Проклятый Лекарь. Том 4 (СИ) - Молотов Виктор

— Не нужна, — отрезала Анна. — Доктор Пирогов прекрасно справляется.

— Да, конечно, разумеется, — он закивал, как китайский болванчик. — Не смею задерживать!

Он буквально вжался в стену, чтобы мы могли пройти, и смотрел нам вслед с выражением побитой собаки.

Шах и мат. Лис попал в собственный капкан. И я только что наглядно продемонстрировал ему, кто в этом лесу настоящий охотник.

Мы прошли мимо оцепеневшего Рудакова. Едва мы свернули в следующий коридор, Анна прыснула от сдержанного смеха.

— Вы видели его лицо? Я думала, он сейчас в обморок упадёт!

— Ваш отец умеет внушать уважение, — заметил я.

— О, это не уважение, это страх, — она легкомысленно махнула рукой. — Рудаков должен отцу крупную сумму. Проигрался в карты в прошлом году, как последний мальчишка. Отец выкупил его долг и теперь может делать с ним что угодно.

Интересная информация. Значит, Рудаков не просто лояльный вассал. Он — раб на поводке. Это делает его предсказуемым, но также и потенциально отчаянным. А отчаянный человек — опасный инструмент, особенно в чужих руках. Полезно об этом знать.

— Ну так что? — Анна вернулась к главной теме, её глаза азартно блестели. — После такой сцены отказать мне будет уже совсем неприлично. Покажете свою работу?

— Нет, — упрямо повторил я.

— Да что вы заладили! — она топнула ногой. — Почему нет?

Я остановился. Это была не игра. Это был вопрос контроля.

— Вашей семьи и так слишком много в моей жизни. Ваш отец фактически управляет этой клиникой через Сомова. Его ставленник Рудаков теперь мой непосредственный начальник. Куда ни плюнь — везде влияние Бестужевых. Хватит.

Тирада был специальной для нее. Не нужно, чтобы она знала, что я раскусил ее план. Так я смогу эффективнее ее продавить и в последствии сделать своей… да кем угодно!

— Да вы меня едва знаете! — возмутилась она. — Какие претензии могут быть лично ко мне?

— Зато вашего отца я знаю достаточно хорошо, чтобы ценить свою независимость. А вашего брата — слишком хорошо для своего же блага.

Анна помрачнела. Всё веселье мгновенно исчезло из её глаз. Это была больная тема.

— Это да… Да, он у меня не подарок. Вечно влипает в какие-то истории, позорит семью. Отец из-за него седеет раньше времени. Вы его лечили недавно? — спросила Анна. — Отец упоминал, но не вдавался в подробности.

— Врачебная тайна, — уклончиво ответил я.

— О, бросьте! Я же его сестра! — она всплеснула руками от досады. — И потом, весь свет и так знает, что у него был роман…

Наш разговор прервал душераздирающий, почти нечеловеческий крик, который разорвал сонную тишину больничного коридора.

— ААААААААААА!!!

Инстинкт сработал мгновенно, как щелчок выключателя, переключая меня из режима аналитика в режим хищника. Тело среагировало раньше, чем разум успел обработать звук.

Крик — боль — пациент — помощь — Жива!

Вся эта цепочка пронеслась в сознании за долю секунды. Я рванул на источник звука, забыв про Анну, про её интриги, про этикет, про всё на свете. Сейчас имело значение только одно: там, впереди, был источник. Моё топливо.

Крик доносился из палаты номер шестнадцать. Палаты Шурика Выборгова.

Я распахнул дверь с такой силой, что она ударилась о стену.

Картина, открывшаяся мне, была жуткой. Выборгов сидел на кровати, вцепившись обеими руками в голову так, что костяшки пальцев побелели. Его лицо, обычно добродушное, было искажено гримасой нечеловеческой боли.

Глаза выпучены, изо рта текла слюна.

— АААА! ГОЛОВА! МОЯ ГОЛОВА СЕЙЧАС ВЗОРВЁТСЯ! — выл он, раскачиваясь взад-вперёд.

Костик стоял рядом, бледный как полотно, с ампулой морфина в трясущихся руках.

— Святослав! Слава… то есть хорошо, что вы пришли! Он проснулся десять минут назад совершенно нормальным, попросил воды, а потом вдруг начал вот так кричать! Я пытался дать обезболивающее, но он никого к себе не подпускает!

