Сотри и Помни - Небоходов Алексей

В задних рядах послышался приглушённый смешок. Система переключилась на источник звука, зафиксировала группу студентов, обменивающихся взглядами. Ильга вернула фокус на Романа. Щеки парня горели, шея покрылась красными пятнами.

– Затем процесс повторяется рекурсивно, пока не останется один корневой узел…

Мел сломался, оставив на доске неровную черту. Новая волна смешков прокатилась по аудитории. Ильга увидела, как пальцы Романа пытаются подхватить упавший кусочек.

– Продолжайте, Соколов, – произнёс преподаватель с раздражением.

Роман взял с кафедры новый кусок мела, но мысли явно путались. Ильга читала данные телеметрии: критический уровень стресса, вегетативная система в режиме "бей или беги", кровь приливает к лицу, затрудняя мышление.

– В результате каждый символ получает уникальный код, длина которого обратно про… пропорциональна…

Женщина поднесла руку ко рту, задерживая дыхание. Знала, что произойдёт дальше, видела в предыдущих наблюдениях, но переживала как впервые.

– Пропорциональна симпатичности… симметричности… чёрт… частоте встречаемости символа.

Аудитория взорвалась смехом. Кто-то в задних рядах зааплодировал. Лицо Романа залилось краской, руки заметно дрожали. Система фиксировала физиологические параметры: критическое давление, учащённое дыхание, расширенные зрачки.

И тогда, перекрывая гул, прозвучал отчётливый женский голос:

– Милашка старается.

Три слова с холодной иронией, точным расчетом громкости, чтобы услышали все. Ильга переключила камеру и увидела Леру Станкевич, откинувшуюся на спинку стула с выражением превосходства. Система зафиксировала реакцию: секундная пауза, затем взрыв более громкого смеха, откровенно издевательского.

Что-то оборвалось внутри Ильги. Руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Челюсти напряглись, скулы окаменели, к глазам подступила влага. Эта реакция не была запрограммирована. Она была человеческой.

– Остановить, – произнесла Ильга срывающимся голосом, и изображение замерло.

Девушка отвернулась от экрана, пытаясь справиться с эмоциями. Квартира вокруг казалась чужой – стерильной, безупречной. Ильга поднялась, подошла к окну, за которым искусственное море отражало неоновые огни башен. Отражение в стекле выглядело незнакомым – бледное лицо, расширенные зрачки, напряжённые губы.

– Что со мной происходит? – прошептала она, прислоняясь лбом к холодной поверхности.

Система отреагировала на вопрос:

– Обнаружены признаки эмоционального дистресса. Рекомендуется сеанс релаксации или приём седативных препаратов. Активировать программу стабилизации?

– Отключить рекомендации, – резко ответила Ильга, возвращаясь к консоли. – Перемотать симуляцию на тридцать секунд назад и возобновить.

Изображение мигнуло и вернулось к моменту перед унижением Романа. Снова юноша у доски, снова запинающийся голос, снова фатальная ошибка. И опять прозвучал голос Леры:

– Милашка старается.

Сейчас Ильга сосредоточилась не на Романе, а на лице произносившей слова. Система увеличила изображение: лёгкая усмешка, прищуренные глаза, едва заметный наклон головы – абсолютная уверенность в превосходстве.

Внутри женщины поднялась волна тёмного и горячего чувства. Если бы Лера находилась рядом, если бы не разделяли миры и измерения…

– Показать данные объекта "Лера Станкевич", – приказала она, и развернулась голографическая карточка.

Двадцать один год. Отличница. Староста группы. Победительница олимпиад. Дочь влиятельного чиновника местной администрации. Уверена, амбициозна, склонна к лидерству и доминированию. Психометрические тесты показывают высокий уровень нарциссизма и низкий уровень эмпатии. Потенциальный риск – манипулятивное поведение, психологическое давление на окружающих.

Ильга всматривалась в это лицо, пытаясь понять, что вызывает сильную, почти физическую неприязнь. Лера была красива понятной красотой – правильные черты, ясные серые глаза, безупречная кожа. Тип внешности, одобряемый социумом, получающий лайки, собирающий восторженные взгляды. В Верхнем Городе таких множество, с лицами, доведёнными до совершенства генной инженерией или косметической хирургией.

