Сотри и Помни - Небоходов Алексей

– Ну что, мальчик, поиграем, – коротко сказала она и в следующий момент, с белыми плечами, пропала из своей комнаты, исчезнув при телепортации. Сразу после этого возникла в центре комнаты Романа – босые ноги коснулись холодного пола, воздух еще колебался от перемещения.

Ильга замерла, давая глазам привыкнуть к темноте. Комната проступала, показывая детали, недопустимые в ее башне: облупившаяся краска на стенах, порванные обои, старый ковёр с протёртыми участками. Девять квадратных метров вместили узкую кровать, письменный стол с компьютером, шкаф с перекошенной дверцей. На подоконнике рос одинокий кактус в пластиковом горшке – единственное растение, кроме спящего юноши. Все напоминало музейную экспозицию прошлой эпохи, показывающую быт людей начала двадцать первого века.

Рядом с монитором, на тонком гвозде в стене, висел её кулон – точная копия того, что сейчас лежал в кармане одежды, оставленной в башне. Ильга слегка улыбнулась: круг, знак бесконечности, соединение миров, которым не следовало пересекаться.

Лунный свет через неплотно задёрнутые шторы выделял лицо спящего. Роман – имя она знала так же хорошо, как своё. Его присутствие в системе давно интересовало Ильгу: необычный код, сложные алгоритмы, слишком продвинутые для обычного программиста из маленького города. Девушка изучала проекты, анализировала строки, искала ключ к пониманию этого явления.

Сейчас, наблюдая за спящим человеком, она видела то, что не улавливал компьютерный анализ. Морщинка между бровями сохранялась даже во сне, словно беспокойство стало частью его жизни. Пальцы с мозолями от клавиатуры подрагивали, будто продолжая писать код в сновидениях. Дыхание – неровное, прерывистое, непохожее на чёткие вдохи Артёма.

Ильга подошла ближе. Воздух пах иначе, чем в башне – здесь смешивались запахи пыли, старой мебели, дешёвого шампуня, пота и что-то неуловимое, принадлежащее только этому человеку. Не чистота, не фильтрованная стерильность – подлинность, от которой становилось трудно дышать.

Девушка села на край кровати, ощущая непривычную мягкость матраса под собой. В её мире поверхности выверяли до миллиметра, создавая идеальную опору для тела. Здесь пружины скрипнули, прогибаясь, матрас оказался продавленным в центре, простыня – застиранной до бледности, но с ароматом порошка.

Роман шевельнулся, не просыпаясь. Губы дрогнули, будто произнося чьё-то имя. Ильга наклонилась, рассматривая лицо с вниманием, обычно направленным на сложные вычисления. В чертах не было симметрии Артёма, не было продуманной привлекательности. Неровные брови, крупный для худого лица нос, угловатый подбородок с едва заметной щетиной после вечернего бритья. И всё же что-то привлекало – настоящесть, не поддающаяся алгоритмам.

Девушка протянула руку и коснулась щеки пальцами. Прикосновение, лёгкое, но достаточное, чтобы ощутить текстуру кожи, тепло тела. Она привыкла к прохладной гладкости Артёма, к идеально выбритому лицу. Здесь – шероховатость, тепло, непредсказуемое и настоящее.

Роман открыл глаза. Не вздрогнул, не отпрянул – просто перешёл из сна в бодрствование плавно, словно ждал этого пробуждения. Взгляд, сначала нечёткий, сфокусировался на лице Ильги, и появилось узнавание – не страх перед чужой, не шок от вторжения, а принятие невероятного, будто они встречались раньше.

Юноша приоткрыл губы, но промолчал. Только дыхание, участившееся, выдавало волнение. Пальцы дрогнули на простыне, но он не попытался отодвинуться или прикрыться.

Ильга не нарушила тишины. Слова, нужные в мире точности и алгоритмов, казались лишними. Пальцы скользнули по щеке к шее, ощущая пульс – быстрый, но ровный, без паники, которую должен вызвать визит голой незнакомки ночью.

Она сняла одеяло одним движением. Роман лежал в пижамных штанах и старой футболке – изношенной до прозрачности. Под ней виднелись острые ключицы, худые плечи, впалый живот. Ничего общего с телом Артёма, с его пропорциями и мускулатурой. Но при виде этого худого тела Ильга задержала дыхание – словно несовершенство, неправильность, хрупкость пробуждали что-то давно забытое, предшествующее жизни в стерильной башне.

