Лекарь Империи 7 (СИ) - Лиманский Александр

— Помните, господин лекарь, — сказал он мне, пока его аккуратно перекладывали на операционный стол. — Вы мне обещали.

— Если я обещал — я сделаю, — ровным голосом ответил я.

Он не искал утешения. Лишь напоминал мне об условиях нашего контракта. Он выполнил свою часть — доверился. Теперь была моя очередь.

Я встретился взглядом с Артемом и коротко кивнул. Можно начинать.

— Вводная анестезия, — скомандовал Артем. — Пропофол, два миллиграмма на килограмм. Виталий Валентинович, сосчитайте от десяти до одного.

Полковник начал считать вслух: «Десять… девять… восемь…» На семи его голос затих, тело полностью расслабилось.

— Интубация, — Артем ловко ввел эндотрахеальную трубку. — Аппарат ИВЛ подключен. Миорелаксация — рокуроний. Пациент готов.

Я подошел к столу. Окинул взглядом команду, готовые инструменты, показатели на мониторе. Все было на своих местах.

— Ну что, коллеги, — сказал я, протягивая руку за скальпелем. — Поехали.

Но в этот момент Артем, вместо того чтобы сосредоточиться на пациенте, тревожно кивнул в сторону большого смотрового окна, которое отделяло нашу операционную от коридора.

Я повернул голову.

За толстым, звуконепроницаемым стеклом стоял магистр Журавлев. Один. Руки засунуты в карманы идеально отглаженного халата. Лицо непроницаемое, почти каменное. Взгляд — холодный, оценивающий, без тени эмоций. Взгляд хищника, наблюдающего за жертвой из засады.

Так и должно было случиться.

Он здесь не просто чтобы посмотреть. Он здесь в качестве официального свидетеля от Гильдии. Чтобы задокументировать мой провал и оказать психологическое давление на команду, в надежде, что кто-то дрогнет и ошибется.

В животе образовался плотный узел — реакция тела на прямое, неприкрытое присутствие врага. Мобилизация всех ресурсов. Переход в боевой режим.

— Вот гад! — яростно зашипел в моей голове Фырк. — Давить психологически приперся! Стервятник!

— Игнорируем, — тихо, но так, чтобы слышала вся команда, сказал я. — У нас есть работа.

Глава 9

Я встал у операционного стола, держа руки в стерильной позиции.

Операционная сестра, Марина Сергеевна, женщина с тридцатилетним опытом, чьи движения были отточены до автоматизма, натягивала на меня стерильные перчатки. Резина с сухим щелчком плотно обхватила запястья.

Ритуал. Финальный этап психологической подготовки. Щелчок перчаток — это звуковой триггер, отсекающий внешний мир. С этого момента личность Ильи Разумовского отступала.

Оставалась только функция. Хирург. Эмоции были заблокированы. Сомнения — удалены. Существовало только операционное поле и задача.

— Скальпель, — произнес я, и мой голос прозвучал в тишине операционной ровно и четко. Я протянул правую руку.

Марина Сергеевна с привычным, выверенным движением вложила в мою ладонь холодную рукоять скальпеля номер двадцать два.

Знакомая тяжесть. Идеальный баланс. Продолжение руки.

— Обрабатываем операционное поле, — скомандовал я.

Сестра взяла зажим с тампоном и трижды, меняя тампоны, протерла кожу живота Обухова сначала раствором хлоргексидина, затем йодом. Движения были классическими — концентрическими кругами от центра к периферии.

— Стерильное белье.

Четыре зеленые простыни легли на пациента, ограничив операционное поле. Передо мной остался только прямоугольник желтоватой от йода кожи размером тридцать на двадцать сантиметров.

Мое поле битвы. Глубокий вдох. Выдох. Абсолютная концентрация.

Разрез по Кохеру. От мечевидного отростка вдоль реберной дуги. Длина — двадцать два сантиметра. Глубина — до апоневроза. Траектория рассчитана.

Лезвие коснулось кожи. Одно плавное, непрерывное, уверенное движение — от начала и до конца. Кожа послушно разошлась, обнажая желтоватую подкожную клетчатку. По краям идеально ровной раны выступили мелкие капельки крови.

— Электрокоагуляция мелких сосудов, — отдал я следующую команду.

