Лекарь Империи 4 (СИ) - Лиманский Александр

И во главе всего этого, у белой маркерной доски, с довольным видом полководца, оглядывающего свои войска, стоял Игорь Степанович.

— А, Разумовский! Как раз вовремя! — он жестом пригласил меня войти. — Заходи, не стесняйся. Я тут как раз хотел отметить кое-что важное.

Все головы повернулись ко мне. Я молча прошел к своему столу, на ходу гадая, какую новую каверзу придумал наш шеф.

— Коллеги, — неожиданно торжественно начал Игорь Степанович. — Последние несколько дней я с интересом наблюдаю за удивительными, почти тектоническими изменениями в нашем маленьком, но гордом отделении. Величко, — он посмотрел на Пончика, — стал вдвое внимательнее к анализам и начал задавать правильные, осмысленные вопросы, а не просто хлопать ушами. Фролов, — он перевел взгляд на Суслика, — перестал падать в обморок при виде сложных случаев. Даже Борисова, — он посмотрел на Алину, которая тут же приняла вызывающий вид, — и та, представьте себе, стала реже точить свои коготки о коллег и чаще включать голову. Начала приходить за советом, а не ждать чужой ошибки!

Алина недовольно фыркнула, но промолчала, демонстративно уткнувшись в свой блокнот.

— И знаете, к какому выводу я пришел? — он сделал драматическую паузу. — Все эти позитивные изменения начались с появлением в нашем коллективе одного человека. С появлением нашего нового первого ассистента. Подмастерье Разумовский, сам того, возможно, не желая, показал вам всем ту профессиональную планку, к которой нужно стремиться. И вы, черт возьми, начали к ней стремиться!

— Ого, какие дифирамбы! — прокомментировал у меня в голове Фырк. — Прямо неловко даже! Смотри, двуногий, сейчас он тебе памятник прикажет ставить! Прямо посреди ординаторской!

Мне и правда было неловко. Я просто делал свою работу, как привык.

— Игорь Степанович, я, право, здесь ни при чем, — попытался возразить я. — Ребята сами…

— Скромность, конечно, украшает целителя, но не стоит ею злоупотреблять, — перебил он меня. — Факты — упрямая вещь, Разумовский. А факты таковы: за последнюю неделю в нашем отделении — ни одной серьезной врачебной ошибки. Ни одной! Для нашего серпентария это абсолютный, исторический рекорд!

Он обвел всех нас строгим, но на этот раз каким-то почти отеческим взглядом.

— Так держать, коллеги. И спасибо тебе, Разумовский, за живой пример. Надеюсь, это только начало.

С этими словами он развернулся и вышел, оставив нас в полной, ошарашенной растерянности.

— Классная речь! — первым нарушил молчание Семен. — Илья, а ты… ты думаешь он правду говорит? Ты считаешь, что я стал внимательнее?

— Безусловно, — я кивнул, вспоминая недавний случай. — Особенно после той истории с панкреатитом у Веревкина. Ты тогда сделал правильные выводы из ситуации.

Он буквально просиял. Было видно, что простая, искренняя похвала была для него в диковинку. Игорь Степанович нечасто баловал своих ординаторов добрым словом.

Величко тоже выглядел счастливым. Лишь Борисова выглядела недовольной. Со мной она глазами почему-то старалась не встречаться. Ну это Борисова. Чего с нее возьмешь!

Кристина стояла у массивной двери кабинета своего дяди, затаив дыхание и прислушиваясь. Изнутри не доносилось ни звука.

Это был хороший знак.

Значит, Федор Максимович, как и положено вечером, уже отбыл в свой любимый трактир «На бровях», чтобы отметить окончание тяжелого рабочего дня.

Она осторожно, почти беззвучно, повернула ручку. Заперто. Но это не было проблемой. Старая привычка дяди, о которой, как он думал, никто не знал, — прятать запасной ключ в большом глиняном горшке с чахлым фикусом — была известна ей давно.

Кристина на цыпочках подошла к фикусу, запустила руку в сухую землю и нащупала холодный металл. Достав ключ и стряхнув с него комья земли, она так же тихо вернулась к двери и провернула его в замочной скважине.

В кабинете царил полумрак. Единственная настольная лампа тускло освещала стол, заваленный бумагами. Воздух был пропитан тяжелым запахом дешевого табака и пролитого алкоголя. Дяди в кабинете не было. Отлично.