Девушка провела ладонью по груди через тонкую ткань футболки, чувствуя каждое ребро, каждый удар сердца. Пальцы двигались точно, находя чувствительные места на теле Романа. Не игра, а изучение – тщательное, методичное, но с нежностью, которой не было в контактах с Артёмом.

Роман смотрел не отрываясь, замечая каждую деталь – белую кожу в голубом лунном свете, правильные черты лица, совершенство фигуры. Руки, сначала неподвижные, поднялись, неуверенно коснулись плеч, проверяя реальность. Пальцы задрожали, обнаружив под кожей не механизмы, а кости и мышцы, тёплые и мягкие.

Ильга легла рядом, ощущая непривычную грубость простыней. В её жилище постельное бельё менялось ежедневно, проходя циклы очистки, уничтожающие бактерии и запахи. Здесь простыни хранили присутствие человека, его тепло, сны. Эта близость, обмен частицами, считавшийся в её мире нарушением гигиены, здесь казался естественным, почти необходимым.

Когда их тела соединились, Ильга почувствовала нечто большее, чем физическое удовольствие. Тяжесть тела, дыхание на шее, руки, неуверенно держащие талию – всё создавало ощущение присутствия, которого не было с Артёмом. Тот мог повторять движения идеально, говорить нужные слова вовремя, но в нём не хватало живой непосредственности, чувства, что каждый момент уникален и непредсказуем.

Девушка двигалась с привычной расчётливой точностью, подбирая углы и ритм для максимального удовольствия обоих. Впервые эта точность не казалась холодной – она становилась особым даром, служением близости, которую они сейчас разделяли.

Роман отвечал с неожиданной для хрупкого тела силой, с жадностью нашедшего оазис после долгого пути. Его руки блуждали без плана, движимые только инстинктом и желанием. В этой спонтанности, почти отчаянной потребности касаться и быть ощущаемым, была особая честность, которой гостья никогда не знала в своём мире безупречных поверхностей и выверенных жестов.

Кожа Ильги, привыкшая к стерильным простыням и кондиционированному воздуху, теперь ощущала каждый шов на наволочке, каждую складку, каждый сквозняк из неплотно закрытого окна. Эти мелкие несовершенства, случайные прикосновения реального мира создавали текстуру опыта, невозможную в стерильном существовании.

Дыхание учащалось, движения становились интенсивнее. Посетительница чувствовала, как обычный контроль над телом ускользает, как древнее и примитивное пробуждается в глубине существа. Не расчётливое удовольствие, а почти животная потребность в близости, разделённом тепле, в кратком мгновении единения двух людей.

Роман задрожал, сжал плечи партнёрши, и пальцы впились в кожу – не расчётливо, чтобы вызвать приятное ощущение, а инстинктивно, почти бессознательно. Лицо исказилось в гримасе, которая могла показаться болезненной, если бы не блаженство в глазах. Он выдохнул тихо, почти беззвучно, но с такой интимной узнаваемостью, словно знал гостью всю жизнь.

Ильга почувствовала, как нечто внутри ломается, рушится, освобождая место для ощущения без названия. Не просто физический релиз или выброс эндорфинов – нечто более глубокое, тревожное и прекрасное одновременно. Словно с каждым движением, вздохом, ударом сердца женщина становилась менее собой и более чем-то новым, способным существовать только здесь, только в этот момент, только с ним.

Они замерли вместе, тела напряглись до предела, а затем волна удовольствия накрыла обоих – не синхронно, как в идеально поставленной сцене, а с неровностью реальной жизни. Гостья ощутила, как сознание на миг растворяется, теряя границы между телами, между мирами, между прошлым и настоящим.

Потом любовники лежали рядом, соприкасаясь разгорячёнными телами, слушая дыхание друг друга. Роман молчал – возможно, боялся спугнуть момент или просто не находил слов. Его пальцы легко касались руки спутницы, словно проверяя присутствие. Ильга смотрела в потолок, где лунный свет рисовал узоры. В Северной Башне такого не бывало – все источники света были точно выверены, все тени просчитаны.