Киселев взял коагулятор. Его рука была тверда. Вчерашняя паника исчезла, сменившись профессиональной сосредоточенностью. Он был снова в строю. Это было хорошо. Он будет полезен.

С тихим шипением он начал прижигать кровоточащие точки.

— Ранорасширитель Госсе.

Металлические зубья ранорасширителя Госсе встали на место, и края раны разошлись на пятнадцать сантиметров. Путь к брюшной полости был открыт. Теперь нужно было пройти через мышечный каркас.

Наружная косая, внутренняя косая, поперечная мышца живота. Слой за слоем, как луковица. Максимально атравматично. Тупое разделение волокон, а не пересечение. Меньше повреждений — быстрее реабилитация.

— Тупое разделение тканей, — сказал я, беря в руки длинный зажим Бильрота.

Я аккуратно, слой за слоем, раздвигал мышечные волокна, стараясь не повредить их. Вот показалась тонкая, блестящая пленка — брюшина.

— Вскрываем брюшину.

Я подхватил ее двумя анатомическими пинцетами, приподнял, формируя конус, и сделал маленький надрез скальпелем. Воздух с характерным свистом ворвался в брюшную полость. Мы были внутри.

Перед нами открылась печень. И вид ее заставил напрячься даже меня.

Черт. Картина была хуже, чем я ожидал по данным КТ.

Орган был увеличен почти в полтора раза, его поверхность была не гладкой и блестящей, а неровной, бугристой.

Цвет — нездоровый, синюшно-багровый, вместо нормального красно-коричневого.

Я осторожно коснулся ее края пальцем в перчатке. Консистенция была плотной. Это не просто гепатит. Это тотальный токсический фиброз. Орган был на грани отказа. Хрупкий, как промокший картон. Любое неосторожное движение — и он просто расползется в руках.

— Токсический гепатит, — констатировал Киселев, его голос прозвучал мрачно. — Тяжелый.

— Продукты жизнедеятельности паразитов, — кивнул я. — Они отравляли его организм месяцами.

— Фу, какая гадость! — донесся мысленный комментарий Фырка. — Как будто ее в чернилах вымачивали! И воняет!

Он был прав. От печени исходил слабый, но отчетливый сладковато-приторный запах аммиака — верный признак нарушения белкового обмена и тяжелой печеночной недостаточности.

— Начинаем мобилизацию правой доли, — скомандовал я, отбрасывая лишние мысли. — Игнат Семенович, поддерживайте печень снизу. Аккуратно, она очень хрупкая.

Мобилизация печени — это была ювелирная работа.

Нужно было методично пересечь связки, которые держали массивный орган на месте, выделить все сосуды и протоки, при этом не повредив ни один из них.

— Круглая связка печени, — я указал на плотный тяж, идущий от пупка к нижней поверхности печени.

Киселев подвел под нее зажимы. Я пересек ее, он лигировал культи прочной нитью викрила три-ноль.

— Серповидная связка.

Та же самая процедура. Пересечь, лигировать.

Каждое движение было выверено. Здесь не было места для ошибок. Один неверно наложенный зажим — и мы получили бы неконтролируемое кровотечение еще до того, как добрались бы до основной проблемы.

Теперь самое сложное. Отделить гепатодуоденальную связку. Это были ворота в печень, где плотным пучком проходили все основные магистрали: печеночная артерия, воротная вена и общий желчный проток.

— Осторожнее, — сухо предупредил Киселев. — Ткани здесь отечные, рыхлые.

Я взял в руки диссектор и начал аккуратно, тупо разделять ткани вокруг связки, пытаясь визуализировать артерию.

И тут… началось.

Кровь.

Она появилась не из конкретного, поврежденного сосуда. Она начала сочиться отовсюду. Вся поверхность отечных тканей, к которым я прикасался, начала кровоточить диффузно, как губка, из которой выжимают красную краску.

— Черт! — выругался Киселев. — Он течет! Вся поверхность!

За минуту в рану натекло около двухсот миллилитров темной венозной крови. Отсос, который держала сестра, не успевал ее убирать, громко хлюпая и захлебываясь.

Это не хирургическое кровотечение из конкретного сосуда. Это — коагулопатия. Нарушение свертываемости крови.