– Перемотать вперёд, – скомандовала Ильга. – Фокус на объект "Роман Соколов".

Система переместилась во времени. Роман сидел на подоконнике в пустом коридоре института, глядя на дождь. Лицо выражало усталость и глубокую, тихую печаль. Женщина невольно коснулась экрана, словно могла утешить прикосновением. Пальцы встретили холодную поверхность дисплея, напоминая о границе между мирами.

В этот момент Ильга осознала важное: реакция на унижение Романа не была исследовательским интересом. Не была профессиональным беспокойством создателя о творении. Не была обычной эмпатией. Это было личное, глубокое, болезненно-интимное чувство.

– Анализ психоэмоционального состояния оператора, – произнесла она, удивляясь решению обратиться к системе с таким запросом.

На мониторе появился отчёт: "Зафиксированы признаки сильного эмоционального возбуждения. Учащённое сердцебиение, повышенное давление, изменение паттерна дыхания, микродвижения лицевых мышц, соответствующие выражению гнева, расширение зрачков, изменение голосовых характеристик. Наиболее вероятная интерпретация: защитная реакция в ответ на угрозу значимому объекту. Классификация: эмоциональная привязанность высокой интенсивности с элементами собственнической реакции".

Ильга закрыла глаза. Система назвала это "эмоциональной привязанностью", но девушка знала другое, более точное слово. Слово, которое никогда не использовала по отношению к себе. Слово, означающее уязвимость, слабость, зависимость от другого существа.

Взгляд снова вернулся к экрану, где Роман сидел, глядя на дождь. В этом простом образе было больше подлинной красоты, чем во всех идеальных поверхностях Северной Башни. Красоты несовершенной, хрупкой, уязвимой, но именно поэтому ценной.

Ильга выпрямилась в кресле, отбросив привычную сутулость над консолью. Движения стали резкими, определёнными, словно она приняла важное решение.

– Деактивировать систему, – произнесла она.

Экран погас. В наступившей тишине слышалось только дыхание и тихий гул системы жизнеобеспечения квартиры. Ильга обхватила себя руками, словно защищаясь от холода, хотя температура в помещении оставалась идеальной.

– Что я делаю? – прошептала она в пустоту.

Девушка опустилась на пол рядом с креслом, прислонившись спиной к консоли. Впервые за долгое время Ильга позволила себе просто сидеть, не анализируя, не контролируя, не манипулируя чужими жизнями.

Правда, которую так долго отталкивала, теперь стояла перед ней, обнажённая и неоспоримая: влюбилась. Влюбилась в человека, которого создала сама. В его неловкость, ранимость, тихую стойкость перед лицом ежедневных унижений.

Это чувство не было запрограммировано. Оно родилось само, как цветок пробивается сквозь бетон – вопреки законам вероятности.

Решение пришло не как озарение, а как логичное завершение внутренней борьбы. Ильга осознала его, проснувшись посреди ночи в идеально температурной темноте квартиры, где система жизнеобеспечения создавала оптимальные условия для сна. Она не могла оставаться наблюдателем, смотрящим на Романа через стекло экрана. Граница между мирами, казавшаяся непреодолимой, представлялась лишь тонкой мембраной, которую нужно преодолеть.

– Активировать протокол «Янус», – произнесла в темноту.

Система отозвалась, наполнив комнату приглушённым голубоватым свечением.

Протокол «Янус» был эксклюзивной услугой Realika, доступной лишь избранным. Физическая инкарнация – не просто аватар в виртуальном пространстве, а полноценное воплощение в материальном мире, подключение к реальной физической оболочке по заданным параметрам. Технология на границе возможного, с ценником для привилегированной верхушки VIP-клиентов.

Перед Ильгой развернулся интерфейс, похожий на анатомический атлас эпохи Возрождения, но трёхмерный, с десятками парящих панелей. Коснувшись центрального элемента, пространство наполнилось проекциями, голограммами, схемами нейронных связей, моделями поведенческих паттернов – инструментарием создания новой личности.