искрой»!

Он приложил одну руку к краю раны, и я увидел, как от его ладони пошло плотное, золотистое свечение. Его «Искра» была невероятно мощной, как раскаленный металл. Он пытался силой своей воли «сжать» сосуды, остановить кровотечение!

Мы лихорадочно работали, пытаясь остановить этот кровавый потоп, но это было все равно что пытаться заткнуть пальцами сотню дырок в прорвавшейся плотине. Кровь шла отовсюду.

— Пульс сто сорок! Давление шестьдесят на ноль! У нас гемодинамический коллапс! — голос Артема сорвался почти на крик.

Магия Шаповалова не справлялась. Поток был слишком сильным, он прорывал его магический барьер.

— Разумовский! Помогай! — попросил он, не отрывая руки.

Он запоздал с просьбой. Я уже приложил свои руки напротив его.

— Вливаю «Искру» с другой стороны! Создаем тиски! — прокомментировал я.

Моя «Искра» была слабее, тоньше, но я направил ее узким, сконцентрированным потоком, пытаясь создать встречное давление. Наши два потока — его мощный, давящий, и мой — тонкий, но острый, как скальпель, — встретились внутри пациента, пытаясь сжать невидимую губку, из которой хлестала жизнь.

— ТАМПОНИРУЕМ! НЕМЕДЛЕННО! — рявкнул Шаповалов. — Салфетки, быстро!

Мы работали слаженно, как единый механизм, пытаясь остановить этот багровый потоп. Салфетка за салфеткой, зажим за зажимом. Но кровотечение было диффузным, оно шло, казалось, отовсюду.