Ее сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук мог разбудить и мертвого. Она на цыпочках подошла к столу. Так, где-то здесь должны быть те самые записи.

Верхний ящик. Заперт. Средний — тоже. Нижний, к счастью, поддался. Внутри — папки с официальными накладными на поставки. Она быстро, лихорадочно пролистала их. Обычные больничные закупки, ничего подозрительного.

Тогда где?

Ее взгляд упал на массивный, вмонтированный в стену сейф в углу. Ну конечно! Все самое важное дядя всегда держал там. Но код… Стоп. Она же знала этот код. Дата рождения ее покойной тети. Дядя был сентиментальным идиотом и никогда не менял старые пароли.

Дрожащими, непослушными пальцами она набрала на кодовой панели знакомую комбинацию цифр. Раздался тихий щелчок — сейф открылся. Внутри, ровными пачками, лежали деньги. А рядом — толстая тетрадь в черном переплете. Похоже, та самая…

Кристина вытащила ее и открыла на первой попавшейся странице. Ее глаза расширились. Это было оно. То, что нужно. Столбцы с наименованиями редких, дорогих препаратов. Фамилии покупателей. Суммы. Даты. Идеальная, подробная бухгалтерия их черного бизнеса.

Она достала телефон и, стараясь унять дрожь в руках, начала быстро, страница за страницей, фотографировать.

Вдруг дверь в кабинет, которую она так и оставила приоткрытой, тихо скрипнув, открылась.

На пороге стоял Федор Максимович Волков. Он был не один. За его спиной маячил Григорий Сычев.

— Кристиночка? А мы как раз о тебе вспоминали, — гулко прозвучал голос дяди. — Что ты здесь делаешь в такое время?

Рабочий день, наконец, подошел к концу. Я переоделся и, выйдя из больницы, увидел Артема, который уже ждал меня у ворот, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну что, герой, готов немного расслабиться? — он с дружеской усмешкой хлопнул меня по плечу.

— Более чем, — честно признался я. — День выдался насыщенный до предела.

Мы направились в небольшой, ничем не примечательный бар неподалеку, который носил гордое название «У Степаныча».

Это было излюбленное место местных медиков, где можно было пропустить кружку-другую после тяжелой смены. Внутри было шумно, немного накурено, но по-своему уютно.

— Два светлых! — крикнул Артем бармену, едва мы вошли, и повел меня к свободному столику в дальнем углу.

Когда нам принесли две запотевшие кружки пива, мы молча чокнулись и сделали по большому, долгожданному глотку.

— За удачные операции! — предложил тост Артем.

— За живых пациентов, — поправил я.

Он кивнул, соглашаясь. Мы выпили и закусили соленым арахисом, который тут же появился на нашем столе.

— Слушай, Илья, — Артем наклонился ко мне через стол, когда первая волна усталости схлынула. — Я тут все хотел спросить… Как ты это делаешь? Ну, то, что было вчера, с инсулиномой?

— Что именно «это»?

— Да все! — он махнул рукой. — Ты нашел опухоль размером с рисинку, вслепую, с помощью какого-то зажима и своей «Искры»! Я в анестезиологии пять лет, насмотрелся на разных хирургов, в том числе и на гениев. Но такого… такого я не видел ни разу. Это какая-то особая, секретная методика?

Я задумался. Как можно было ему объяснить то, что я из другого мира и у меня громадный опыт за плечами? А сказать ему правду я не мог.

— Скорее, это просто интуиция, — уклончиво ответил я. — Плюс, конечно, внимание к мельчайшим деталям. Ты ведь, Артем, тоже не просто усыпляешь пациентов по протоколу. Я видел. Ты их чувствуешь.

Он кивнул.

— Это да. Каждый реагирует на препараты по-своему. Универсальных схем нет. Всегда приходится ловить этот тонкий баланс — дать достаточно глубокий наркоз, чтобы он не проснулся на столе, но не слишком, чтобы он потом без проблем из него вышел.

— Вот именно. У тебя — свой талант, — я посмотрел ему в глаза. — Я вчера видел, как ты работаешь. Спокойный, уверенный, ни одного лишнего движения, полный контроль над ситуацией. С таким анестезиологом любая, даже самая сложная операция, проходит в разы легче.