— РАСПИРАЕТ! — продолжал выть Выборгов. — ИЗНУТРИ РАСПИРАЕТ! ЧЕРЕП СЕЙЧАС ТРЕСНЕТ! ЛОПНЕТ! АААА!

Он начал биться головой о стену, и я еле успел перехватить его, вцепившись в плечи.

— НЕ МОГУ! БОЛЬНО! НЕВЫНОСИМО БОЛЬНО! УБЕЙТЕ МЕНЯ! ПРОШУ! — вопил он.

Глава 9

Активируя некромантское зрение на максимальную мощность, я склонился над корчащимся телом Выборгова.

Тёмные нити моей силы проникали в него, скользя по бурлящим потокам Живы, пытаясь добраться до эпицентра шторма. Они летели к источнику его агонии.

Но что-то мешало…

Как будто между моим зрением и проблемой стояла невидимая стена из матового стекла. Я видел общие контуры аномалии, видел, как она яростно пульсирует, но детали, её структура, её истинная природа… всё это ускользало, расплывалось, как отражение в ряби на воде.

— Уважаемый, вам необходимо замереть, — я пытался удержать его голову обеими руками. — Хотя бы на тридцать секунд!

— НЕ МОГУ! — он выгибался дугой, словно его пытали раскалённым железом. — ЧЕРЕП РАСКАЛЫВАЕТСЯ! МОЗГ КИПИТ! СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ! УМОЛЯЮ! РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО!

Его руки в клочья рвали простыни, ноги колотили по матрасу. Весь он был покрыт потом, волосы прилипли ко лбу.

— Чтобы что-то сделать, нужно понять причину, — я старался говорить спокойно. — А я её пока не вижу из-за ваших резких движений. Попробуйте хотя бы дышать ровнее.

— Святослав, может, дать ему морфин? — предложил Костик, держа наготове шприц.

— Нет, — отрезал я. — Морфин смажет клиническую картину. Он снимет боль, но и скроет источник. Мне нужно видеть все симптомы в их чистом виде.

Выборгов попытался что-то сказать, но вместо слов из его горла вырвался странный, булькающий звук. Лицо резко позеленело, приобретая оттенок болотной тины. Глаза закатились, показав белки, щёки надулись, как у хомяка.

— Ой, он сейчас… — медсестра, забежавшая на крики, не успела договорить.

Выборгов резко наклонился вперёд, и его обильно вырвало прямо на постельное бельё.

— Ой, мамочки родные! — медсестра бросилась за тазиком и тряпками. — Какая гадость!

— Святослав, отойдите! — Костик схватил полотенце. — Мы сейчас всё уберём! Это же антисанитария!

Но я не сдвинулся ни на сантиметр, продолжая удерживать голову пациента и сканировать его некромантским зрением.

— Уборка подождёт. Сейчас важнее диагностика. Выборгов, не двигайтесь! Это критически важно!

Что-то активно блокирует моё зрение. Я анализировал, напрягая тёмную силу до предела. Это не было похоже на магическую защиту — она бы выглядела иначе, как структурированный щит.

Это было что-то… хаотичное. Оно не просто блокировало. Оно чувствовало моё вторжение и инстинктивно уходило от него, как стая рыб уходит от хищника.

Но как живое может мешать некромантии?

Моя сила — это сила смерти. Она игнорирует плоть, видя лишь её угасающую суть. И эта тварь, кем бы она ни была, мешала мне.

Это было невозможно. И это делало случай вдвойне интересным.

Пока медсестра и Костик носились вокруг с вёдрами, тряпками и дезинфицирующими растворами, создавая иллюзию борьбы с антисанитарией, я заметил критические изменения в состоянии Выборгова.

Он перестал кричать. И это было гораздо хуже.

Агония, какой бы ужасной она ни была, — это признак борьбы. Это реакция живого организма на боль. А тишина — это капитуляция.

Его глаза, ещё минуту назад дикие от боли, горящие животным ужасом, стали мутными, словно покрылись тонкой пеленой. Зрачки расширились неравномерно — правый был заметно больше левого.

— Выборгов? — я похлопал его по щеке. — Вы меня слышите? Ответьте!

— М-м… а-а-а… — из его горла вырвался невнятный стон, больше похожий на мычание коровы.

— Сколько пальцев я показываю? — я поднял три пальца прямо перед его лицом.

Он смотрел сквозь них, не фокусируя взгляд. Его глаза двигались несинхронно — левый смотрел почти прямо, правый косил куда-то вбок.

— Выборгов! Очнитесь! — я резко щёлкнул пальцами у его правого уха.